— Твоя мать испортила нам брачную ночь! Совсем совесть потеряла, нахалка! — прошипела жена прямо в прихожей, не дожидаясь, пока я успею закрыть дверь.
Ключи выпали из моих пальцев. Звон металла по паркету — как выстрел в тёмной квартире. Я оторопело посмотрел на Милану: растрёпанные волосы, смазанная косметика, белое платье измято так, будто она пролезала через колючую проволоку.
— Что случилось? — только и выдавил я, хотя в груди уже всё сжалось в тугой ком.
— Что случилось?! — Милана рывком сбросила туфли, одна улетела к зеркалу. — Твоя маменька ворвалась в номер гостиницы! В номер! В полдвенадцатого ночи! Орала на всю гостиницу, что я нахалка, что я тебя приворожила, что свадьба недействительная!
Я застыл. Не мог пошевелиться. В висках застучало.
— Она разбила вазу с цветами, опрокинула всё шампанское на постель, постельное бельё насквозь промокло! — голос Миланы становился всё выше, истеричнее. — Она кричала, что я гулящая, что таких, как я, она за версту видит! При персонале гостиницы! Охранники её выводили, Артём! Выводили за руки!
Артём. Меня зовут Артём. И я стоял посреди прихожей своей съёмной однушки на Беговой, и не понимал, что происходит с моей жизнью.
— Мама не могла... — начал я, но Милана перебила:
— Не могла?! Да она ещё и дверь пыталась выбить! Администратор открыл мастер-ключом, думал, что кто-то умирает! А там твоя мамочка с красным лицом, в старом халате поверх какого-то драного свитера!
Я сел на пол. Прямо на холодный паркет, спиной к стене.
— Она где сейчас? — спросил я тихо.
— Откуда я знаю! — Милана прошлась по комнате, резкими шагами. — Её вывели, она кричала, что вернётся, что не допустит этого брака! Артём, ты хоть понимаешь, что это был позор? Позор! В холле собрались люди, все смотрели, снимали на телефоны!
В голове проносились обрывки мыслей. Мама... Роза Марковна. Всегда была властной, да. Всегда вмешивалась. Но это...
— Я ей звонил утром, — пробормотал я. — Она была спокойная. Сказала, что голова болит, что не придёт на банкет.
— А потом приехала разносить нашу брачную ночь! — выкрикнула Милана и швырнула сумочку на диван. Из неё высыпались помада, телефон, какие-то чеки. — Знаешь, что она мне сказала? Что я хочу заполучить твою квартиру! Какую квартиру, Артём?! У нас съёмная однушка! Мы живём в съёмной однушке!
Я встал. Колени подгибались.
— Я сейчас поеду к ней, — сказал я. — Разберусь.
— Поедешь? — Милана медленно повернулась ко мне. Глаза блестели — не от слёз, от ярости. — Сейчас? Ты сейчас поедешь к маме? В нашу брачную ночь?
— Милана, я должен узнать, что...
— Ты должен был защитить меня! — голос сорвался на крик. — Там, в гостинице! Когда она называла меня гулякой! Когда охрана её выводила, а ты стоял как истукан! Молчал! Ни слова в мою защиту!
— Я был в шоке...
— Ты всегда в шоке, когда дело касается твоей матери! — Милана схватила свою сумку. — Знаешь что? Поезжай к ней. Поезжай к своей маменьке. Обнимитесь, поплачьте. А я поеду к Кристине.
— К какой Кристине?
— К подруге! У меня есть подруги, если ты не в курсе! Люди, которые меня поддерживают!
Она метнулась в комнату, через минуту вышла с наспех собранным пакетом — там торчал край пижамы и зарядка от телефона.
— Милана, постой...
— Не трогай меня!
Дверь хлопнула. Я стоял в прихожей. Один. В костюме жениха, который уже казался карнавальным нарядом.
Телефон завибрировал в кармане. Мама.
«Приезжай. Срочно. Мне плохо».
Я сидел в ночной маршрутке до Медведково, и в окно смотрела на меня чужая, постаревшая за один вечер физиономия. Москва плыла мимо — пустые проспекты, редкие машины, светофоры, мигающие вхолостую.
В кармане телефон разрывался от сообщений Миланы. Я не читал. Боялся.
Мама жила в старой двушке на первом этаже. Я вырос в этой квартире. Здесь всё пропахло её духами «Красная Москва» и жареным луком.
Дверь открылась сразу, будто она стояла за ней.
— Тёма, сынок, — мама была в том самом халате, измятом, с пятнами. Лицо опухшее, красное. — Заходи, не стой.
Я вошёл. В комнате — хаос. На столе — пустая бутылка коньяка, стакан. Мама не пьёт. Никогда не пила.
— Ты что творишь? — спросил я тихо, но она не дала договорить:
— Я спасаю тебя! — она схватила меня за руку, пальцы холодные, цепкие. — Ты не понимаешь, она опасна! Эта твоя Милана!
— Опасна? Мам, ты врываешься в наш номер, устраиваешь скандал...
— Я узнала правду! — она прижала ладонь к груди, задышала часто. — Лена Соколова рассказала! Её дочь работает в салоне красоты на Тверской, там эта твоя Милана постоянная клиентка!
— И что?
— Она встречается с другим мужчиной! — выпалила мама. — С каким-то богатым! Лена всё видела своими глазами! Они целовались прямо в машине!
В комнате стало душно. Я сел на диван.
— Когда это было?
— Три недели назад! До свадьбы! — мама суетливо подошла к буфету, достала какую-то бумажку. — Вот, Лена даже номер машины записала! Я пробила через Олега Васильевича, он в ГИБДД работает! Машина зарегистрирована на Станислава Кречмара! Предприниматель! У него сеть магазинов!
Я смотрел на дрожащую бумажку в её руках. Цифры плыли.
— Мам, ты понимаешь, что ты натворила?
— Я защитила тебя! — она опустилась рядом на диван, схватила меня за плечи. — Тёма, я твоя мать! Я чувствую! Эта девка тебя использует! Ей нужна прописка, деньги...
— Какие деньги, мама? У меня зарплата пятьдесят тысяч! Я работаю системным администратором в конторе, где даже кофе несвежий!
— Сейчас пятьдесят, а потом... Ты же умный, ты выбьешься! А она будет всё забирать! — мама прижалась ко мне, и я почувствовал запах перегара. Коньяк. Она действительно пила. — Я не хочу, чтобы ты страдал...
Я встал.
— Ты сегодня унизила человека, которого я люблю.
— Любишь? — голос мамы стал жёстким. — Ты её полгода знаешь! Полгода! А меня ты знаешь всю жизнь!
— Именно поэтому я и уехал от тебя.
Она замерла. Лицо исказилось.
— Что ты сказал?
— Я уехал, мам. Потому что ты душила меня. Всю жизнь. Каждую мою девушку ты находила плохой. Каждое моё решение — неправильным.
— Я заботилась о тебе! — голос сорвался на визг. — Я одна тебя растила! Твой отец сбежал, когда тебе три года было! Я работала на двух работах! Я всё тебе отдала!
— Я знаю. И поэтому не могу тебя бросить. Но я не могу и так жить.
Мама медленно поднялась с дивана.
— Значит, ты выбираешь её?
— Я выбираю свою жизнь.
— Она тебя бросит! — выкрикнула мама мне в спину, когда я шёл к двери. — Через месяц бросит! И ты придёшь ко мне! Приползёшь на коленях!
Я не обернулся.
В пять утра я стоял под окнами девятиэтажки в Марьиной Роще. Кристина жила здесь с мужем и двумя детьми. Я писал Милане — не отвечала.
Звонил — сбрасывала.
Набрал Кристину.
— Алло? — сонный голос.
— Кристина, это Артём. Милана у тебя?
Пауза.
— Да, у меня. Но она не хочет с тобой разговаривать.
— Передай ей... — я запнулся. Что передать? Извинения? Оправдания? — Скажи, что я во всём разобрался.
— Артём, твоя мать обвинила её в измене при людях. Ты хоть понимаешь?
— Понимаю.
— Она плакала три часа. Три часа. В свою брачную ночь.
Я прислонился лбом к холодной стене подъезда.
— Скажи ей, что я люблю её. И что я больше не позволю этому повториться.
— Откуда ты знаешь, что не позволишь? — спросила Кристина жёстко. — Ты сегодня позволил.
Она отключилась.
Я стоял под окнами, смотрел на светящиеся квадраты в домах. Где-то там, за одним из окон, моя жена — жена! — пытается уснуть после худшего дня в её жизни.
А я стою внизу. Один. И не знаю, как всё исправить.
Телефон завибрировал. Мама.
«Прости меня. Я не хотела. Я просто боюсь тебя потерять».
Я посмотрел на сообщение. И впервые в жизни не ответил ей сразу.
Рассвет подкрадывался к городу — серый, промозглый, октябрьский. Мусорные баки у подъезда пахли прокисшей едой. Где-то вдалеке выла сигнализация.
И я стоял между двумя женщинами. Одна родила меня. Другая вышла за меня замуж.
И обе сейчас плакали из-за меня.
Утро встретило меня в круглосуточной забегаловке на углу Проспекта Мира. Официантка — уставшая женщина лет пятидесяти с синяками под глазами — принесла мне кофе и сырники.
Я не притронулся. Просто сидел, смотрел в окно на редких прохожих.
Телефон ожил — звонок от неизвестного номера.
— Алло?
— Артём Розов? — мужской голос, низкий, уверенный.
— Да.
— Станислав Кречмар. Нам нужно встретиться.
Сердце ухнуло вниз.
— Вы... — я сглотнул. — Откуда у вас мой номер?
— От Миланы. Она попросила меня позвонить.
В голове взорвалось. Значит, это правда? Мама права?
— Я не понимаю...
— Я знаю. Поэтому давайте встретимся. Кофейня «Кекс» на Цветном бульваре, через час. Приходите. Это важно.
Он отключился. Я сидел с телефоном в руке и чувствовал, как всё внутри сжимается в один тугой узел. Милана попросила его позвонить? Зачем?
Официантка подошла, забрала нетронутую тарелку.
— Не понравилось? — спросила она без особого интереса.
— Жизнь не понравилась, — ответил я.
Она хмыкнула:
— Ну так это у всех, милый. У всех.
Станислав Кречмар оказался мужчиной лет сорока пяти, в дорогом сером костюме, с седыми висками и тяжёлым взглядом. Он сидел у окна, перед ним стоял капучино в крошечной чашке.
Я подошёл. Ноги ватные.
— Садитесь, — он кивнул на стул напротив.
Я сел. Молчал. Не знал, с чего начать.
— Я понимаю, что вы сейчас чувствуете, — сказал Станислав спокойно. — Ваша мать рассказала вам про меня и Милану?
— Она видела вас... в машине.
— Да. Мы целовались. — Он отпил кофе. — Но не так, как вы думаете.
— А как? — голос сорвался на хрип.
Станислав посмотрел на меня долго, изучающе. Потом достал телефон, полистал, протянул мне.
На экране — фотография. Девушка лет двадцати пяти, светлые волосы, зелёные глаза. Смеётся. Рядом с ней — Станислав, молодой, без седины.
— Это моя дочь Лиза, — сказал он тихо. — Пятнадцать лет назад.
Я посмотрел на фото, потом на него.
— Не понимаю...
— Лиза умерла три года назад. Автокатастрофа на Новорижском шоссе. Пьяный водитель. — Он забрал телефон, убрал в карман. — Ваша Милана — вылитая копия моей дочери. Когда я увидел её в первый раз в салоне красоты — я думал, что схожу с ума. Это было как... как будто Лиза вернулась.
Воздух застрял в горле.
— Я проследил за ней, узнал, где она работает. Потом просто подошёл, познакомился. Сказал, что она похожа на мою дочь. Милана... она добрая девочка. Мы стали общаться. Она слушала мои истории про Лизу, я помогал ей советами по работе. И да, в тот день, три недели назад, когда нас увидели — я её поцеловал. В лоб. Как дочь.
Я сидел и не мог вымолвить ни слова.
— После смерти Лизы я развёлся с женой. Мы не выдержали горя. Я погрузился в работу, строил империю, зарабатывал деньги — и всё это было бессмысленно. А потом встретил Милану. И она... она напомнила мне, что я был отцом. Что у меня было что-то настоящее в жизни.
— Почему вы мне это рассказываете? — выдавил я.
— Потому что ваша жена сидит сейчас у подруги и думает, что её муж не верит ей. Она мне позвонила сегодня утром в слезах, рассказала про вашу мать, про скандал. Попросила связаться с вами и объяснить.
Станислав достал визитку, положил на стол.
— Я не лезу в чужую жизнь. Но вы должны были знать правду. Между мной и Миланой нет ничего, кроме... — он замялся, — кроме памяти об утраченном.
Он встал, положил на стол купюру.
— Берегите её. Такие девушки редко встречаются. Добрые. Искренние. — Он криво усмехнулся. — Моя Лиза была такой же.
Станислав вышел. Я остался сидеть за столиком, смотреть на его визитку. «Кречмар С.В. Генеральный директор».
В голове медленно складывалась картинка. Мама ошиблась. Нет — мама хотела ошибиться. Хотела найти доказательства, что Милана плохая.
Я схватил телефон, набрал Милану.
Гудки. Длинные, бесконечные.
— Что? — голос холодный, чужой.
— Миланочка... я всё узнал. Станислав рассказал.
Молчание.
— Милан, ты слышишь меня?
— Слышу.
— Я идиот. Я должен был сразу тебе поверить.
— Должен был.
— Прости меня.
Пауза затянулась. Я слышал её дыхание — прерывистое, тяжёлое.
— Твоя мать назвала меня гулящей, Артём. При людях. Она вылила шампанское на нашу постель. Она кричала, что я стерва.
— Я знаю...
— И ты поехал к ней. Не ко мне. К ней.
— Я хотел разобраться...
— Ты хотел её успокоить! — голос сорвался. — Как всегда! Ты всегда выбираешь её!
— Нет...
— Да! И знаешь что самое страшное? — она всхлипнула. — Я поняла это вчера. Поняла, что я всегда буду второй. Что между нами всегда будет твоя мама. Всегда.
— Миланочка, это не так...
— Это так. И я... я не могу так жить, Артём. Не могу.
В трубке щелчок. Она отключилась.
Я сидел в кофейне, в окружении утренних посетителей — студентов с ноутбуками, пенсионеров с газетами, молодых мам с колясками. Жизнь текла мимо меня. Обычная, повседневная.
А у меня разваливался брак. Через сутки после свадьбы.
Я поймал такси до Марьиной Рощи. Всю дорогу писал Милане — длинные сообщения, короткие, отчаянные. Она не отвечала.
У подъезда я позвонил в домофон. Кристина.
— Артём?
— Можно мне подняться?
— Она не хочет тебя видеть.
— Пожалуйста. Мне нужно... мне нужно ей что-то сказать.
Долгая пауза. Потом — щелчок открывающейся двери.
Я поднимался по лестнице — лифт не работал — и в голове крутилась одна мысль: что я скажу? Как объяснить?
На площадке меня встретила Кристина — полная женщина с усталым лицом, в домашнем халате.
— Пять минут, — сказала она строго. — И если она попросит уйти — уходишь сразу.
Я кивнул.
Милана сидела на кухне. В пижаме, с распухшими глазами, с кружкой в руках. Волосы растрёпаны. На столе перед ней — пустая упаковка от печенья.
— Привет, — сказал я тихо.
Она не подняла глаз.
— Я всё узнал про Станислава. Он рассказал мне про дочь.
Молчание.
— Миланочка, я...
— Зачем ты приехал? — она подняла лицо, и я увидел в её глазах такую боль, что сердце сжалось. — Что ты хочешь услышать? Что я тебя прощаю?
— Я хочу, чтобы мы начали сначала.
— Сначала? — она дёрнула плечом. — Артём, у нас не было даже брачной ночи. Твоя мать её уничтожила. Это знак, ты не понимаешь?
— Какой знак?
— Что нам не надо было жениться.
Слова упали между нами как камни.
— Ты не это имеешь в виду...
— Имею. — Она встала, прошла к окну. — Я всю ночь думала. И поняла... я не хочу всю жизнь бороться с твоей матерью. Не хочу доказывать, что я достойна тебя. Не хочу каждый раз объяснять, где я была, с кем, почему.
— Этого не будет...
— Будет! — она обернулась. — Будет, Артём! Потому что ты не умеешь ей отказывать! Ты уехал от неё — но ты всё равно привязан! Ты звонишь ей три раза в день! Ты советуешься с ней по каждому поводу! Ты...
— Она моя мать!
— А я твоя жена!
В кухне повисло молчание. Кристина стояла в дверях, смотрела на нас обоих.
Милана медленно опустилась на стул.
— Я устала, Артём. Понимаешь? Я просто устала. Мы вместе полгода. Полгода. И за это время твоя мать три раза устраивала мне сцены. Три раза говорила, что я не подхожу. А вчера... — голос дрогнул. — Вчера она украла у меня самый важный день в жизни.
Я подошёл, опустился на колени перед ней.
— Я поговорю с ней. Я скажу, что если она ещё раз...
— Не надо, — Милана мягко убрала мои руки. — Не надо ни с кем говорить. Мне нужно время. Подумать.
— Сколько времени?
Она посмотрела на меня — долго, тяжело.
— Не знаю.
Я вышел на улицу в каком-то оцепенении. Ноги несли сами — к метро, вниз по эскалатору, в вагон. Люди толпились вокруг, толкались, но я их не видел.
Телефон завибрировал. Мама.
«Тёма, приезжай. Пожалуйста. Нам надо поговорить».
Я смотрел на сообщение. Пальцы зависли над клавиатурой.
И вдруг что-то щёлкнуло внутри. Как выключатель.
Я набрал:
«Нет, мама. Сейчас приехать не могу».
Отправил. Выключил звук.
На следующей станции вышел из метро. Поднялся наверх. Бульварное кольцо, Чистые пруды. Старые деревья, облетающие листья, лавочки с бабушками.
Я сел на скамейку. Просто сел и стал смотреть на пруд. На уток. На детей, кидающих им хлеб.
Сколько я так сидел — не знаю. Час? Два?
Телефон разрывался от звонков. Мама. Мама. Мама.
Я не отвечал.
А потом пришло сообщение от Миланы.
«Я уезжаю на неделю к родителям в Тулу. Мне нужно побыть одной. Не звони».
Я прочитал. Перечитал. Положил телефон на колени.
Молодая пара прошла мимо — он обнимал её за плечи, она смеялась. Им было хорошо. У них всё было просто.
А у меня...
Телефон снова ожил. Незнакомый номер.
— Да?
— Артём Розов? — женский голос, пожилой.
— Да.
— Это Елена Соколова. Я... я та женщина, которая рассказала вашей матери про Милану и того мужчину.
Я выпрямился на скамейке.
— Слушаю вас.
— Я хотела извиниться, — голос дрожал. — Я не знала, что это был просто отец с дочерью... то есть не дочерью, но... Дочь сегодня рассказала мне правду. Про Станислава, про его Лизу. И я поняла, что натворила.
Я молчал.
— Я позвонила вашей матери утром, объяснила. Но она... она не хочет слушать. Говорит, что всё равно знает, что Милана плохая. Что она чувствует.
— Спасибо за звонок, — сказал я глухо.
— Простите меня. Я старая дура.
Она отключилась.
Я сидел и смотрел на воду. Утки плавали кругами. Дети кричали. Листья падали на дорожки.
И вдруг пришло озарение — ясное, отчётливое, как удар молнии.
Мама не ошиблась. Она не поверила Елене Соколовой, когда та рассказала правду. Она не хотела верить.
Потому что для мамы любая женщина рядом со мной — враг. Всегда была и всегда будет.
Я достал телефон. Набрал маме.
— Тёма! Наконец-то! — голос взволнованный. — Где ты? Приезжай, мне Лена звонила, рассказывала какую-то чушь про того Кречмара...
— Мам, — перебил я спокойно. — Мне Елена Соколова тоже звонила.
Пауза.
— И что?
— Она рассказала правду. Станислав — не любовник Миланы.
— Тёма, ну ты же понимаешь, что она может врать...
— Мам, — я говорил тихо, но твёрдо. — Я с ним встречался сегодня. Он всё объяснил.
— Он врёт! Они все врут! Они заодно!
— Нет, мам. Ты врёшь. Себе. Ты придумала историю, потому что не хочешь, чтобы я был с Миланой.
— Я не хочу, чтобы ты страдал!
— Я страдаю сейчас! — голос сорвался. — Из-за тебя! Милана уехала! Она думает о разводе! Через сутки после свадьбы!
— Тёма...
— Я тебя люблю, мам. Но я не могу больше так. Мне нужно время. Не звони мне. Пожалуйста.
Я отключил телефон. Сидел, смотрел на дрожащие руки.
Впервые в жизни я отключил мать.
Неделя прошла как в тумане. Я ходил на работу, сидел перед компьютером, чинил принтеры и роутеры. Коллеги поздравляли с женитьбой — я кивал, улыбался.
Вечерами приходил в пустую съёмную квартиру. Варил пельмени. Смотрел в потолок.
Милана не писала. Мама звонила раз двадцать — я не брал трубку.
А на восьмой день, в субботу утром, в дверь позвонили.
Я открыл. На пороге стояла Милана. С маленьким чемоданом. Без косметики. В простых джинсах и свитере.
— Привет, — сказала она тихо.
— Привет.
Мы стояли и смотрели друг на друга.
— Можно войти?
Я отступил. Она вошла, поставила чемодан у стены.
— Я думала, — сказала Милана, не оборачиваясь. — Много думала. Мама говорила, что я должна уйти. Что мужчина, который не защитил жену, не изменится.
Я молчал. Ком стоял в горле.
— Но я вспомнила кое-что, — она повернулась. Глаза блестели. — Как ты познакомился с моими родителями. Помнишь?
Я кивнул. Конечно, помнил. Её отец — бывший военный, жёсткий, недоверчивый. Он допрашивал меня три часа. О зарплате, о планах, о квартире.
— Папа тебе тогда сказал: «Если обидишь мою дочь — убью». А ты ответил: «Если обижу — сам приду, чтобы вы убили».
Я помнил.
— И я подумала... ты не идеальный, Артём. Ты слабый в чём-то. Зависишь от матери. Но ты честный. И ты пытаешься.
Она подошла ближе.
— Ты отключил маме телефон. Кристина мне рассказала — твоя мать ей звонила, искала меня через неё. Говорила, что ты не берёшь трубку уже неделю.
— Я не мог с ней говорить, — выдавил я.
— Я знаю. И это... это что-то значит.
Милана протянула руку, коснулась моей щеки.
— Я вернулась. Но у меня есть условия.
— Какие?
— Мы идём к психологу. Вместе. Ты — к своему, работать с зависимостью от матери. Я — к своему, работать с травмой от этого скандала. И мы вместе — к семейному.
Я кивнул:
— Согласен.
— Твоя мать не прийдет к нам домой, пока не извинится передо мной. При свидетелях. Нормально, по-человечески.
— Хорошо.
— И если она ещё раз устроит скандал — я ухожу. Навсегда. Без разговоров.
Я посмотрел ей в глаза.
— Больше не будет скандалов. Обещаю.
Она молчала. Потом медленно кивнула.
— У нас так и не было брачной ночи, — сказала она тихо.
— Знаю.
— Может... может устроим сейчас?
Я обнял её. Крепко. Она прижалась ко мне, и я почувствовал, как её плечи вздрагивают — она плакала.
— Прости меня, — прошептал я в её волосы.
— Я уже простила. Но не забыла. Помни об этом.
Мы стояли посреди прихожей в съёмной однушке на Беговой. За окном шумел октябрьский Москва — машины, люди, жизнь.
А у нас был второй шанс.
Через месяц мама всё-таки пришла. В воскресенье, днём, с тортом «Наполеон» и букетом хризантем. Села на кухне, смотрела в стол.
— Милана, — сказала она с трудом. — Прости меня. Я была неправа. Я... я испугалась, что потеряю сына. И повела себя как... как больная.
Милана сидела напротив, держала меня за руку под столом.
— Роза Марковна, — сказала она ровно. — Вы не потеряете сына. Но вы потеряете нас обоих, если ещё раз попытаетесь встать между нами.
Мама кивнула. Помолчала. Потом добавила:
— Ты красивая. И Тёма тебя любит. Я это вижу.
— Я тоже его люблю.
— Тогда... тогда берегите друг друга.
Мама встала, ушла быстро, не допив чай. Я проводил её до двери.
— Спасибо, что пришла, — сказал я.
Она посмотрела на меня — долго, грустно.
— Ты вырос, Тёмочка. А я всё никак не могу привыкнуть.
Я обнял её. Она прижалась — маленькая, постаревшая вдруг женщина.
— Я никуда не денусь, мам. Просто теперь нас двое.
Она кивнула и ушла.
А я вернулся на кухню, где Милана резала «Наполеон» на тарелки.
— Думаешь, она изменится? — спросила жена.
— Не знаю, — ответил честно я. — Но мы изменились. И это главное.
Она подошла, поцеловала меня в щёку.
— Тогда всё будет хорошо.
За окном пошёл снег — первый в этом году. Крупные, медленные хлопья. Москва превращалась в зимнюю сказку.
А мы сидели на кухне, ели торт и строили планы. О квартире, на которую накопим. О детях, которые когда-нибудь появятся. О жизни, которую будем строить вместе.
И я вдруг подумал: может, та испорченная брачная ночь и была нашим настоящим началом? Когда всё рушится — тогда и видно, что останется. Что выдержит.
Мы выдержали.
— О чём думаешь? — спросила Милана.
— О том, что люблю тебя.
— И я тебя люблю, — она улыбнулась. — Даже со всеми твоими тараканами.
— У меня нет тараканов.
— Артём, у тебя целый заповедник.
Мы рассмеялись. И в этом смехе было что-то новое. Лёгкое. Настоящее.
А через неделю пришло смс от Станислава Кречмара:
«Слышал, вы помирились. Молодцы. Берегите друг друга. Лиза бы одобрила».
Я показал Милане. Она прочитала, задумалась.
— Знаешь, — сказала она тихо. — Может, мы как-нибудь пригласим его на ужин? Он хороший человек. И одинокий.
— Ты серьёзно?
— Серьёзно. У него нет никого. А у нас... у нас есть любовь. Может, поделимся?
Я обнял её. Моя странная, добрая жена.
— Обязательно пригласим.
И мы пригласили. Станислав пришёл с вином и рассказами про Лизу. Мы слушали, смеялись, грустили. А он смотрел на Милану и улыбался — той улыбкой, которой улыбаются отцы.
Жизнь налаживалась. Медленно. Со скрипом. С ошибками и возвратами назад.
Но мы шли вперёд. Вместе.
А та испорченная брачная ночь превратилась в семейную легенду — историю, которую мы будем рассказывать детям. О том, как чуть не развелись через сутки после свадьбы. И как научились бороться. Не друг с другом — а за друг друга.
Это был наш странный, нелепый, болезненный старт.
Но это был наш старт.