— Собирай свои тряпки и проваливай! — Лена швырнула в меня кожаную сумку, которую я сама подарила ей на прошлый день рождения. Сумка ударилась о край журнального столика и упала к моим ногам, словно умоляя о пощаде.
Я стояла посреди гостиной — своей гостиной, между прочим — и смотрела на дочь, будто впервые её видела. Может, так оно и было. Незнакомая женщина с моими глазами, но с чужим, перекошенным от злости лицом. Помада размазана, блузка выбилась из юбки. А ведь всегда такая аккуратная была.
— Ты что, с ума сошла? — Голос мой прозвучал тише, чем я хотела. Где-то в горле застрял комок, противный такой, мешал дышать. — Это моя квартира!
— Была твоя! — Лена подошла ближе, и я почувствовала запах её духов, тех самых, дорогих, что она выпросила у меня на Новый год. — Теперь моя. Документы оформлены, печать стоит. Забыла, как сама меня умоляла всё переписать? Говорила: вдруг со мной что случится, чтоб государству не досталось?
Я помнила. Конечно, помнила. Только говорила я тогда совсем о другом. О страховке. О том, чтобы дочери моей спокойнее жилось, если вдруг инфаркт или инсульт — мне уже шестьдесят два, всякое бывает. А не о том, чтобы меня выставили, как пьяную с гулянки.
— Леночка... — Я протянула руку, попыталась дотронуться до её плеча, но она отшатнулась, будто я прокажённая.
— Не «Леночка» мне! — Она подняла палец, ткнула им в воздух перед моим носом. — Всю жизнь я терплю твои причуды, твои «советы», твои «а вот я в твои годы»! Знаешь, сколько раз я слушала, как ты рассказываешь про свои геройские времена?
— Я не...
— Замолчи! — И тут она сказала это. Чётко, медленно, смакуя каждое слово, как леденец: — Ты немощная старуха. Тебе место в доме престарелых, а не здесь, где живые люди!
Тишина накрыла комнату, как мокрая тряпка. Даже холодильник на кухне перестал гудеть — или мне так показалось. Я смотрела на Лену и думала: откуда? Откуда взялись эти слова в её голове?
— Кирилл... — прошептала я. — Это он тебе наговорил?
Лена дёрнулась, будто я ударила её. Значит, угадала.
— Не смей его упоминать! Кирилл — единственный человек, который меня понимает!
— Понимает... — Я хмыкнула, хотя совсем не до смеха было. — Кирилл Витальевич Соболев, менеджер по продажам в фирме, которую проверяет налоговая уже второй месяц. Тот самый Кирилл, который съехал от жены с двумя детьми и теперь ищет, где приткнуться?
Лицо дочери стало бордовым. Даже шея покрылась красными пятнами.
— Откуда ты... Ты следила за ним?! Ты за мной следишь?!
— Да я в Одноклассниках почитала! — Я махнула рукой. — Там бывшая его жена стирает всем мозги, какой он подлец. Фотографии приводов в полицию выкладывает — за неуплату алиментов, между прочим!
— Вранье! — Лена схватила с дивана декоративную подушку — ту самую, с вышитыми розами, которую мы вместе в санатории покупали три года назад — и швырнула её в угол. — Его жена психопатка! Она мстит ему, потому что он от неё ушёл!
— Значит, он тебе это рассказал? — Я почувствовала, как внутри что-то холодное и тяжёлое опускается куда-то вниз, под рёбра. — И ты поверила?
— Я его люблю! — выкрикнула Лена, и по её щекам покатились слёзы, оставляя чёрные полосы от туши. — Я люблю его! А ты... ты просто завидуешь! У самой никого нет, вот и хочешь мне счастье испортить!
Вот тут мне стало по-настоящему больно. Не от слов — от того, что она в них верила. Что для неё я превратилась в какую-то злую карикатуру, которая только и мечтает всем напакостить.
— Одевайся, — холодно сказала Лена, вытирая слёзы тыльной стороной ладони. — У тебя полчаса. Кирилл сейчас приедет, и я не хочу, чтобы он видел эту... сцену.
— Куда мне идти? — Вопрос прозвучал жалко, и я возненавидела себя в этот момент. Но что ещё оставалось?
— Мне всё равно. К подругам, в гостиницу, под мост — хоть куда! — Лена развернулась и пошла в спальню. Мою спальню. Где я тридцать лет просыпалась каждое утро.
Я стояла ещё минуту, может, две. Потом нагнулась, подняла сумку. Тяжёлая. Натуральная кожа, Италия. Две мои зарплаты когда-то стоила.
В прихожей, натягивая куртку, я услышала, как Лена говорит по телефону:
— Да, солнышко, всё решилось... Нет, она даже не сопротивлялась особо... Конечно, приезжай, будем отмечать!
Руки дрожали, когда я завязывала шнурки на ботинках. Старенькие, стоптанные, но удобные. Лена всё собиралась купить мне новые, но как-то не складывалось. Теперь, похоже, точно не купит.
Дверь за мной захлопнулась с таким звуком, будто гроб закрывают. Я стояла на лестничной площадке, держала сумку и не могла сообразить: вниз идти или... А впрочем, какая разница?
Лифт не работал. Как всегда. Я спускалась по ступенькам медленно, держась за перила. На третьем этаже живёт Роза Григорьевна, мы с ней иногда в поликлинике пересекаемся. Интересно, если я сейчас в дверь постучу, впустит? Или тоже скажет, что старым бабам место на помойке?
На улице было холодно. Октябрь, вечер, ветер. Я остановилась возле подъезда, посмотрела наверх. Окна моей квартиры — уже не моей — светились жёлтым. Лена, наверное, шампанское откупоривает.
Телефон завибрировал в кармане. Эсэмэска от банка: «Зачисление на счёт: 23 450 руб. Пенсия за октябрь». Двадцать три тысячи с копейками. Вот и всё моё богатство.
Куда идти? Ни одна подруга меня не примет — у всех свои проблемы, свои дети, внуки. Гостиница? Да там за ночь половину пенсии возьмут. А дальше что?
Я пошла к автобусной остановке. Просто пошла, потому что стоять на одном месте было невыносимо. Мимо проносились машины, брызгая грязью из луж. Люди спешили куда-то, в наушниках, уткнувшись в телефоны. Никто не смотрел на меня. Немощную старуху.
На остановке сидела молодая девчонка с коляской. Ребёнок плакал, а она растерянно рылась в сумке, что-то искала. Я автоматически протянула руку, помочь хотела, но она вскинула голову, посмотрела на меня с такой опаской, что я тут же отступила.
— Простите, — пробормотала я.
Она промолчала. Развернула коляску так, чтобы я была подальше.
Автобус номер семнадцать подошёл через десять минут. Я села у окна, положила сумку на колени. Куда еду? Без понятия. Просто еду.
За окном мелькали знакомые улицы. Вот «Пятёрочка», где я покупала продукты каждую субботу. Вот аптека, где мне скидку делали на таблетки от давления. Вот парикмахерская «Мария», где Светка стригла меня двадцать лет.
Светка. Точно.
Я вышла на остановке у торгового центра «Орион» и пошла по узкому переулку, где в подвале располагалась та самая парикмахерская. Дверь была приоткрыта, звякнул колокольчик, когда я вошла.
— О, Ольга Сергевна! — Светка обернулась от клиентки, широко улыбнулась. — Что так поздно? Записи-то у меня нет...
— Света, — начала я, и вдруг комок в горле снова появился, предательский. — Можно мне тут посидеть немного? Я не помешаю, честное слово.
Светка присмотрелась внимательнее, и улыбка с её лица исчезла.
— Что случилось?
— Потом расскажу. Можно?
— Да сиди, конечно. — Она кивнула на кресло в углу. — Сейчас достригу Марину, и освобожусь.
Я опустилась в кресло, облегчённо выдохнула. Пахло краской для волос, лаком, шампунем. Знакомый запах. Почти домашний.
Клиентка — эта Марина — косилась на меня в зеркало, любопытная. Я отвернулась к окну. На улице стемнело совсем. Фонари зажглись.
И вдруг я поняла: я свободна. Впервые за шестьдесят два года абсолютно, полностью свободна. Никому ничего не должна. Никто меня не ждёт. Никто не скажет: «Мама, ну ты опять эти туфли надела?» или «Мам, давай я лучше сама приготовлю, у тебя всегда пересолено».
Свобода. Страшная, холодная, но свобода.
Светка проводила клиентку, закрыла дверь на ключ, повернула табличку «Закрыто». Подошла, присела на корточки рядом с моим креслом.
— Рассказывай.
И я рассказала. Всё. Про Лену, про Кирилла, про квартиру, про «немощную старуху». Светка слушала молча, только морщилась иногда.
Когда я закончила, она встала, прошлась по залу.
— Сволочь, — коротко сказала она. — Извини, Оль, но твоя дочка — конченая сволочь.
Я хотела возразить, по привычке, но вовремя прикусила язык. А что возразить-то? Правду сказала Светка.
— Живи у меня, — внезапно предложила она.
— Что?
— Ну живи. У меня комната свободная, я там всякий хлам храню, но можно разобрать. Будешь платить тысяч пять за коммуналку — и порядок.
— Света, я не могу...
— Можешь. И будешь. — Она скрестила руки на груди. — Решено. Завтра привезёшь вещи — если что осталось — и переезжай.
Я смотрела на неё и не понимала: за что мне такое счастье? Почему чужая, по сути, женщина предлагает крышу над головой, а родная дочь...
— Спасибо, — только и смогла выговорить я.
— Не за что. — Светка махнула рукой. — Поедем ко мне, чай попьём. Или что покрепче хочешь?
— Чай давай.
Мы вышли через чёрный ход, Светка заперла дверь. Её машина стояла во дворе, старенькая «Лада», но чистенькая, ухоженная.
По дороге молчали. Я смотрела в окно, а в голове крутилась одна мысль: что дальше? Ну переживу я у Светки месяц, два, а потом? На пенсию много не прожить. Работу в мои годы не найти. Что делать?
— Слушай, — сказала вдруг Светка, притормаживая у светофора. — А ты на свою Лену заявление в полицию написать хочешь?
— За что?
— Как за что? Она тебя выгнала! Незаконно это всё, я по телику видела, обманывают так старых людей, квартиры отнимают!
Я задумалась. А ведь правда. Документы, конечно, оформлены, но я же не собиралась съезжать. Я просто хотела дочери на старости помочь, вот и переписала. А она...
— Пойду завтра в юридическую консультацию, — решила я. — Узнаю, что можно сделать.
— Вот это правильно! — Светка радостно стукнула по рулю. — Надо бороться, Оль. Иначе эти паразиты вообще обнаглеют.
Её квартира находилась в центре, в старой пятиэтажке. Мы поднялись на четвёртый этаж — снова без лифта, судьба какая-то — и Светка открыла дверь.
— Входи, не стесняйся. Извини за бардак, не ждала гостей.
Но никакого бардака не было. Чистенько, уютно. Цветы на подоконнике, ковёр в коридоре, фотографии на стенах.
— Вот тут будешь спать. — Светка открыла дверь в небольшую комнату. Действительно, хлама было много: коробки, старая мебель, какие-то свёртки. — Завтра расчистим, кровать поставим. А сегодня на диване в зале устроишься, ладно?
— Ладно, — согласилась я, чувствуя, что устала так, будто три смены подряд отработала.
Мы пили чай на кухне. Светка достала печенье, конфеты. Рассказывала про своих клиенток, анекдоты какие-то, смешные истории. Я слушала, улыбалась, но мысли были далеко.
Лена сейчас, наверное, с этим Кириллом сидит. Чокаются бокалами. Радуются, что избавились от обузы. От немощной старухи.
А я сижу на чужой кухне, пью чай из чужой кружки и думаю: как же так вышло?
Прошло два месяца
Я вернулась из юридической консультации с папкой документов и странным чувством в груди. Адвокат сказал: дело выигрышное. Дарение можно оспорить, если докажем, что меня ввели в заблуждение. А Светка уже нашла свидетелей — соседей, которые слышали, как Лена меня выгоняла.
Но я всё откладывала. Думала: а вдруг одумается? Позвонит, скажет: «Мама, прости, я натворила глупостей». Я бы простила. Наверное.
Телефон молчал.
Зато зазвонил дверной звонок. Светка была на работе, я одна дома сидела, вязала носки — руки-то должны быть заняты, иначе мысли совсем не туда уходят.
Открыла дверь — стоит Лена.
Я её не сразу узнала. Похудела, осунулась. Под глазами синяки, волосы растрёпанные. На ней та самая блузка, которую я видела в тот проклятый день, только теперь она висела мешком.
— Мама, — сказала она, и голос дрогнул.
Я молчала. Просто смотрела.
— Можно войти?
— Не моя квартира, — ответила я. — У хозяйки спроси.
Лена сглотнула, кивнула.
— Я на пять минут. Прямо здесь постою, ладно?
Я не закрыла дверь. Но и не пригласила.
— Кирилл... — начала она, и я увидела, как её губы задрожали. — Он исчез. Две недели назад. Забрал все деньги со счёта, который мы открыли на двоих. Забрал мою карту, взял кредит на моё имя. Сто восемьдесят тысяч.
Я молчала.
— А потом пришли из налоговой. К нему. То есть ко мне, потому что он там прописался. Оказывается, его фирма — подставная. Отмывали деньги. Теперь следователь вызывает, как свидетеля, а может, и как соучастницу...
Она замолчала, смотрела на меня снизу вверх. Ждала чего-то.
— И что ты хочешь? — спросила я наконец.
— Я хочу вернуться, — прошептала Лена. — Мама, прости меня. Я была дурой. Я...
— Квартира-то твоя? — перебила я.
Она растерянно моргнула.
— Ну... документы оформлены на меня...
— Вот туда и возвращайся. В свою квартиру.
— Но мне страшно одной! А если Кирилл вернётся? Он звонил вчера, угрожал, что если я заявлю в полицию...
— В полицию заявила?
— Нет...
— Тогда иди. Разбирайся сама. Ты же взрослая. Сама всё решишь.
Лена заплакала. По-настоящему, навзрыд, как в детстве, когда коленку разбивала.
— Мама, ну пожалуйста... Я всё верну. Квартиру верну, клянусь! Только помоги...
И тут я увидела её — настоящую. Не злую карикатуру из того вечера. Не самоуверенную дуру, которая верила проходимцу. А просто испуганного ребёнка в теле сорокалетней женщины.
Я вздохнула.
— Заходи.
Мы сидели на Светкиной кухне. Я заварила чай, достала те самые печенья. Лена рассказывала сбивчиво, перескакивая с одного на другое. Как Кирилл убеждал её, что я — обуза. Как подговаривал переписать квартиру побыстрее, пока я не передумала. Как обещал золотые горы, как клялся в любви.
— Он приносил цветы каждый день, — всхлипывала Лена. — Говорил, что я — единственная женщина, которая его понимает...
— Стандартный набор, — заметила я. — Всё по учебнику для мошенников.
Лена вытерла нос бумажной салфеткой.
— Я дура. Конченая, безмозглая дура.
Не спорила.
— Что теперь делать будешь? — спросила я.
— Не знаю. Кредит висит. За квартиру платить надо — коммуналка, за два месяца набежало прилично. На работе урезали оклад, кризис у них. — Она посмотрела на меня умоляюще. — Мам, если ты подашь в суд за квартиру... я пропала. Меня просто выселят на улицу за долги.
И вот тут я подумала: вот оно. Тот самый момент. Я могу сказать: правильно, пусть пропадёшь. Я могу забрать квартиру через суд, продать её, уехать куда-нибудь на юг, снять жильё у моря. Могу никогда больше не видеть эту женщину, которая назвала меня немощной старухой.
А могу...
— Будешь платить мне за проживание, — сказала я. — Десять тысяч в месяц. Это меньше, чем съём квартиры, но больше, чем ничего. Договор составим, нотариус заверит.
Лена вскинула голову.
— То есть... ты вернёшься?
— Нет. — Я покачала головой. — Никогда. Но жить тебе позволю. На время. Пока расплатишься с долгами. А потом продашь квартиру, разделим пополам — и разбежимся.
— Но...
— Это не обсуждается, — твёрдо сказала я. — Или так, или суд. Выбирай.
Лена молчала долго. Потом кивнула.
— Хорошо. Как скажешь.
Прошёл год
Лена выплатила кредит — пришлось устроиться на вторую работу, но справилась. Мы виделись редко, в основном по делам, когда надо было документы подписать или деньги передать.
А потом квартиру продали. Неплохо, кстати — район престижный. Я получила свою половину, положила в банк под проценты. Лена получила свою и исчезла. Слышала от знакомых, что уехала в другой город и начала новую жизнь.
Я осталась у Светки. Мы притёрлись, как старые подруги. Оказалось, вдвоём веселее. По вечерам смотрим сериалы, обсуждаем, кто из героев дурак, а кто молодец. По выходным ходим в кино. На мою пенсию и проценты с депозита хватает на нормальную жизнь.
Иногда думаю о Лене. Интересно, чему она научилась. Стала ли умнее. Нашла ли себя.
А ещё думаю: может, оно и к лучшему всё вышло. Я ведь правда была несвободна. Жила для дочери, всё ей, всё ради неё. А в итоге что? В итоге — немощная старуха, которой место в доме престарелых.
Теперь я просто Ольга Сергеевна, которая живёт своей жизнью. Небогатой, негромкой, но своей.
И знаете что? Это неплохо.
На днях Светка предложила:
— Давай в Сочи махнём на недельку? Путёвки горящие, недорого.
— Давай, — согласилась я.
Потому что могу. Потому что мне шестьдесят три, а не сто тридцать три. И немощной старухой я стану ещё очень нескоро.
А может, и вообще не стану.