Слова висели в воздухе гостиной, как ядовитый газ.
— Ну ты совсем с ума сошла? — Оксана даже не повысила голос. Просто произнесла это тихо, отчетливо, глядя прямо в глаза свекрови.
Людмила Семёновна поперхнулась чаем. Чашка звякнула о блюдце. Муж Оксаны, Денис, замер у окна — спина напряглась, как у загнанного зверя, который не знает, бежать ему или притвориться мертвым.
— Ты что себе позволяешь? — свекровь выпрямилась в кресле, и Оксана вдруг увидела, как похожи они с Денисом. Тот же разворот плеч, та же манера сжимать губы в ниточку перед атакой.
— То же самое, что и вы. Только без прелюдий. — Оксана достала сигареты, хотя не курила три года. Пальцы дрожали, но она справилась с зажигалкой. — Хотите, чтобы мы продали дом. Наш дом. Который мы с Денисом строили семь лет. Потому что Кристине нужна квартира побольше.
— Моей дочери нужно где-то жить! У неё двое детей!
— А у меня что, виртуальные? — Оксана затянулась, дым обжёг лёгкие, но боль была приятной, настоящей. — Нам тоже куда-то деваться придётся, или вы предлагаете на улице жить?
Денис наконец пошевелился. Обернулся. Лицо серое, глаза бегают.
— Оксан, ну давай спокойно...
— Спокойно? — она рассмеялась, и этот смех прозвучал так истерично, что сама испугалась. — Твоя мамочка только что велела нам продать наш дом, отдать деньги твоей сестрице, а мы, видимо, в съёмную однушку переедем с двумя детьми. И я должна быть спокойной?
Людмила Семёновна поднялась. В свои шестьдесят пять она выглядела внушительно — высокая, прямая, с начёсом, который добавлял ещё сантиметров десять.
— Я не велела. Я сказала, как будет правильно. Кристине с Олегом негде жить. Их двушка — это не квартира, а коробка спичечная. Дети в одной комнате спят, а им уже двенадцать и девять. Девочке отдельная комната нужна!
— И моей дочке нужна! Варе восемь!
— У Вари есть комната.
— У Вари есть дом! — Оксана поднялась, и сигарета упала на пол, но ей было плевать. — Мы вложили в него всё! Каждую копейку! Я по ночам на двух работах вкалывала, пока Денис кредит выплачивал! Мы три года на макаронах сидели!
— Вот именно, — Людмила Семёновна улыбнулась, и в этой улыбке было столько яда, что Оксана почувствовала, как живот скручивает. — Вы выплатили. Дом ваш. Значит, можете продать. А у Кристины с Олегом ипотека ещё двадцать лет висит. Им помочь нужно.
— Мама, подожди... — Денис сделал шаг к ним, но выглядел так, будто идёт на эшафот.
— А ты молчи! — свекровь даже не посмотрела на него. — Это я с женой твоей разговариваю. Женщина с женщиной. По-человечески.
— По-человечески? — Оксана подняла окурок с паркета, бросила в пепельницу. — Вы сейчас по-человечески предлагаете мне остаться без крыши над головой ради вашей драгоценной дочки?
— Я предлагаю тебе поступить по-семейному! — голос Людмилы Семёновны поднялся впервые. — Кристина — сестра Дениса! Родная! А ты что, чужая совсем? Или семья для тебя пустой звук?
Оксана стояла и смотрела на эту женщину, которая девять лет назад встретила её на пороге с тортом и цветами, обнимала, называла дочкой. Которая сидела с Варей, когда Оксана лежала в больнице. Которая...
— Вы серьёзно? — тихо спросила она. — Вы правда серьёзно?
— Абсолютно. — Людмила Семёновна застегнула пиджак, поправила волосы. — Продадите дом, купите Кристине трёшку в новом районе. Себе возьмёте двушку попроще. Детям всё равно, где жить, лишь бы родители рядом были.
— Уходите, — Оксана даже не узнала свой голос. Он был низким, хриплым, чужим. — Уходите отсюда. Немедленно.
— Денис! — свекровь обернулась к сыну. — Ты будешь стоять и молчать, пока твоя жена меня из дома выгоняет?
Денис открыл рот. Закрыл. Посмотрел на мать, на жену, снова на мать.
— Мам, может, правда... сегодня не лучший день...
— Нет лучшего дня, чтобы говорить правду! — Людмила Семёновна схватила сумку. — Вы подумайте. Я подожду до конца недели. А потом... — она прищурилась, — потом сама решу, как правильно.
Она ушла. Дверь хлопнула так, что в соседней комнате заплакал младший, Артём.
Оксана и Денис стояли в гостиной, в двух метрах друг от друга, и молчали.
— Я пойду к Тёме, — наконец сказал Денис и поплёлся в детскую.
Оксана опустилась на диван. Достала телефон. Набрала сообщение подруге: "Марина, можешь сейчас встретиться? Срочно".
Ответ пришёл через секунду: "Через час в "Брют"? Первый бокал за мой счёт".
Оксана глянула на часы. Половина четвёртого. К шести она должна забрать Варю с танцев, а в семь у Артёма секция плавания. Но сейчас... сейчас ей нужно было выйти из этого дома, из этих стен, которые внезапно стали не убежищем, а тюрьмой.
Она поднялась, прошла в спальню, переоделась. Джинсы, свитер, кожаная куртка — доспехи городской женщины. Косметичка, ключи, карта. Автоматически.
В детской Денис что-то напевал Артёму. Голос дрожал.
— Я уйду на пару часов, — бросила Оксана из коридора, даже не заходя. — К шести вернусь, заберу Варю.
— Куда ты? — голос Дениса был жалким.
— К Марине.
— Оксан...
— Не сейчас, Денис. Пожалуйста, не сейчас.
Она вышла. Октябрьский воздух ударил в лицо — холодный, с примесью гари от листвы, которую жгли дворники в соседнем дворе. Машина завелась с третьего раза, аккумулятор сдавал. Ещё одна статья расходов.
По дороге в центр Оксана включила радио, но сразу выключила. Болтовня ведущих раздражала. Вместо этого — тишина и гудение двигателя.
"Брют" находился на Рубинштейна, в подвале старого дома. Место, где подавали приличное вино и не задавали лишних вопросов. Марина уже сидела за столиком у окна, вернее, у узкой щели с решёткой на уровне тротуара. Сквозь неё виднелись ноги прохожих.
— Боже мой, — Марина отложила телефон, как только увидела лицо Оксаны. — Что случилось?
Оксана плюхнулась на стул, сняла куртку.
— Мне два бокала сразу. Можно?
— Можно всё. Говори.
И Оксана рассказала. Слова лились — сбивчивые, злые, отчаянные. Марина слушала молча, наливала вино, иногда качала головой.
— ...и он молчал, — закончила Оксана, допивая второй бокал. — Стоял и молчал, как... как манекен какой-то. А мне хотелось кричать. Орать. Бить посуду.
— Била бы, — фыркнула Марина. — Я бы на твоём месте всю хрустальную коллекцию свекрови об пол размазала.
— У неё нет хрустальной коллекции.
— Жаль. Было бы что крушить.
Оксана усмехнулась, но тут же лицо снова стало серьёзным.
— Мариш, она же не шутит. Я видела её глаза. Она правда считает, что мы обязаны.
— Обязаны? — Марина наклонилась через стол. — Слушай, а с какого перепугу вы вообще обязаны? Кристина что, инвалид? Нет работы? Муж пьёт?
— Нет. Она в банке работает, Олег в строительной фирме. Нормальные деньги зарабатывают.
— Тогда в чём проблема? Пусть сами решают свои квартирные вопросы!
— Людмила Семёновна считает, что раз у нас дом выплачен, значит, мы "крепко стоим на ногах". А Кристине нужно помочь.
— Кристине сорок два года, а не двадцать, — Марина налила ещё вина. — Взрослая тётка, двое детей, муж. Пусть живут, как живётся. Никто же вас не просил продать всё и им отдать, когда у вас ипотека была?
— Нет.
— Вот именно.
Оксана покрутила бокал в руках. За окном проплыли красные туфли на шпильках, потом детская коляска, потом собачьи лапы.
— Знаешь, что самое страшное? — тихо сказала она. — Денис не возразил. Он не сказал матери "нет". Он просто... промолчал.
Марина открыла было рот, но тут зазвонил телефон Оксаны. Имя на экране — "Денис".
— Не бери, — посоветовала Марина.
Оксана колебалась секунду, потом всё-таки взяла трубку.
— Да?
— Оксан, мама звонила. — Голос Дениса был каким-то потерянным. — Она сказала, что созывает семейный совет. В субботу. У неё дома.
— Семейный совет? — Оксана почувствовала, как холодок пробежал по спине. — Это что ещё за...
— Будут все. Кристина с Олегом, тётя Светлана, дядя Юра... Она хочет, чтобы семья решила.
— Решила за нас, ты хотел сказать?
— Я не знаю, Оксан. Я просто передаю.
— Денис, — она сжала телефон так, что пальцы побелели... — Нет. Она сжала телефон. — Ты понимаешь, что это значит? Она собирает трибунал. Будет давить на нас всей семьёй!
— Оксан...
— Скажи мне одно. Только одно. — Она закрыла глаза. — Ты на чьей стороне?
Пауза. Долгая, мучительная пауза, в которой поместился бы целый разговор.
— Я думаю, — наконец выдавил Денис, — нам надо хотя бы выслушать...
Оксана отключилась. Положила телефон на стол. Посмотрела на Марину.
— Всё, — сказала она. — Это война.
Марина налила остатки из бутылки.
— Хочешь совет? — она закурила, хотя в баре это было запрещено, но официант тактично отвернулся. — Не ходи на этот семейный совет.
— Не пойду — будет хуже.
— А что, может быть хуже? Они же не имеют права вас заставить.
Оксана молчала. Потому что знала — имеют. Не юридически, конечно. Но морально. Давлением. Слезами. Обвинениями. "Мы же семья", "как ты можешь", "неужели тебе не жалко родную сестру Дениса".
— Я пойду, — сказала она наконец. — Но не для того, чтобы слушать. Для того, чтобы поставить точку.
Суббота наступила слишком быстро. Оксана проснулась в шесть утра, хотя собрание у свекрови было назначено на два часа дня. Лежала и смотрела в потолок. Рядом сопел Денис — он всю неделю был каким-то потерянным, пару раз пытался заговорить, но Оксана обрывала. Не потому что злилась. Просто боялась, что скажет что-то, после чего уже нельзя будет вернуться.
В половине второго они выехали. Денис вёл машину молча. Варя и Артём остались с соседкой — Оксана не хотела, чтобы дети видели этот цирк.
Людмила Семёновна жила в старой пятиэтажке на Васильевском острове. Третий этаж, двухкомнатная квартира, пропахшая кошками и пирогами. Сегодня пахло только кошками.
Когда они вошли, в гостиной уже сидели все. Кристина с мужем Олегом — она полная, с короткой стрижкой и недовольным лицом, он — серая мышь в очках. Тётя Светлана, сестра Людмилы Семёновны, грузная женщина с золотыми зубами. Дядя Юра, её муж, бывший военный, который сидел по стойке смирно даже за столом.
— А, вот и они, — Людмила Семёновна встала. — Проходите, проходите. Чай будете?
— Нет, — коротко ответила Оксана.
— Ну как хочешь. — Свекровь села во главе стола, сложила руки. — Значит так. Я всех собрала, чтобы решить семейный вопрос. Кристине нужна квартира побольше. У Дениса с Оксаной есть дом. Большой дом. На четыре спальни.
— На три, — машинально поправила Оксана. — Четвёртая комната — кабинет.
— Не важно. — Людмила Семёновна махнула рукой. — Важно, что дом можно продать. За хорошие деньги. На эти деньги купить Кристине трёшку в новом доме, а себе оставить на двушку.
— Мам, — Кристина вдруг подалась вперёд, и Оксана увидела, что у той красные глаза. Плакала? — Я же просила не поднимать эту тему...
— Молчи, — оборвала её мать. — Ты всегда молчишь. Всегда со всем соглашаешься. А надо уметь за своё постоять.
— Но это их дом! — голос Кристины дрогнул.
— И что? — Людмила Семёновна повернулась к ней. — Ты дочь моя или нет? Денис — сын мой или нет? Значит, должны друг другу помогать!
— Помогать — это одно, — вмешалась тётя Светлана, и её золотые зубы блеснули. — А лишать крова — другое.
Оксана вздрогнула. Не ожидала поддержки с этой стороны.
— Светка, не лезь, — огрызнулась Людмила Семёновна. — Это не твоё дело.
— Моё, — тётя Светлана выпрямилась. — Потому что это неправильно. Я молчала всю неделю, думала, ты одумаешься. Но раз уж собрала всех...
— Я собрала всех, чтобы вы мне помогли Дениса убедить!
— Денис, — дядя Юра заговорил впервые, и голос у него был как из бочки. — Ты что думаешь по этому поводу?
Все посмотрели на Дениса. Он сидел, опустив голову, и Оксана вдруг поняла — он сломался ещё неделю назад. В ту секунду, когда мать произнесла свой ультиматум.
— Я думаю... — Денис облизнул губы, — может, правда стоит рассмотреть...
— Что? — Оксана почувствовала, как внутри всё сжалось в ледяной ком. — Что рассмотреть?
— Ну, вариант с продажей... Мы могли бы...
— Стоп. — Оксана встала. — Стоп, стоп, стоп. Денис, ты сейчас серьёзно?
— Оксан, ну послушай... — он наконец поднял на неё глаза, и в них было столько мольбы, столько страха, что ей стало почти жалко его. Почти. — Кристе правда нужно. А мы можем потесниться...
— Потесниться? — она рассмеялась, и этот смех был страшнее крика. — Мы семь лет строили этот дом! Семь лет! Я работала на трёх работах! Ты ночами бетон месил! Мы жили на одних макаронах с сосисками! И ты сейчас предлагаешь это всё... просто отдать?
— Не отдать, а...
— Заткнись, — тихо сказала Оксана, и он заткнулся. — Просто заткнись.
Она посмотрела на всех сидящих. На Людмилу Семёновну с её торжествующим лицом. На Кристину, которая уткнулась в платок. На Олега, который изучал свои ногти. На дядю Юру и тётю Светлану.
— Знаете что? — она взяла сумку. — Идите все... куда подальше.
— Оксана! — Людмила Семёновна вскочила. — Как ты смеешь!
— Смею. Ещё как смею. — Оксана шагнула к двери. — Вы хотите наш дом? Не дождётесь. Хотите, чтобы мы потеснились ради вашей драгоценной дочки? Идите лесом. Хотите устроить семейный совет? Устраивайте. Без меня.
— Денис! — заорала свекровь. — Ты будешь смотреть, как твоя жена...
— Оксан, подожди! — Денис вскочил, но она уже вышла в коридор.
Хлопнула дверь. Потом ещё одна. Оксана летела по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Выскочила на улицу — октябрьский ветер хлестнул по лицу, но ей было плевать.
Она шла. Просто шла, не разбирая дороги. Набережная, мост, проспект. Люди обходили её — наверное, видели что-то в её лице.
Телефон разрывался. Денис. Людмила Семёновна. Снова Денис. Кристина.
Она не брала трубку.
На Невском остановилась у витрины с недвижимостью. Квартиры, дома, участки. Цены, которые кусались. Фотографии счастливых семей.
— Смотрите что-то конкретное? — продавец высунулся из двери, молодой парень в костюме.
— Нет, — ответила Оксана и пошла дальше.
Домой вернулась в восьмом часу. Дети уже спали у соседки. Денис сидел в гостиной, на том же диване, где неделю назад всё началось.
— Оксан...
— Не говори ничего, — она прошла мимо него. — Просто не говори.
Он молчал. Она прошла в спальню, легла прямо в одежде. Закрыла глаза.
А утром проснулась с ясной мыслью в голове.
— Ты что творишь? — Марина смотрела на неё как на сумасшедшую. — Ты вообще соображаешь?
Они сидели в той же "Брюте", за тем же столиком. Но сейчас было утро понедельника, и бар был почти пуст.
— Соображаю, — спокойно ответила Оксана. — Я всё продумала.
— Оксан, это же... — Марина запнулась. — Это же безумие!
— Это единственный выход.
Она достала телефон, открыла фотографии. Дом. Старый, покосившийся, с облупившейся краской и заросшим участком. Но большой. С тремя спальнями и мансардой.
— Это в Подмосковье, — сказала Оксана. — Сто двадцать километров от Москвы. Деревня Сосновка. Дом стоит полтора миллиона.
— А ваш дом стоит...
— Восемь. — Оксана убрала телефон. — Я уже всё посчитала. Продаём дом за восемь миллионов. Покупаем этот за полтора. Остаётся шесть с половиной.
— И что вы будете делать в деревне? — Марина покачала головой. — У Дениса работа здесь. У тебя работа здесь. Дети в школе...
— Денис программист. Может работать удалённо. Я тоже могу — копирайтинг никто не отменял. Дети перейдут в местную школу. — Оксана говорила быстро, как будто боялась, что если остановится, то передумает. — И никто, слышишь, никто не будет нам указывать, как жить.
— А Людмила Семёновна? Кристина?
— Пошли они. — Оксана отпила кофе. — Пусть решают свои проблемы сами.
Марина молчала. Потом вдруг улыбнулась.
— Знаешь что? Ты чокнутая. Но я тебя понимаю.
Денис узнал в тот же вечер. Оксана выложила всё за ужином — спокойно, без криков, без истерик.
— Я нашла дом, — сказала она. — В Подмосковье. Если согласишься — переезжаем. Если нет... — она замолчала.
— Если нет? — голос Дениса был хриплым.
— Если нет, я уеду с детьми сама. Без тебя.
Он смотрел на неё долго. Потом кивнул.
— Покажи дом.
Она показала. Фотографии, план, расположение. Он слушал молча, задавал вопросы. Про работу, школу, больницы, магазины.
— Когда едем смотреть? — спросил он наконец.
— В субботу.
— Хорошо.
Людмила Семёновна узнала через неделю. Позвонила, когда они уже заключили договор купли-продажи.
— Вы что творите?! — орала она в трубку. — Вы дом продаёте?!
— Да, — ответила Оксана. — Продаём.
— И Кристине покупаете?!
— Нет. Себе покупаем. В деревне.
Повисла тишина. Долгая, звенящая.
— В деревне? — переспросила свекровь наконец. — Это что, шутка?
— Нет. Это решение.
— Денис! — заверещала Людмила Семёновна. — Дай мне Дениса!
Оксана протянула трубку мужу. Он взял, поднёс к уху.
— Мам, мы переезжаем, — сказал он тихо. — Прости.
И отключился.
Переезд занял месяц. Оксана увольнялась с работы, оформляла детей в новую школу, собирала вещи. Денис договаривался с начальством об удалёнке — и, как ни странно, ему разрешили.
Кристина приезжала один раз. Стояла посреди пустой гостиной и плакала.
— Прости, — говорила она. — Прости, я не хотела... Это всё мама...
— Знаю, — ответила Оксана. — Не ты виновата.
— Но вы же из-за меня...
— Не из-за тебя. Из-за себя. — Оксана обняла золовку. — Мы просто выбрали себя.
В конце ноября они въехали в новый дом. Старый, покосившийся, требующий ремонта. Но — их. Только их.
Варя и Артём носились по комнатам, исследовали чердак, пугали друг друга в подвале. Денис возился с печкой. Оксана стояла у окна и смотрела на сосны.
— Не жалеешь? — спросил Денис, подойдя сзади.
Она подумала. Вспомнила их старый дом. Идеальный, новый, с евроремонтом. Вспомнила Людмилу Семёновну, семейные обеды, давление.
— Нет, — ответила она. — Ни капли.
Телефон завибрировал. Сообщение от Марины: "Ну что, как оно?"
Оксана набрала ответ: "Холодно. Печка дымит. Дети орут. Счастлива".
Отправила. Положила телефон. Обернулась к Денису.
— Знаешь, что самое странное?
— Что?
— Впервые за девять лет я чувствую, что живу свою жизнь. Не мамину. Не твою. Свою.
Он молчал. Потом кивнул.
— Я тоже.
Они стояли в пустой гостиной старого дома, в ста двадцати километрах от города, в деревне Сосновка, где никто не знал их историю. Где не было свекрови с её указаниями и Кристины с её проблемами.
Было только они. Семья. Настоящая.
— Пап! — Варя высунулась из двери. — Там на чердаке гнездо! С птицами!
— Мам! — заорал Артём. — А в подвале кто-то живёт!
Денис и Оксана переглянулись. Рассмеялись.
— Идём разбираться, — сказала она.
И они пошли. В свою новую жизнь. Ту, которую никто не мог отнять.
А в Петербурге, в квартире на Васильевском острове, Людмила Семёновна сидела у окна и смотрела в темноту.
Телефон молчал.
Денис не звонил.
Оксана не звонила.
Кристина сидела в своей тесной двушке и плакала — но не от горя, а от облегчения. Потому что давление снялось. Потому что больше не нужно было слушать мамины речи о том, "как же нам помогут Денис с Оксаной".
Потому что впервые за сорок два года она была свободна решать сама.
Людмила Семёновна сидела и думала — где же она ошиблась? Когда? В какой момент семья из опоры превратилась в оковы?
Но ответа не было.
Был только ноябрьский вечер, пустая квартира и молчащий телефон.
И где-то далеко, в Подмосковье, в старом доме среди сосен, смеялись дети, трещали дрова в печке, и две пары рук — мужские и женские — вместе разворачивали рулон обоев.
Строили.
Свою жизнь.
С нуля.
И это было прекрасно.