— Пошла к чёрту, тварь! Уходи и не мучай меня!
Слова вылетели из телефона, как плевок. Ольга стояла у окна своей съемной двушки на Первомайской, прижимала трубку к уху так сильно, что начала болеть челюсть. За окном шел дождь — серый, московский, октябрьский. Такой дождь, который не освежает, а размазывает грязь по асфальту.
— Владик, ну подожди... я не прошу миллионы, просто Мишке в садик нужно... там взнос на утренник, на подарки детям...
— Какой утренник?! — Он заорал так, что она отдернула телефон от уха. — Я тебе плачу! Плачу алименты! Семь тысяч рублей! По закону! Хочешь больше — иди работай, а не сиди на моей шее!
Семь тысяч. На троих детей.
Она посмотрела в сторону комнаты, откуда доносился писк мультиков. Мишка — четыре года, Варя — шесть, Лёвка — восемь. Трое. Три рта. Три пары обуви, которые становятся малы каждые полгода. Три набора одежды. Три школьных-садиковских-кружковских поборов.
— Владик, прошу тебя... — голос ее дрожал, и она ненавидела себя за это. — Хоть три тысячи. Ну пожалуйста...
— Перестань ныть, немощная! Ни рубля не получишь от меня!
Гудки.
Ольга опустилась на подоконник. Холодный пластик обжег бедра сквозь тонкие домашние штаны. Она смотрела на экран телефона — на фото Владика в профиле мессенджера. Он стоял на фоне моря, загорелый, в белой рубашке. Рядом — она. Та самая. Катерина. Длинные ноги, каштановые волосы, улыбка. На шее у нее — золотая цепочка, которую Ольга видела в ювелирном магазине на Арбате полгода назад. Стоила сорок тысяч.
Сорок тысяч на шею любовницы — легко.
Три тысячи на сына — ни в коем случае.
— Мам, а мы сегодня пойдем в "Пятерочку"? — Лёвка вышел из комнаты, худой, в растянутой футболке. Глаза серьезные, не детские. — Там акция на творожки. Два по цене одного.
Восемь лет, а уже следит за акциями.
— Пойдем, Лёвушка, — Ольга заставила себя улыбнуться. — Только чуть попозже, ладно?
Она дождалась, пока он вернется в комнату, и открыла банковское приложение. На карте лежало четыре тысячи двести рублей. До зарплаты — десять дней. Зарплата — двадцать три тысячи на руки. Она работала продавцом в магазине детской одежды в торговом центре на Щелковской. Хозяйка — женщина лет пятидесяти, с крашеной челкой и вечно недовольным лицом — платила по минималке и каждый месяц грозилась уволить.
Четыре двести на десять дней. Это... четыреста двадцать рублей в день. На четверых.
Ольга закрыла глаза.
Два года назад они еще жили в двушке на Измайловской. Не съемной — своей. Однушку купили в браке, потом в ипотеку взяли двушку. Владик работал в строительной компании, был прорабом. Приходил поздно, уставший, но деньги были. Не шиковали, но жили нормально. Ольга сидела с детьми — троих в садик не отдашь, да и Лёвка часто болел.
Все началось с телефона.
Она не собиралась лезть. Честное слово. Просто он забыл его на кухне, а там пришло сообщение. Экран загорелся — и она увидела.
"Скучаю. Хочу тебя."
Имя в контакте — "Катя — работа".
Дальше было как в кино. Она открыла переписку. Фотографии. Гостиничные номера. Сообщения — про то, как хорошо было вчера, как она его ждет, как он устал от "этой жизни", от "детского ора", от "вечно недовольной жены".
Когда он пришел домой в тот вечер, она молчала. Положила телефон перед ним на стол и просто смотрела.
— Это не то, что ты думаешь, — сказал он. Даже не растерялся. Спокойно так, обыденно. — Просто так вышло.
— Просто так вышло, — повторила она.
— Оль, ну ты же понимаешь... мы с тобой давно... это все уже не то...
— У нас трое детей.
— Я знаю. Я не бросаю детей. Я буду платить.
Он ушел через неделю. Забрал вещи, пока она была на прогулке с детьми. Когда вернулись — шкаф пустой. Половина посуды исчезла. Его зубная щетка, бритва, книги, диски — все.
Через месяц подал на развод.
Переехал он к Катерине. У нее была трешка в новостройке на Преображенской площади.
Квартиру на Измайловской пришлось продать — ипотеку платить было нечем. Сняли эту двушку на Первомайской. Дешевле не нашли.
— Мам, а папа правда больше не придет? — Варя стояла в дверях, обнимала плюшевого зайца. Белый, потертый, без одного глаза.
Ольга подошла, присела на корточки, обняла дочку. Маленькая, теплая, пахнет детским шампунем.
— Папа... папа живет отдельно теперь, Варюша.
— Но он же обещал приехать на мой день рождения.
День рождения Вари — через неделю. Шесть лет.
— Приедет, — соврала Ольга. — Обязательно приедет.
Влад не приедет. Она знала. В прошлый раз он отменил встречу с детьми за час до нее — написал в сообщении, что заболел. А вечером того же дня выложил сторис: он и Катерина в ресторане, бокалы шампанского, улыбки.
Ольга уложила Варю спать, выключила свет в комнате, вернулась на кухню. Села за стол, открыла ноутбук. Старый, медленный — Влад оставил его, потому что купил себе новый MacBook.
Она зашла в соцсети. Нашла профиль Катерины. Открытый — смотри сколько хочешь.
Фотографии. Одна за другой.
Ресторан на Патриарших.
Поездка в Сочи.
Новая машина — белая Mazda.
Букет из пионов — огромный, на полстола.
Под каждым фото — сердечки, восторженные комментарии подруг.
"Катюш, вы такие красивые!"
"Это любовь!"
"Вот это мужчина — настоящий!"
Ольга закрыла ноутбук.
Настоящий.
Да.
Настоящая тварь.
На следующий день она поехала в центр — к Владу на работу.
Строительная компания располагалась в бизнес-центре на Белорусской. Ольга вышла из метро, поднялась на эскалаторе, шла по шумной площади мимо людей с кофе и айфонами. Было холодно — она натянула капюшон старой куртки, сунула руки в карманы.
Офис на пятом этаже. Стеклянные двери, ресепшн, девушка с идеальным маникюром за стойкой.
— Здравствуйте, я к Владиславу Громову, — сказала Ольга.
— Вы по записи?
— Нет, я... я его бывшая жена. Это срочно.
Девушка изучила ее взглядом — потертую куртку, джинсы с протертыми коленями, старые кроссовки. Поморщилась едва заметно.
— Сейчас позвоню, — бросила холодно.
Ольга стояла посреди холла. Мимо прошли двое мужчин в костюмах, громко обсуждали какую-то сделку. От них пахло дорогим парфюмом.
— Он говорит, что занят, — девушка положила трубку. — Приходите в другой раз.
— Передайте ему, что я подожду.
— Здесь нельзя ждать. Это офис, а не зал ожидания.
— Тогда я подожду на улице.
Ольга вышла, спустилась вниз, встала у входа в бизнес-центр. Ждала час. Два. Ноги замерзли. Начало темнеть.
Наконец — он.
Владик вышел из дверей, рядом с ним шел коллега. Они смеялись, о чем-то говорили. Он был в темно-синем пальто, в шарфе. Выглядел... ухоженным. Отдохнувшим.
— Влад! — окликнула его Ольга.
Он обернулся. Лицо изменилось — радость исчезла, появилось раздражение.
— Что ты здесь делаешь?
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Мы уже все обсудили. Я тебе вчера все сказал.
— Владик, пожалуйста... — она подошла ближе. — Детям нужно... Лёвке обувь. Мишке лекарства — у него опять кашель...
— Я плачу алименты!
— Семь тысяч! На троих!
— Это моя проблема?! — он повысил голос. Коллега рядом неловко отвел взгляд. — Ты хотела развода — получила! Хотела жить отдельно — живи! Но не лезь ко мне! Я тебе ничего не должен!
— Ты отец...
— Я плачу! — он шагнул к ней, ткнул пальцем в грудь. — Все, что положено по закону — плачу! А ты — пиявка! Вечно канючишь, вечно ноешь! Устроилась бы на нормальную работу, вот и жила бы!
Ольга стояла, смотрела на него. На этого человека, с которым прожила десять лет. Родила троих детей. Стирала его носки. Гладила рубашки. Сидела по ночам, когда он болел, ставила горчичники, варила бульоны.
— Ты мерзкий, — тихо сказала она. — Мерзкий, жалкий человек.
— Вот и славно, — он усмехнулся. — Тогда отстань от меня.
Он развернулся и пошел к парковке. Через минуту уехал на черном Land Cruiser.
Ольга стояла на холодном тротуаре, смотрела на красные огни машины, исчезающие в потоке.
Потом она медленно пошла к дому от метро "Первомайская". Холодный ветер трепал волосы, она натянула капюшон, сунула руки в карманы.
Телефон завибрировал. Сообщение от Владика.
"Катя беременна. Теперь понимаешь, почему денег нет? Мне нужно на своего ребенка копить. Так что отстань."
Ольга прочитала. Перечитала.
Беременна.
Значит, четвертый ребенок. Но на него — деньги есть. На квартиру, на роды, на коляску.
А на Лёвку, Варю, Мишку — нет.
Она засунула телефон в карман, зашла в подъезд. Поднялась на свой этаж.
В квартире дети смотрели мультики. Лёвка сидел с тетрадкой — делал уроки. Варя прижимала к себе потертого зайца. Мишка спал на диване, свернувшись калачиком.
— Мам, а ты принесла хлеб? — спросил Лёвка, не поднимая головы.
Ольга достала из сумки батон. Последние деньги потратила.
— Принесла.
Месяц спустя Ольга узнала новость случайно.
Она стояла в очереди в "Пятерочке", листала телефон. Зашла в соцсети — от скуки, просто так. Открыла профиль Владика.
Новая фотография. Он в деловом костюме, стоит на фоне стеклянного здания. Подпись: "Новая должность — новые возможности. Коммерческий директор. Вперед!"
Ольга уставилась в экран.
Коммерческий директор.
Она пролистала дальше. Комментарии друзей — поздравления, восторги. Катерина написала: "Горжусь тобой, любимый! Ты лучший!"
Ольга вышла из очереди, прислонилась к холодильнику с молочкой. Руки дрожали.
Новая должность. Хорошие деньги. А алименты — все те же семь тысяч.
Она позвонила ему. Долгие гудки. Наконец ответил.
— Чего?
— Я видела. Ты получил повышение.
— И что?
— Значит, зарплата больше. Значит, алименты надо пересчитать.
— Ничего пересчитывать не надо. Я плачу, сколько положено по закону.
— Владик, ты же понимаешь, что детям нужно больше...
— Все. Хватит канючить. У меня своя семья теперь. Своя жизнь. Катя родит через три месяца. Мне нужны деньги на дочку.
— А Лёвка, Варя, Мишка — они тебе не дети?!
Гудки.
Ольга стояла посреди магазина, смотрела на телефон. Хотелось кричать. Хотелось разбить этот чертов телефон об пол.
Вместо этого она набрала другой номер. Номер приставов.
— Здравствуйте, я хочу подать заявление на пересчет алиментов. У бывшего мужа изменился доход...
Прошло полгода
Суд долгий, нервный. Влад явился на заседание в дорогом костюме, с адвокатом. Уверенный, наглый. Говорил, что зарплата та же, что повышение — формальное, что денег нет.
Но судья запросил справки. Выписки. Документы.
И выяснилось — зарплата у него теперь сто двадцать тысяч. Плюс премии.
Суд постановил — пересчитать алименты. Двадцать пять процентов от дохода. Тридцать тысяч в месяц.
Когда Ольга получила первый перевод — тридцать тысяч на карту — она сидела на кухне, смотрела на экран телефона и плакала.
Тридцать тысяч.
Хватит на все. На еду. На одежду. На школу. На кружки.
Дети не будут голодать.
— Мам, чего ты плачешь? — Варя прибежала, обняла ее.
— От радости, солнышко. От радости.
А у Владика началась другая жизнь.
Катерина родила дочку — Софью. Красивая, здоровая. Владик был счастлив — первые месяцы. Катался с коляской по паркам, выкладывал фотографии в соцсети, хвастался друзьям.
Но Катерина изменилась.
После родов она стала другой — требовательной, капризной. Ей все было мало. Хотела дом. Большой дом, не квартиру.
— Влад, ну ты же коммерческий директор! — говорила она, сидя в кресле с Софьей на руках. — Мы не можем жить в этой маленькой квартире! Нам нужен свой дом!
— Катюш, я копил на взнос, но теперь алименты...
— Какие алименты?! — она взвилась. — Ты что, всю жизнь будешь содержать бывшую семью?! А нас?! А свою дочь?!
— Я содержу! Я же плачу тебе!
— Мало! Мне мало! — Она вскочила, сунула Софью ему на руки. — Я хочу дом! Нормальный дом! Все мои подруги живут в домах! А я в этой дыре!
Владик молчал. Держал орущую Софью, смотрел на Катерину.
Она была красивой. Но злой. Очень злой.
Через год он взял кредит. На дом. Большой кредит — десять миллионов. Купили коттедж в Подмосковье — двухэтажный, с участком.
Катерина радовалась неделю. Потом начала требовать ремонт. Новую мебель. Новую машину — та Mazda старая, три года уже.
— Влад, все нормальные мужья покупают женам приличные машины!
— Катюш, у меня кредит...
— Мне плевать на твой кредит! Я хочу новую машину!
Он купил. Белый Lexus. Еще один кредит.
И все это время — каждый месяц — уходило тридцать тысяч на алименты. Ольге. На детей, которых он бросил.
Владик начал задыхаться от долгов. Работал по двенадцать часов в сутки. Приходил домой — Катерина орала, Софья плакала. Спать хотелось всегда. Голова раскалывалась.
— Может, продадим дом? — осторожно предложил он однажды вечером. — Купим квартиру поменьше, закроем часть кредитов...
— Ты шутишь?! — Катерина смотрела на него, как на идиота. — Я не собираюсь жить в коробке! Это мой дом! Он оформлен на меня! И я его никому не отдам!
На меня.
Владик вспомнил — когда покупали, она настояла, чтобы оформили на нее. Говорила, что так надежнее, что вдруг с его работой что-то случится, заберут за долги.
Он согласился. Дурак.
Еще через год Катерина начала изменять.
Владик узнал случайно — увидел переписку в ее телефоне. С каким-то Андреем. Фотографии. Сообщения. "Скучаю". "Хочу тебя".
Он сидел на кухне, держал ее телефон в руках, смотрел на экран.
То же самое. Слово в слово. Как два года назад Ольга смотрела на его телефон.
Когда Катерина пришла домой, он молча показал ей экран.
— Ну и что? — она пожала плечами. Даже не растерялась. — Ты же знаешь, я не люблю тебя. Я с тобой из-за денег. Всегда была.
Владик молчал.
— А этот Андрей — он интересный. Веселый. Не зануда, как ты. И он не тянет на себе кучу бывших детей.
— Катя...
— Что "Катя"? — она усмехнулась. — Хочешь разводиться? Разводись. Дом останется мне. Машина — мне. Софья — мне. Ты будешь платить алименты еще и на нее. Так что думай.
Она ушла в комнату, хлопнула дверью.
Владик сидел на кухне до утра. Смотрел в окно. На черное небо, на редкие звезды.
Вспоминал Ольгу. Как она стирала ему носки. Как варила борщ. Как сидела с детьми по ночам, когда они болели.
Как он назвал ее немощной.
Через месяц Катерина разбила его Lexus.
Ехала пьяная, врезалась в столб. Машина — вдребезги. Сама — ни царапины, повезло.
Страховка не покрыла — пьяная за рулем, отказали.
— Ну и что теперь? — спросила Катерина, стоя посреди их огромной гостиной. — Купишь новую.
— На что? — Владик сидел на диване, держался за голову. — У меня три кредита! Я еле дышу! Откуда деньги на новую машину?!
— Не знаю. Это твои проблемы. Я хочу машину.
— Катя, ты ее разбила! Ты была пьяная!
— И что?! Ты обязан мне купить новую! Ты муж!
— Я не обязан! У меня нет денег!
Она посмотрела на него — долго, холодно.
— Тогда зачем ты мне нужен?
Она ушла. Собрала вещи, взяла Софью, уехала. К родителям.
Через неделю пришла бумага из суда. Развод. Раздел имущества. Дом — ей. Алименты на Софью — ему платить.
Владик сидел в пустом доме. В огромном, пустом доме, который больше не его.
Три кредита. Алименты на четверых детей — тридцать тысяч Ольге, двадцать пять тысяч Катерине.
Пятьдесят пять тысяч каждый месяц.
Из ста двадцати зарплаты.
Остается шестьдесят пять.
Минус кредиты — сорок тысяч в месяц.
Остается двадцать пять.
На жизнь.
На съемную квартиру — пятнадцать тысяч однушка на окраине.
Остается десять.
Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Смотрел в пустоту.
Вспоминал, как два года назад стоял в этом же доме, обнимал Катерину, думал — вот оно, счастье.
А теперь — ничего.
Ни дома. Ни машины. Ни жены. Ни любовницы.
Только долги.
И четверо детей, которых он почти не знает.
Ольга узнала обо всем от общих знакомых.
— Представляешь, — рассказывала ей соседка, та самая, что давала машину, — Владика твоего бывшего молодая бросила! Дом отсудила! Машину разбила! Он теперь один живет в какой-то комнатушке, работает как проклятый, алименты платит — тебе, ей... Совсем скукожился, говорят.
Ольга слушала молча.
— Ну что, небось радуешься? — соседка усмехнулась. — Получил по заслугам.
Ольга пожала плечами.
— Не знаю. Не думаю я о нем.
Это была правда. Она правда не думала.
Дети росли. Лёвка пошел в спортивную секцию — дзюдо. Варя записалась на танцы. Мишка ходил в садик, болтал без умолку, рисовал картинки.
Алименты приходили исправно. Тридцать тысяч. Каждый месяц.
Она устроилась на новую работу — менеджером в небольшую фирму. Зарплата получше — тридцать пять тысяч.
Жили нормально. Не роскошно, но нормально.
Однажды вечером, когда она укладывала детей спать, позвонил телефон.
Владик.
Она долго смотрела на экран. Потом ответила.
— Да?
— Оля... — голос хриплый, усталый. — Можно мне... увидеть детей?
Молчание.
— Зачем?
— Я... я хочу их увидеть. Просто увидеть. Я не буду ничего просить. Просто... пожалуйста.
Ольга посмотрела в комнату. Дети спали — трое, под одним одеялом, обнявшись.
— Приезжай в воскресенье, — сказала она. — В два часа. Во двор. На час. Не больше.
— Спасибо. Спасибо тебе.
Гудки.
Воскресенье. Владик приехал на метро — машины больше не было. Стоял у детской площадки, в старой куртке, сутулый.
Ольга вывела детей во двор.
Лёвка посмотрел на отца — долго, серьезно. Варя спряталась за мамину ногу. Мишка не понял — кто это.
— Это... это ваш папа, — сказала Ольга.
— Привет, — Владик шагнул вперед, присел на корточки. — Лёвка, ты так вырос... Варя, ты такая красивая... Мишка...
Мишка отвернулся, потянул маму за руку.
— Мам, пойдем на качели.
Владик стоял, смотрел им вслед. Дети убежали на площадку. Играли, смеялись. Не оглядывались.
Он простоял час. Смотрел. Потом подошел к Ольге.
— Спасибо, что разрешила.
— Угу.
— Оля, я... прости. За все. Я был мерзавцем.
Она посмотрела на него. На этого чужого, постаревшего, сломленного человека.
— Знаешь, Владик, — сказала она тихо, — я тебя простила. Давно уже. Не потому что ты этого заслуживаешь. А потому что мне это нужно. Чтобы жить дальше. Чтобы не таскать эту злость в себе.
Он кивнул.
— Но, — продолжила она, — прощение не значит, что я забыла. Не значит, что дети забудут. Ты их бросил. И это останется с ними навсегда.
Владик опустил голову.
— Я знаю.
Ольга развернулась, пошла к детям.
А он стоял еще минут десять. Смотрел, как они играют. Как смеются.
Без него.
Потом развернулся и пошел прочь.
К своей пустой комнатушке. К своим кредитам. К своему одиночеству.
Наказание пришло. Не от суда. Не от людей.
От жизни.
Той самой жизни, которую он выбрал сам.