Тишина в лавке «У забытых теней» после ухода Веры была особенной. Она звенела отзвуками увиденных ужасов, была насыщена образами, которые не хотели рассеиваться. Фонарь с матовым стеклом, теперь отливающим влажным блеском живого глаза, удовлетворенно замер, впитывая подаренное ему безумие.
Аглая стояла неподвижно, наблюдая, как пылинки, подсвеченные тусклым светом из окна, танцуют в воздухе. Ее внимание, вечно блуждающее по лабиринту полок, привлекло едва заметное движение. На полке, соседствующей с фонарем, лежала груда старых ключей. Они были разной величины и формы: от громадных, амбарных, до крошечных, для дамских секретеров. И один из них, маленький, совершенно неприметный, покрытый бурым, зернистым налетом ржавчины, вдруг слабо дрогнул. Это было не падение, а именно судорожное вздрагивание, словно кто-то невидимый пытался повернуть его в скважине, которой не было. Жало ключа, покрытое причудливыми, асимметричными зазубринами, на миг блеснуло тусклым металлом под пылью.
Аглая приблизилась. Она не трогала ключ. Вместо этого она прислушалась к его тишине. От него не исходило эмоций, как от шкатулки, или воли, как от сундука. От него исходило намерение. Острое, как само жало, желание открыть. Не конкретную дверь, а Вообще. Разрушить барьер, сломать замок, нарушить запрет. Этот ключ не открывал двери к чему-то желанному; он жаждал процесса взлома, ощущения того, что нечто, предназначенное быть закрытым, поддается ему с глухим щелчком. Он был олицетворением навязчивой идеи, того самого червячка, который точит изнутри, шепча: «А что там, за этой дверью?»
Скрип двери прозвучал, как ответ на этот беззвучный вопрос. В лавку вошел молодой человек. Его звали Антон. По профессии — системный администратор, по призванию — мастер на все руки, одержимый идеей починить все, что сломано. Его квартира была наполнена разобранной техникой, старыми замками, которые он коллекционировал, и вечным запахом паяльника. Его слабость была не в гневе или любопытстве, а в неспособности оставить вещь неисправной. Незавершенность действия была для него пыткой.
— Здравствуйте, — бросил он, и его взгляд сразу же упал на груду ключей. Глаза его загорелись интересом реставратора. — О, какая коллекция!
Аглая наблюдала, как его пальцы, привыкшие к тонкой работе, потянулись к ржавому ключику. Он был самым безнадежным, самым «сломанным» в куче. Идеальный объект для одержимости.
— Этот ключ… он особенный, — тихо прошептала хозяйка. — Он не для простых замков. Он ищет свою скважину. Ту, которую нельзя открыть. И он всегда ее находит. Но будьте осторожны. Некоторые замки лучше вечно оставаться запертыми.
Антон лишь усмехнулся, уже вертя ключ в руках. Он ощутил легкое покалывание в подушечках пальцев, словно ключ был живым и кусался. Он почувствовал азарт. Вот он, вызов! Восстановить такой сложный механизм, отчистить его от ржавчины, найти к нему пару.
— Я беру его, — заявил Антон, сжимая ключ в кулаке.
Первый вечер он провел за верстаком. Ключ не поддавался. Жидкость для снятия ржавчины словно скатывалась с него, металлическая щетка не брала его. Казалось, возраст и порча были не внешними факторами, а частью его сути. Но Антон не сдавался. И вот, в полночь, когда он в очередной раз провел по зазубринам алмазной пилочкой, ключ вдруг… дрогнул у него в руках. И Антон услышал звук. Не в комнате, а в голове. Тихий, сухой щелчок. Как будто где-то далеко повернулся замок.
С этого момента все изменилось. Антон начал видеть скважины. Они проявлялись повсюду: замысловатая трещина в штукатурке на стене его дома вдруг обретала идеальные очертания замочной панели. Сучек на деревянной двери в подъезде казался ему личинкой замка. Его одержимость переросла в манию. Он тайком пытался вставить ключ в щели в асфальте, в узоры на обоях, в прожилки на мраморной столешнице. Ключ ждал. Он вел его.
Однажды ночью Антон проснулся от явственного ощущения, что в его собственной квартире есть дверь, которую он не замечал. Он встал и, ведомый необъяснимым чутьем, подошел к глухой стене между книжными стеллажами. И увидел ее. Маленькую, почти игрушечную железную дверцу, которой раньше не было. Посреди нее была крошечная скважина. И форма ее идеально соответствовала зазубринам на его ключе.
Рука его дрожала, когда он вставлял ключ. Он вошел идеально, будто был выточен для нее. Поворот потребовал невероятных усилий, металл скрипел и стонал. Но Антон чувствовал лихорадочный восторг. Он был на пороге величайшего открытия. Наконец раздался тот самый, оглушительный в тишине ночи, ЩЕЛЧОК.
Дверца отворилась. Но за ней не было комнаты, ниша, или тайного хода. За ней была… другая дверь. Старая, дубовая, с массивным железным замком. И скважина в ней была больше, сложнее. Антон, одержимый, не заметил, как дверца за его спиной бесшумно исчезла, оставив его в узком, каменном кармане пространства между двумя дверьми. Воздух стал спертым.
Он снова принялся за работу. Теперь у него была цель — открыть и эту. Он часами сидел перед ней, ковыряя замочную скважину подручными средствами. Он не ел, не пил. Ему казалось, что вот-вот, еще немного… Постепенно он забыл, зачем он здесь, что было до этого. Осталась только дверь. И потребность ее открыть. Он стал частью механизма — живым инструментом, чье единственное предназначение — повернуть ключ.
Аглая в лавке почувствовала завершение цикла. Она подошла к полке. Маленький ржавый ключ лежал на своем месте. Но теперь он был чистым. Ржавчина с него осыпалась, обнажив темный, отполированный до зеркального блеска металл. Он выглядел новым, острым, готовым к работе. Он открыл свою дверь. И нашел за ней новую, еще более сложную. Его жажда ничуть не утолилась, а лишь возросла.
Хозяйка лавки «У забытых теней» провела пальцем по холодному металлу. Затем ее взгляд скользнул дальше по полке и остановился на старом метрономе. Маятник его давно замер, пыльный и неподвижный. Но в тот миг, когда взгляд Аглаи коснулся его, маятник дрогнул и качнулся один раз, издав глухой, костяной щелчок. Раз. Будто отмерив секунду для нового гостя.
Аглая повернулась к метроному, и в ее мутных янтарных глазах вспыхнул новый, размеренный интерес. Она ждала следующего гостя. Следующего хранителя.
Цикл продолжался.
