— Да пошла твоя тётя куда подальше вместе с маманей! Подчиняться я им не собираюсь, а тем более содержать! — прошипела Ксения, швыряя на стол пакет с продуктами.
Помидоры выкатились на пол. Один раскололся, и красная мякоть размазалась по линолеуму, словно кровь на месте преступления.
Артём даже не поднял головы от телефона. Сидел на диване, в той же позе, в которой она оставила его утром. Джинсы мятые, футболка задралась, обнажая белый живот с тёмной дорожкой волос. Три года назад она млела от этого живота. Сейчас он вызывал только глухое раздражение, как всё, что успело стать слишком привычным.
— Ты вообще слышишь, что я говорю? — Ксения подошла ближе, заглядывая ему в лицо. — Или опять в свои игрушки уткнулся?
— Слышу, — буркнул он, не отрываясь от экрана. — Орёшь так, что весь подъезд слышит.
— Я не ору! — Она действительно заорала. — Я с ума схожу от того, что творится! Твоя мать звонит мне каждый день... каждый божий день! То ей лекарства купи, то к врачу свози, то деньги переведи на коммуналку. У неё что, сын помер?!
Артём наконец отложил телефон. Посмотрел на неё тем взглядом, которым обычно смотрят на истеричку в автобусе — с долей испуга и раздражения.
— Ксюш, ну мать же. Ей шестьдесят два. Она одна живёт...
— Одна?! — Ксения захохотала, откинув голову. — Одна, говоришь? А твоя сестра Валентина где? Которая живёт в соседнем доме и приходит к маме только поесть её пироги и поныть про своего алкаша? Она что, померла?
— Валька сама еле концы с концами сводит...
— Да плевать я хотела! — Ксения ударила ладонью по столу. Вилка подскочила и звякнула о тарелку. — Плевать на Вальку, плевать на твою мамочку! Мы сами еле живём! Я на двух работах вкалываю, ты... — она запнулась, подбирая слова поострее, — ты сидишь на моей шее и играешь в танчики!
— Я не играю в танчики, — холодно ответил Артём. — Я ищу работу.
— Полгода ищешь? Серьёзн... — Она осеклась, вспомнив, что эту фразу ей запретили использовать. — Полгода, Артём! Полгода! А денег всё нет и нет!
Он встал. Медленно, будто нехотя. Подошёл к окну, сунул руки в карманы. На улице сгущались сумерки, и в окнах напротив уже зажигался свет — сотни маленьких жизней в бетонных коробках.
— Ты знаешь, как это унизительно? — тихо спросил он, глядя на свое отражение в стекле. — Сидеть дома, пока жена вкалывает? Каждый день получать от тебя эти взгляды... как будто я мусор какой-то.
Что-то дрогнуло в груди Ксении. Старая боль, из той жизни, когда они только съехались, когда она ещё умела жалеть его. Но сейчас эта боль просто злила.
— Унизительно? — переспросила она. — А мне, по-твоему, не унизительно? В супермаркете стоять за кассой, потом бежать на вторую работу — посуду в кафе мыть. Приходить домой в одиннадцать вечера и видеть тебя на диване с пивом? Это не унизительно?
— Я не пью пиво, — возразил он. — Это была безалкогольная газировка.
— Боже... — Ксения прикрыла лицо руками. Пальцы холодные, шершавые от моющих средств. — Боже, ну почему я связалась с вами... С вашей семейкой.
— Что значит — семейкой?
— А то и значит! — Она развернулась к нему всем телом. Волосы растрепались, прилипли к вспотевшему лбу. — Твоя мать, которая считает, что я её личная служанка. Валентина, которая смотрит на меня как на грязь. И тётка твоя чокнутая, Римма, которая вообще предложила мне бросить работу и ухаживать за твоей матерью! Бесплатно, естественно!
Артём повернулся. Лицо у него было каменное.
— Моя тётя хотела как лучше.
— Да-да, все хотели как лучше, — передразнила его Ксения. — Особенно когда на мои деньги. На мои, понимаешь?! Я тут надрываюсь, а они уже мою жизнь распланировали!
Зазвонил телефон. Именно в этот момент, как всегда не вовремя. «Мама» — высветилось на экране.
— Не смей брать, — тихо сказала Ксения.
Артём потянулся к телефону.
— Я сказала — не смей!
Он взял трубку.
— Алло, мам...
Всё. Что-то лопнуло внутри Ксении, как перетянутая резинка. Она развернулась и пошла к двери. Схватила куртку с вешалки. Обувь натягивала, не глядя, — кроссовки на босу ногу.
— Ты куда? — спросил Артём, прикрывая трубку ладонью.
— Проветриться.
— Ксюш, уже десятый час...
— И что?! — рявкнула она, дёргая дверь. — Мне ещё и гулять запретишь, как твоя мамочка?!
Хлопок двери, эхом отдавшийся в подъезде. Автоматический свет зажёгся, высветив ободранные стены, исписанные разными словами. Ксения бежала вниз по ступенькам, держась за перила. Сердце колотилось где-то в горле, мешало дышать.
На улице было свежо. Ветер трепал деревья, сбивал последние листья. Октябрь выдался злой в этом году — холодный, мокрый, беспросветный.
Она шла, не разбирая дороги. Мимо круглосуточного магазина, где покупала дешёвые пельмени. Мимо детской площадки с покосившимися качелями. Мимо остановки, где каждое утро толпились такие же, как она, — уставшие, загнанные, обречённые на этот бесконечный круг.
Телефон завибрировал в кармане. Ксения достала его. Сообщение от Артёма: «Мама спрашивает, сможешь ли ты завтра отвезти её в поликлинику. Валька не может».
Она остановилась посреди тротуара. Прохожие обходили её, кто-то покосился недовольно.
Пальцы сами набрали ответ: «Нет. Не смогу. И послезавтра тоже».
Отправила. И тут же пришёл новый звонок. Опять свекровь.
Ксения сбросила вызов. Потом ещё один. И ещё.
А потом просто выключила телефон.
Зашла в первую попавшуюся забегаловку — «Шашлычная у Гоги». Грязноватый зал, липкие столы, но тепло. Села у окна, заказала чай. Официантка принесла его в граненом стакане, как в советских столовках. Ксения обхватила стакан ладонями, жадно впитывая тепло.
За соседним столом сидела пара — молодые, лет по двадцать пять. Он что-то рассказывал, она смеялась, откидывая назад длинные волосы. Беззаботные. Влюблённые. Такой она была когда-то, три года назад, когда Артём ещё работал в автосервисе и дарил ей цветы просто так, без повода.
Когда это всё успело сломаться?
Ксения допила чай, обжигаясь. Стакан опустел быстро — она и не заметила. В животе заурчало. Последний раз ела утром, наспех, стоя у плиты — вчерашнюю гречку. Артём доел остатки, даже не предложив ей.
Официантка прошла мимо с подносом. Запах шашлыка ударил в нос — дымный, пряный, с луком. Слюнки потекли. Ксения полезла в карман за кошельком. Отсчитала мелочь — сто двадцать рублей. На шашлык не хватит. Хватит разве что на чебурек.
— Девушка, — окликнула она официантку. — Чебурек можно?
— С мясом или с картошкой?
— С чем дешевле?
Официантка глянула на неё как-то странно — то ли с жалостью, то ли с презрением.
— С картошкой. Семьдесят рублей.
— Давайте.
Чебурек принесли быстро. Горячий, жирный, с хрустящим тестом. Ксения откусила, и по подбородку потекло масло. Вытерла салфеткой. Жевала медленно, растягивая удовольствие. Когда ещё поест нормально? Дома — пустой холодильник. Завтра зарплата, но из неё сразу вычтут кредит за микроволновку, которую купили год назад. Останется тысяч пятнадцать на две недели.
Молодая пара за соседним столом расплатилась и ушла, держась за руки. Ксения проводила их взглядом. Интересно, они тоже когда-нибудь до такого докатятся? До скандалов на кухне, до пустых кошельков, до ненависти?
Телефон всё ещё был выключен. Она достала его, повертела в руках. Включить или нет? Там наверняка уже десять пропущенных от свекрови, пять от Артёма, парочка от Риммы.
Включила.
Экран ожил. Семнадцать пропущенных. Четырнадцать от свекрови, два от Артёма, один от неизвестного номера.
И одно голосовое сообщение.
Ксения нажала на воспроизведение, поднесла телефон к уху.
— Ксюша... — голос свекрови, дрожащий, слезливый. — Ксюшенька, милая... Почему ты не берёшь трубку? Артём сказал, вы поругались... Доченька, ну что ты, правда... Я же не хотела тебя обидеть. Просто у меня давление скачет, врач сказал, нужно к кардиологу, а Валечка не может отвезти, у неё Вовка заболел... Ты же понимаешь? Я бы не просила, но мне правда плохо... Перезвони, пожалуйста...
Ксения слушала, и внутри всё сжималось. Вот она, эта манипуляция. Классическая. «Мне плохо», «я не хотела обидеть», «доченька». А на самом деле — всё та же песня. Отвези, купи, помоги, дай денег.
Удалила сообщение.
Следом пришла эсэмэска от Артёма: «Где ты? Мать места себе не находит. Говорит, у неё сердце прихватило. Позвони хоть».
Ксения уставилась на экран. Пальцы зависли над клавиатурой. Хотелось написать что-то злое, обидное. Что-то вроде: «Пусть скорую вызывает, если так плохо». Но не написала. Просто положила телефон на стол.
— Ещё чаю будете? — спросила официантка, проходя мимо.
— Нет, спасибо.
— Тогда расплачивайтесь, мы скоро закрываемся.
Ксения глянула на часы. Одиннадцать вечера. Отдала последние деньги, вышла на улицу.
Холод ударил в лицо. Она застегнула куртку до подбородка, засунула руки в карманы. Идти домой не хотелось. Но и идти больше некуда.
Брела медленно, через силу. Мимо тех же домов, той же остановки, того же магазина. Всё знакомое до тошноты. Каждый день одно и то же. Утром — на работу, вечером — домой. Скандалы, упрёки, звонки от свекрови. И так по кругу.
Когда она успела стать такой несчастной?
Подъезд встретил её запахом мочи и сырости. Свет не горел — опять лампочку украли. Ксения поднималась на ощупь, держась за перила. На третьем этаже споткнулась, чуть не упала. Выругалась сквозь зубы.
Квартира была тёмной. Артём, видимо, так и ушёл к матери. Ксения включила свет в коридоре. Разулась, сбросила куртку на пол. Прошла на кухню.
На столе лежала записка, написанная корявым почерком Артёма: «Я у мамы. Приеду завтра. Поговорим».
Ксения скомкала бумажку, швырнула в мусорное ведро. Поговорим. Ага, конечно. Он будет защищать мать, она будет кричать, всё закончится очередным скандалом.
Села за стол, положила голову на руки. Тишина давила на уши. Где-то капал кран. Нужно починить. Но руки не доходят.
Телефон опять завибрировал. Ксения даже смотреть не стала — и так понятно, кто.
Встала, пошла в ванную. Включила душ, разделась. Вода была еле тёплой — горячую отключили две недели назад, какой-то ремонт. Ксения намылилась дешёвым мылом, которое сушило кожу. Шампунь закончился ещё позавчера, но покупать новый не на что.
Вытерлась жёстким полотенцем, натянула старую футболку и трусы. Посмотрела на себя в зеркало. Лицо осунувшееся, под глазами синяки, волосы тусклые, секутся на концах. Ей тридцать один, а выглядит на все сорок.
Легла в кровать, не раздвигая шторы. За окном мигала вывеска круглосуточного магазина — красным, синим, красным, синим. Ксения закрыла глаза.
Сон не шёл. Крутилась с боку на бок, комкала одеяло, считала овец. Бесполезно. В голове прокручивались одни и те же мысли. Свекровь, Артём, деньги, работа, усталость.
В половине первого зазвонил телефон. Ксения схватила его, не глядя на экран.
— Что?!
— Ксюша, это Валентина, — голос сестры Артёма, испуганный, сбивчивый. — Ты дома?
— Дома. А что?
— Слушай... Маме совсем плохо. Мы скорую вызвали. Она в больницу не хочет ехать, говорит, без тебя не поедет. Говорит, ты на неё обиделась, и теперь у неё сердце болит...
Ксения села на кровати. Сердце ухнуло вниз.
— Это она так специально, — сказала она, но голос уже дрогнул. — Манипулирует.
— Ксюш, я понимаю, что вы поругались, но... Приезжай, пожалуйста. А то она правда плохая. Давление двести на сто двадцать. Фельдшер говорит, нужно срочно в больницу, а она упирается.
— Пусть Артём с ней едет.
— Он здесь. Но она тебя просит. Только тебя.
Ксения сжала телефон так, что пальцы побелели. Хотелось бросить трубку, выключить телефон, зарыться под одеяло и забыться. Но не могла. Как ни крути, а совесть грызла.
— Адрес скинь, — выдохнула она. — Сейчас приеду.
Оделась на автомате. Та же куртка, те же джинсы, кроссовки. Вызвала такси — последние триста рублей на карте. Ехала, глядя в окно. Город проносился мимо — пустынные улицы, редкие фонари, закрытые магазины.
Водитель попытался завести разговор:
— Куда так поздно?
— К свекрови, — буркнула Ксения. — В больницу.
— А, понятно. У самого тёща недавно лежала. Намучились с ней. Капризная такая.
Ксения промолчала. Не хотелось говорить. Не хотелось вообще ничего.
Подъезд свекрови был таким же обшарпанным, как и её собственный. Только чуть выше — девятиэтажка вместо пятиэтажки. Ксения поднялась на четвёртый этаж. Дверь была приоткрыта. В коридоре толпились люди — Валентина с заплаканным лицом, Артём с каменным, двое фельдшеров в униформе.
— Ксюша! — Валентина бросилась к ней. — Слава богу, приехала! Она всё повторяет: «Где Ксюша? Почему Ксюша не едет?»
Ксения прошла мимо неё в комнату. Свекровь лежала на диване, бледная, с закрытыми глазами. На руке — манжета тонометра. Фельдшер что-то записывал в блокнот.
— Тамара Ивановна, — позвал он. — Тамара Ивановна, невестка приехала.
Свекровь открыла глаза. Посмотрела на Ксению. И вдруг заплакала — тихо, жалобно, как ребёнок.
— Ксюшенька... Доченька моя... Прости меня, старую дуру... Я не хотела тебя обижать... Я просто... мне так одиноко... И страшно...
Ксения стояла, глядя на неё. И чувствовала, как гнев медленно уходит, уступая место чему-то другому. Усталости. Жалости. Пустоте.
— Поедете в больницу? — спросила она тихо.
— Поеду... Только ты... ты поедешь со мной?
Ксения выдохнула. Посмотрела на Артёма. Тот стоял в дверях, опустив голову.
— Хорошо, — сказала она. — Поеду.
Скорая ехала долго. Тамара Ивановна лежала на носилках, держась за руку Ксении. Сжимала слабо, но цепко, как утопающий за соломинку.
— Не бросай меня, — шептала она. — Не бросай, доченька...
Ксения молчала, глядя в окно. Мелькали фонари, пустые улицы, редкие машины. В голове было пусто. Даже злости не осталось — только усталость, такая, что хотелось лечь и не вставать.
Артём поехал следом на своей машине. Вернее, не на своей — на материной старой девятке, которую он иногда брал. Ксения видела, как он шёл к парковке, сутулясь, засунув руки в карманы. Не оглянулся ни разу.
В приёмном покое их встретила дежурная врач — молодая, с усталым лицом.
— Родственники?
— Невестка, — ответила Ксения.
— Сын здесь?
— Сейчас подойдёт.
Тамару Ивановну увезли на каталке. Ксения осталась ждать в коридоре. Села на жёсткий стул у окна. Больница пахла хлоркой и чем-то кислым, больничным. На стенах — плакаты о здоровом образе жизни, которые никто не читал.
Артём появился минут через десять. Бледный, взъерошенный. Сел рядом, не глядя на неё.
— Говорят, положат на обследование, — сказал он. — На три дня минимум.
— Ясно.
Молчание. Тяжёлое, липкое.
— Ксюш...
— Не надо, — оборвала его Ксения. — Не сейчас.
Он кивнул. Достал телефон, уставился в экран. Ксения видела краем глаза — листал что-то, быстро, нервно. Потом телефон завибрировал. Входящее сообщение. Артём глянул на экран, и лицо у него странно дёрнулось. Быстро нажал на кнопку, убрал телефон в карман.
Но Ксения успела увидеть. Одну строчку. «Солнце, ты когда домой? Машенька уже спать легла, всё тебя ждала».
Время остановилось.
Ксения смотрела на профиль Артёма. На его напряжённую челюсть, на дёргающуюся жилку у виска. На руки, которыми он теребил край куртки.
— Кто такая Машенька? — спросила она тихо.
Артём замер.
— Что?
— Я спросила — кто такая Машенька? — Голос всё такой же тихий, но твёрдый, как камень.
Он побледнел ещё сильнее. Губы задвигались, но слов не было.
— Покажи телефон, — сказала Ксения.
— Ксюш...
— Покажи. Телефон.
Он медленно достал аппарат из кармана. Держал в руке, не отдавая. Ксения выхватила. Разблокировала — пароль она знала, он никогда его не менял. Нашла сообщение.
«Солнце, ты когда домой? Машенька уже спать легла, всё тебя ждала. Говорит, папа обещал сказку почитать. Целую. Твоя Иришка».
Ксения пролистала выше. Переписка. Длинная, за несколько месяцев. Фотографии. Артём с женщиной — симпатичной, молодой, лет двадцати пяти. Артём с девочкой лет трёх — кудрявой, смешной, с его же глазами. Артём, женщина и девочка вместе — на детской площадке, в парке, дома на диване.
Одна жизнь. Другая семья. Параллельная реальность, о которой Ксения даже не подозревала.
— Сколько ей? — спросила она, глядя на фотографию девочки.
Артём молчал.
— Сколько. Ей. Лет? — повторила Ксения, уже громче.
— Два с половиной, — выдавил он. — Почти три.
Два с половиной года. Значит, он изменял ей ещё до того, как потерял работу. Тогда, когда они были счастливы. Когда она думала, что у них всё хорошо.
— Ты... — Ксения сглотнула. Во рту пересохло. — Ты живёшь на две семьи?
— Не так всё просто...
— Не так?! — Она вскочила со стула. — Как это — не так?! У тебя жена! У тебя ребёнок! На стороне!
Несколько человек в коридоре обернулись. Артём схватил её за руку.
— Тише, тут же люди...
— Отпусти! — Ксения вырвалась. — Не смей меня трогать!
Она шла к выходу, почти бежала. Мимо регистратуры, мимо аптечного киоска, мимо охранника. На улицу. Холодный ноябрьский ветер хлестнул в лицо.
Артём догнал её у парковки.
— Ксюша, дай объяснить!
— Объяснить?! — Она развернулась к нему. — Что ты объяснишь?! Что полгода врал мне?! Что играл в счастливого папу с другой бабой, пока я вкалывала на двух работах?!
— Я не хотел... Так получилось...
— Так получилось? — Ксения засмеялась — истерично, зло. — Ребёнок сам по себе получился, да? Сам прилетел?
— Я хотел сказать... Много раз хотел... Но не мог. Понимаешь? Не мог!
— А жить на мои деньги — мог! — заорала она. — Сидеть дома, строить из себя несчастного безработного — мог! Таскать мои деньги этой... этой Ире! Мог?!
Артём молчал, опустив голову.
Ксения смотрела на него и чувствовала, как внутри всё медленно выгорает. Злость, боль, любовь — всё превращалось в пепел.
— Я ухожу, — сказала она тихо.
— Куда?
— Не твоё дело. Живи со своей Ирой. Со своей Машенькой. И передай матери, что я больше не приеду. Пусть Валентина ухаживает. Или твоя вторая жена. Мне плевать.
Она пошла прочь. Артём крикнул ей вслед:
— Ксюш! Ты хоть подумай! Куда ты пойдёшь?!
Не обернулась.
Утром Ксения стояла на вокзале с одним рюкзаком. В нём — три футболки, джинсы, нижнее бельё и зарядка для телефона. Больше ничего не взяла. Не нужно было.
На карте — двадцать три тысячи рублей. Зарплата, которую она получила вчера. Хватит на билет и первое время.
Поезд Москва — Сочи отправлялся в девять утра. Ксения купила плацкарт боковушку — подешевле. Села у окна, прижалась лбом к холодному стеклу.
Телефон разрывался от звонков. Артём, свекровь, Валентина. Она сбросила все вызовы, заблокировала номера. Потом написала одно сообщение — подруге Нинке, единственной, кто знал всю правду:
«Уезжаю в Сочи. Не ищите. Я в порядке».
Отправила. И выключила телефон.
Поезд тронулся. Москва поплыла за окном — серая, унылая, чужая. Ксения смотрела на неё и думала, что не жалеет ни о чём. Ни о годах, потраченных на Артёма. Ни о свекрови с её вечными просьбами. Ни о двух работах, которые высосали из неё все силы.
Всё это осталось там, в прошлом. А впереди — море, солнце, новая жизнь.
Сочи встретил её дождём. Тёплым, южным, совсем не таким, как московский. Ксения вышла из вагона, вдохнула воздух — пахло морем и хвоей.
Первую неделю жила в хостеле за триста рублей в сутки. Потом нашла работу — официанткой в кафе на набережной. Платили немного, но хватало на комнату в частном секторе. Крохотную, с видом на соседский забор, но свою.
Хозяйка, тётя Зина, оказалась болтливой старушкой.
— Откуда приехала, девонька?
— Из Москвы.
— От мужа сбежала?
Ксения усмехнулась.
— Точно.
— Правильно сделала, — кивнула тётя Зина. — Мужики все одинаковые. Моя дочка тоже от своего сбежала. Теперь в Анапе живёт, счастливая.
Ксения ходила на работу, возвращалась поздно. По выходным гуляла по набережной, смотрела на море. Оно было огромным, бесконечным, равнодушным к её проблемам. И это успокаивало.
Телефон она включила только через месяц. Сотни пропущенных. Десятки сообщений. Артём писал, что всё объяснит, что она не права, что бросила мать в больнице. Свекровь жаловалась на сердце и проклинала неблагодарную невестку. Валентина просила вернуться — «хоть ради мамы».
Ксения прочитала всё это и удалила. Написала одно сообщение Артёму:
«Подавай на развод. Я не вернусь».
Ответ пришёл через пять минут:
«Ты пожалеешь об этом».
Ксения усмехнулась и заблокировала номер навсегда.
Прошло полгода
Ксения работала уже администратором в небольшом отеле. Сняла нормальную квартиру — студию с балконом и видом на горы. Отрастила волосы, покрасилась в светлый. Загорела.
Однажды вечером шла с работы и увидела своё отражение в витрине. Остановилась. Присмотрелась.
Незнакомая женщина смотрела на неё из стекла. Спокойная, уверенная, с лёгкой улыбкой на губах. Ничего общего с той затравленной Ксенией, что три года вкалывала на двух работах и терпела хамство свекрови.
Она улыбнулась своему отражению.
— Привет, — тихо сказала она. — Давно не виделись.
И пошла дальше — к морю, к закату, к своей новой жизни, где не было места ни Артёму, ни его матери, ни прошлому.
Только она. Свободная. Счастливая. Своя.