MARY MI

— Ты же понимаешь, что это невозможно? — голос у матери мужа звучал как лёд. — Эта ситуация просто недопустима для нашей семьи. Марина сидела на краю дивана, спина прямая, руки сложены в кулаки. В гостиной пахло духами свекрови и щёлочью — только что вымыты полы. — Мальчик растёт без отца. Это уже не скрыть, — продолжала Елизавета Сергеевна, откидываясь в кресле. — Люди видят. Соседи говорят. А мой сын... мой сын не может содержать чужого ребёнка! Это же смешно! — Максимка — его ребёнок, — прошептала Марина...

«Убирайся из моей квартиры!» Ольга замерла с тарелкой в руках. Пальцы так сжали фарфор, что чудо — не треснул. Свекровь стояла в дверях кухни, массивная, как шкаф, в своём вечном бежевом костюме из какой-то синтетики. — Извините? — Голос вышел тише, чем хотелось. — Я сказала: убирайся! Это моя квартира, мой сын, и тебе тут не место! Семён сидел за столом, уткнувшись в телефон. Даже не поднял глаз. Просто жевал бутерброд, который Ольга намазала ему утром, и листал ленту. Жена кричит — пусть кричат, мама орёт — тоже ладно...

— Ты что, совсем тупая? Подпиши бумаги и закрой рот! Я смотрела на Кирилла, и мне казалось, что передо мной стоит незнакомец. Мой муж, с которым я прожила двенадцать лет, превратился в чужого человека. Он швырнул на стол кредитный договор так, что кофейная чашка подпрыгнула. — Это моя сестра. Она нуждается. А ты — жена. Обязана помогать семье. Семье. Какое красивое слово. Только почему в его устах оно звучало как приговор? Светлана, его сестра, сидела на нашем диване и улыбалась. Улыбка у нее была особенная — сладкая, как мед с ядом...

— Ты что, совсем ополоумела?! — голос Григория ударил по ушам, едва Вера переступила порог квартиры. Она даже пакет с продуктами не успела поставить. Сумка с капустой и морковкой повисла на согнутой руке, ключи всё ещё торчали в замке. В прихожей пахло его одеколоном — терпким, навязчивым, как сам Григорий последние полгода. — Что случилось? — Вера медленно вытащила ключи, закрыла дверь. Сердце ёкнуло куда-то вниз, под рёбра. Она знала этот тон. Знала, что сейчас начнётся. — Не притворяйся! — он вышел из комнаты, лицо красное, челюсть сжата так, что желваки ходуном ходят...

— Думали, что на курорт приехали? Собирайтесь и валите куда подальше! Живёте за мой счёт и кредитов понабрали! Голос Евгении Павловны резал пространство гостиной, как пила по металлу. Кристина замерла у окна, пальцы сжали телефон так, что экран погас. За спиной слышалось тяжёлое дыхание свекрови, и казалось, что сейчас эта женщина способна сделать что угодно — выкинуть их вещи в окно, вызвать полицию, устроить настоящий спектакль для всего подъезда. А ведь утро начиналось так тихо. Кристина проснулась от запаха кофе и подумала — вот оно, мирное семейное счастье...

— Закрой рот, Галина Викторовна, и не позорься! — Лиза швырнула сумку на стол так, что посуда звякнула. — Надоела уже со своими претензиями! Свекровь замерла у окна, вцепившись в подоконник. Женщина за шестьдесят, в застиранной кофте, с крашеными волосами, собранными в жидкий пучок. Когда-то красивая, сейчас она напоминала выцветшую фотографию — контуры есть, а красок не осталось. — Это мой сын, — голос Галины Викторовны дрожал. — Я его родила, я его вырастила... — Ну и что? — Лиза сбросила туфли, прошла на кухню...

— Дрянь ты, вот что я тебе скажу! — Григорий швырнул ключи на столик так, что они отскочили и упали на пол со звоном. Я стояла у окна гостиной и смотрела, как внизу проезжает троллейбус. Обычный вечер четверга в панельной девятиэтажке на Лесной. За окном моросил дождь, по стеклу ползли капли, сливаясь в дрожащие дорожки. А за моей спиной разворачивалось то, что должно было случиться ещё три года назад — просто тогда мы все делали вид, что ничего не происходит. — Чего улыбаешься? — Голос брата стал громче, злее...

— Я не собираюсь покупать квартиру твоему сыну! Хватит ему дома сидеть, лентяю! Пусть идёт и пашет! Ключи упали на пол с таким звуком, будто кто-то выстрелил. Ирина стояла в прихожей, ещё не сняв пальто, и уже кричала. Голос у неё был хриплый от ноябрьской сырости и злости, которая копилась весь день. А может, весь месяц. Может, год. Григорий даже не обернулся. Сидел на кухне, разглядывал что-то в телефоне, чай перед ним давно остыл — на поверхности плавала радужная плёнка. Он услышал, конечно. Просто делал вид, что нет...

— Ну и чего ты причитаешь? Изменил тебе, зато счастлив! И дом заберу, и машину! — Глеб швырнул ключи на стол так, что они со звоном ударились о керамическую вазу. — Устал от твоих истерик, понимаешь? Тридцать два года терпел, хватит. Инга стояла у окна, спиной к нему. За стеклом шел первый октябрьский снег — мокрый, липкий, превращавшийся в грязную кашу. Как вся эта жизнь, подумала она. Красиво начинается, а потом... Пальцы сжимали край подоконника, но отпустили — что толку держаться за то, что уже рушится...

Ваза с искусственными пионами полетела в стену раньше, чем Вера успела сообразить, что происходит. Осколки керамики посыпались на паркет, как конфетти на свадьбе, которой не было уже лет десять. Может, и не было никогда. — Запомни раз и навсегда: будешь упрекать мою мать, останешься без квартиры! Я тебе покажу, где раки зимуют! Антон стоял посреди гостиной, красный, взъерошенный, в расстегнутой рубашке. Пятьдесят два года, директор строительной фирмы, член какого-то там гольф-клуба. А орет, как мальчишка у подъезда...

— Да пошла ты! Надоело слушать твоё нытьё! За мамой нужен уход, и она будет жить с нами! Брату она не нужна! — Артём ударил кулаком по столу так, что подпрыгнула солонка и покатилась к краю. Я стояла у холодильника, сжимая в руке мокрую тряпку. Капли воды стекали на линолеум, оставляя темные пятна. Октябрьский вечер наваливался на город серой тяжестью, за окном моросил дождь, превращая улицы в грязное месиво. Мы с Артёмом были женаты двадцать два года. За это время я научилась распознавать его настроение...

Сволочь. Вот первое слово, которое вылетело у Кирилла из головы, когда он увидел Наташу на пороге. Она стояла в его коридоре – нет, уже не в его, в их проклятом коридоре – и смотрела так, будто он задолжал ей не алименты, а целую жизнь. – Да мне плевать на твою новую пассию! – Голос у нее сорвался на визг, хотя она явно хотела говорить спокойно. – Я осталась одна с детьми и мне положена эта квартира! Кирилл прикрыл дверь за собой. Поздний октябрьский вечер накрыл город мокрой темнотой, фонари отражались в лужах, и казалось, что весь мир перевернулся...