— Ты что, совсем с ума сошёл?! — Слово вылетело у меня раньше, чем я успела его проглотить.
Виктор даже не дернулся. Сидел на диване, развалившись, как владелец всего мира, и смотрел в телефон. Только челюсть чуть дернулась — единственный признак того, что он вообще меня слышит.
— Галь, не ори. Голова болит, — он потер переносицу, и я вдруг заметила, что рубашка на нем свежевыглаженная. В воскресенье. В одиннадцать утра. Мой муж никогда не гладил рубашки по воскресеньям.
— Не ори? — я шагнула ближе, и паркет противно скрипнул под ногой. — Ты мне только что сообщил, что продаешь нашу квартиру! Не обсудив! Не спросив! И я не должна орать?!
Он вздохнул, отложил телефон экраном вниз на журнальный столик. Медленно. Слишком медленно. Как будто каждое движение было заранее отрепетировано.
— Я не продаю. Я предлагаю. Коттедж за городом — это же мечта, ты сама говорила...
— Да, десять лет назад! Когда Димке было пять, а не пятнадцать! Когда ему не нужно было каждый день добираться до лицея через весь город!
— Лицей можно сменить.
Вот тут я замерла. Остановилась посреди гостиной, где еще валялись вчерашние газеты, где пахло кофе и чем-то еще... чужим одеколоном? Нет, показалось.
— Сменить лицей, — повторила я медленно. — За полтора года до выпуска. Сменить математическую школу, где он занимается с седьмого класса. Бросить его репетитора, олимпиады, всю подготовку к университету. Ты это предлагаешь?
Виктор поднялся. Высокий, плечистый — тот самый мужчина, в которого я влюбилась двадцать лет назад у входа в метро «Сокольники». Он поскользнулся на ступеньках, выронил портфель, а я помогла ему собрать раскатившиеся по всей лестнице бумаги. Сейчас от того парня с озорными глазами не осталось ничего. Перед мной стоял незнакомец в идеально отглаженной рубашке.
— Послушай, — он сделал шаг, но не ко мне, а к окну. Развернулся спиной. — Квартира маленькая. Сто двадцать метров это не...
— Это не хрущевка! — перебила я. — Это центр! Пятнадцать минут до метро! Рядом школа, поликлиника, магазины!
— А коттедж — это двести пятьдесят метров, участок, гараж...
— За сорок километров от города! Где автобус три раза в день!
— Там же машина.
Я засмеялась. Зло, коротко.
— Машина. У тебя. А у меня? У Димки? Он что, на такси в школу будет ездить?
Виктор повернулся. И вот тут я увидела. То, что заставило меня похолодеть. Глаза. Они смотрели мимо, поверх меня, как будто я была препятствием на пути к чему-то важному.
— Там хорошая школа в поселке...
— Послушай себя! — я подошла вплотную. — Ты вообще понимаешь, что говоришь? Или тебе кто-то текст написал?
Щеки у него покраснели. Вот это было настоящее — эта краска, этот гнев.
— Ничего мне никто не писал! Я просто считаю, что пора менять жизнь! Нам всем нужен воздух, простор...
— Кому нам? — я шагнула еще ближе, задрала голову, чтобы смотреть ему в лицо. — Мне? Димке? Или тебе с кем-то еще?
Тишина. Где-то внизу хлопнула дверь подъезда. Чья-то собака залаяла на улице. А между нами было так тихо, что я слышала, как он дышит.
— Ты о чем? — голос глухой.
— О том, что ты третью неделю приходишь поздно. О том, что в машине пахнет женскими духами. О том, что ты гладишь рубашки по воскресеньям. И вдруг — коттедж.
Он отвернулся резко, прошел к двери.
— Бред. У тебя паранойя.
— Да? — я пошла следом. — Тогда давай посмотрим на этот коттедж вместе. Прямо сейчас. Поедем, покажешь.
Виктор остановился в дверях. Спина напряглась.
— Сейчас не получится.
— Почему?
— Встреча назначена. С риелтором. Во второй половине дня.
— Прекрасно, — я схватила сумку с комода. — Поехали вместе. К риелтору. Посмотрим на документы, на план дома, обсудим все втроем.
Он обернулся. Лицо каменное.
— Галя, не надо истерик.
— Это не истерика. Это желание увидеть дом, в который ты хочешь переселить свою семью.
Мы стояли друг напротив друга в узком коридоре. Пахло моим вчерашним холодцом из кухни. На полке над его головой лежала Димкина бейсболка — синяя, выцветшая, которую он носил еще в пятом классе и так и не выбросил.
— Хорошо, — выдохнул Виктор. — Едем. Но только без сцен, договорились?
Я кивнула. И вдруг поняла: он согласился слишком быстро. Слишком легко. Как будто именно этого и ждал.
На улице было по-октябрьски промозгло. Ветер гнал по тротуару мокрые листья, небо висело серое, низкое. Виктор шел впереди, быстро, не оглядываясь, и я семенила сзади, перепрыгивая через лужи в своих легких туфлях. Надо было надеть сапоги, но я не подумала — голова кипела от другого.
Машина стояла во дворе, около детской площадки. «Камри» — серебристая, чистая, как с мойки. Хотя вчера шел дождь весь день.
— Помыл? — спросила я, садясь.
— Что?
— Машину. Помыл?
— Угу, — бросил он коротко и завел мотор.
Поехали молча. Через Садовое кольцо, потом на Ярославское шоссе. Город медленно таял за окном — высотки, потом панельки, потом частный сектор. Виктор включил радио, какую-то болтовню про погоду и пробки, я смотрела в окно и думала: а что, если я ошибаюсь? Что, если он правда просто хочет перемен?
Но почему тогда эта паника внутри? Почему руки холодные, а в горле ком?
— Далеко еще? — спросила я минут через сорок.
— Скоро.
Мы свернули с трассы на проселочную дорогу. Ухабы, ямы, машину подбрасывало. По обочинам торчали голые деревья, за ними виднелись покосившиеся заборы, редкие дома.
— Тут? — не выдержала я. — Ты хочешь, чтобы мы тут жили?
— Не тут. Дальше поселок. Новый, коттеджный.
Еще десять минут тряски — и впереди показались ворота. Высокие, кованые, с табличкой «Сосновый берег». Шлагбаум, будка охраны.
Виктор остановился, опустил стекло. Охранник — молодой, в камуфляже — подошел, заглянул в салон.
— К кому?
— Обухов. Восемьдесят первый участок.
— Документы.
Виктор полез в бардачок. Я увидела: там лежит папка. Толстая, красная. Он достал из нее какую-то справку, протянул охраннику. Тот изучил, кивнул.
— Проезжайте.
Шлагбаум поднялся.
Мы въехали. И тут я поняла: это не просто поселок. Это территория для богатых.
— Витя, — сказала я тихо. — Сколько это стоит?
— О цене потом.
— Нет, сейчас. Сколько?
Он не ответил. Остановился около дома в глубине участка — белый, с колоннами, с огромными окнами. На крыльце стояла женщина.
И вот тут все полетело к чертям.
Потому что эту женщину я знала.
Вероника Ильинична. Наш семейный нотариус. Та самая, что оформляла завещание Витькиной матери три года назад. Высокая, костлявая, с короткой стрижкой и этими вечными черными костюмами, которые делали ее похожей на выдержанную в формалине ящерицу.
Я вышла из машины раньше, чем Виктор успел заглушить мотор.
— Галина, какая встреча! — она улыбнулась, и в этой улыбке было столько фальши, что хотелось немедленно развернуться и уйти. Но я стояла. — Виктор говорил, что вы заинтересовались этим объектом. Прекрасный выбор!
— Объектом, — повторила я. — Вы риелтор?
— О нет, — она рассмеялась, и смех был как стеклянный звон. — Я просто помогаю старым знакомым. У меня тут есть... связи.
Виктор вылез из машины, обошел капот. Встал рядом, но не со мной. Между нами. Как буфер.
— Вероника Ильинична посоветовала этот дом, — сказал он ровно. — Говорит, отличный вариант. Хозяева срочно продают.
— Срочно, — я посмотрела на нотариуса. — Почему?
Та пожала плечами:
— Развод. Классическая история — не поделили имущество, теперь распродают все подчистую.
Мы прошли внутрь. Холл — с мраморным полом и огромной люстрой. Лестница на второй этаж — широкая, деревянная. Запах свежей краски и чего-то химического — чистящих средств.
— Триста квадратных метров, — вещала Вероника, цокая каблуками по плитке. — Шесть комнат, четыре санузла, кухня-гостиная пятьдесят метров. Участок двадцать соток. Гараж на две машины. Баня. Летняя кухня...
Я не слушала. Я смотрела на Виктора. Он ходил по комнатам, трогал стены, заглядывал в окна. Лицо сосредоточенное, отстраненное. Как будто он видел это место впервые. Как будто репетировал.
— А документы? — спросила я громко.
Вероника обернулась:
— Что, простите?
— Документы на дом. Выписка из ЕГРН, технический паспорт, согласие супругов на продажу.
Она моргнула. Один раз. Два.
— Разумеется, все в порядке. Я же нотариус, я проверила...
— Покажите.
Пауза. Виктор замер в дверях гостиной.
— Галя, зачем тебе это сейчас?
— Затем, что я не покупаю кота в мешке. Или ты уже заплатил задаток?
Тишина была такой плотной, что я услышала, как на улице проехала машина, как хлопнула калитка у соседей.
— Заплатил, — сказал Виктор тихо. — Две недели назад.
Я засмеялась. Коротко, зло.
— Две недели назад. Задаток. За дом, который ты мне показал только сегодня.
— Галина, давайте не будем устраивать сцен, — Вероника шагнула ближе, и я увидела: у нее накрашены ногти. Ярко-красные, длинные. Раньше такого не было. — Виктор действовал в интересах семьи...
— В интересах семьи?! — я развернулась к мужу. — Ты потратил наши общие деньги, не спросив меня! Ты вообще понимаешь, что это преступление?!
— Это не преступление, — Вероника заговорила тем тоном, каким объясняют что-то непонятливому ребенку. — Это распоряжение совместно нажитым имуществом. В браке оба супруга имеют равные права...
— Заткнитесь, — сказала я.
Она замолчала. Виктор побледнел.
— Галя...
— Сколько ты заплатил?
— Миллион.
— Из наших сбережений?
Молчание.
— Из наших сбережений?!
— Они лежали мертвым грузом...
— Это были деньги на университет для Димы! На образование! Я копила их десять лет, работая на двух работах, пока ты...
Осеклась. Посмотрела на Веронику. На ее красные ногти, на дорогие часы на запястье, на этот костюм, который стоил явно больше, чем гонорар семейного нотариуса.
— Пока ты что, Галь? — Виктор сделал шаг вперед. — Договаривай.
— Пока ты спал с нотариусом, — сказала я ясно. — Вот это я хотела сказать.
Вероника побагровела. Виктор открыл рот, но я не дала ему вставить слово:
— Думаешь, я дура? Думаешь, я не видела квитанции из того ресторана на Патриарших? Не чувствовала ее духи в машине? Не замечала, как ты стал гладить рубашки и носить новые трусы?
— Это бред...
— Бред? — я подошла к Веронике вплотную. Она была выше меня на голову, но почему-то попятилась. — Скажите мне в глаза, что вы не спали с моим мужем. Скажите, что этот дом — не ваш способ выманить у него деньги.
— Я... Галина, вы не понимаете...
— О, я все прекрасно понимаю! — я развернулась к Виктору. — Ты продаешь квартиру, покупаешь этот сарай на краю света, мы с Димкой переезжаем сюда, а ты остаешься в городе. У нее. Правильно?
Он молчал. Смотрел в пол, на свои начищенные ботинки.
— Правильно?!
— Неправильно, — выдохнул он. — Совсем не так...
— Тогда как?
Виктор поднял голову. И вдруг я увидела: он плачет. Этот взрослый сорокалетний мужик стоял посреди чужого дома и плакал, как мальчишка.
— Я думал... я хотел... — он сглотнул, вытер лицо рукой. — Мать оставила мне наследство. Долю в земле под Ярославлем. Я продал ее. Хотел сделать сюрприз — купить дом, перевезти вас, начать новую жизнь. А потом...
— Потом что?
— Потом Вероника предложила вложиться в ее новый бизнес. Нотариальную контору в центре. Сказала, что за год отобьем все вложения и утроим капитал.
Я посмотрела на нотариуса. Та стояла бледная, губы поджаты.
— Бизнес, — повторила я. — И сколько он вложил?
— Это не ваше...
— Сколько?!
— Три миллиона, — сказал Виктор тихо. — Все деньги от продажи участка.
Ноги подкосились. Я оперлась о стену.
— Три... три миллиона...
— Галина, я все верну! Контора уже работает, клиенты идут...
— Заткнись, — прошептала я. — Просто заткнись.
Повернулась к Веронике:
— Где документы на бизнес? Договор о вложении средств? Выписка из реестра юридических лиц?
Она молчала.
— Где?!
— Бизнес еще оформляется...
И тут я поняла. Поняла все. Этот дом, который никто не продает. Эти деньги, которые исчезли в никуда.
Я достала телефон. Набрала номер.
— Что ты делаешь? — спросил Виктор.
— Звоню в полицию.
— Галя, нет!
— Да. Потому что это мошенничество. Твоя подружка развела тебя как лоха, а ты еще и кредит оказывается взял.
Вероника развернулась и пошла к выходу. Быстро, цокая каблуками.
— Стоять! — рявкнула я.
Она не остановилась.
Я побежала следом, схватила ее за рукав. Ткань треснула. Вероника попыталась вырваться, я держала крепче.
— Пусти!
— Ни за что.
— Виктор, скажи ей!
Но Виктор стоял как вкопанный.
— Вить, встанешь на её сторону, я уйду! — сказала я тихо, глядя ему в глаза. — И заберу Димку. И все наши вещи. И подам на развод. И отдашь мне половину квартиры, которую ты продал без моего согласия. Понял?
Он кивнул.
— Понял.
— Тогда позвони своему адвокату. И садись писать заявление в полицию.
Домой мы вернулись в десятом часу вечера. Измотанные, грязные — на Веронику завели дело, Виктор дал показания, я провела три часа в отделении.
Дима сидел на кухне, ел бутерброд с колбасой и смотрел что-то в ноутбуке. Увидел нас, вскинул брови:
— Что, апокалипсис случился?
— Почти, — сказала я и опустилась на стул.
Виктор налил чаю. Поставил передо мной чашку. Сел напротив.
— Прости, — сказал он.
— Поздно.
— Знаю.
Дима посмотрел на нас, закрыл ноутбук.
— Я пойду, да?
— Сиди, — я взяла его за руку. — Это касается и тебя.
Рассказала все. Коротко, без прикрас. О деньгах, о доме, о Веронике. Дима слушал молча, лицо каменное. Потом посмотрел на отца:
— Пап, ты идиот.
— Знаю, — повторил Виктор.
— Нет, ты правда идиот. Как можно было повестись на эту схему? Ты что, вообще не думал?
— Думал. Но неправильно.
Мы сидели втроем. Пили чай. За окном моросил дождь, фонарь во дворе мигал — как обычно, его давно пора было починить.
— Мам, — сказал Дима вдруг. — А мы же остаемся тут? В квартире?
— Остаемся.
— Втроем?
Я посмотрела на Виктора. Он сидел сгорбившись, обхватив чашку обеими руками. Похудевший, постаревший. Чужой.
— Не знаю, — ответила я честно. — Пока не знаю.
Прошло три недели
Вероника оказалась мошенницей со стажем — на нее было заведено еще пять дел в разных регионах. Нотариальная контора существовала только на бумаге. Деньги ушли неизвестно куда — следствие пыталось найти счета, но пока безуспешно.
Виктор переехал к матери. Не насовсем — просто так, переждать. Он приходил каждый вечер, сидел с Димкой, помогал с уроками. Со мной почти не разговаривал. Я тоже молчала.
А сегодня пришло письмо. Обычное, бумажное, в конверте. Адрес отправителя: Ярославская область, деревня Малиновка.
Я открыла. Внутри была фотография — старый дом с резными наличниками, сад, колодец. И записка:
«Галина, это участок, который я продал. Вернее, думал, что продал. Оказалось, Вероника подделала документы. Настоящий покупатель так и не появился. Участок до сих пор на мне. Хочешь, поедем посмотрим? Может, правда построим там что-то свое. Не коттедж за три миллиона. Просто... дом. Виктор».
Я сложила письмо обратно в конверт. Положила на стол. Посмотрела в окно — на двор, на качели, на фонарь, который так и не починили.
И вдруг засмеялась.
Потому что жизнь — странная штука. Ты думаешь, что все рухнуло, что конец, что дальше только пустота. А потом приходит письмо. И ты понимаешь: конец — это просто место, где начинается что-то другое.
Неизвестное.
Страшное.
И, может быть, правильное.
Я встала, подошла к телефону. Набрала Витькин номер.
— Алло? — ответил он хрипло, встревоженно.
— Про дом, — сказала я. — Хочу посмотреть. Но не обещаю ничего. Просто посмотреть.
Молчание. Потом:
— Спасибо.
— Не за что.
Положила трубку. Села обратно за стол. За окном перестал мигать фонарь — видимо, все-таки починили.
А в конверте лежала фотография дома, который никто не купил.
И я вдруг подумала: а может, это и есть тот самый знак? Который показывает: даже после обмана, измены и краха можно начать заново. Не там, где планировал. Не с тем, что хотел. А с тем, что осталось.