— Да пошёл ты со своей матерью куда подальше! — Варя швырнула телефон на диван так, что тот отскочил и грохнулся на пол. — Я вам не служанка, понятно? И не кошелёк на ножках! И мне глубоко плевать на ваши хотелки!
Кирилл замер в дверях спальни, держа в руках галстук. Лицо его приняло то самое выражение оскорблённого благородства, которое Варя за пятнадцать лет брака научилась распознавать за километр.
— Ты что себе позволяешь? — тихо произнёс он, и эта тишина была опаснее крика. — Это моя мать. Тебе не стыдно?
— Стыдно? — Варя развернулась к нему, и что-то в её глазах заставило его отступить на шаг. — Мне стыдно? А ей не стыдно в восемь утра звонить и требовать, чтобы я бросила всё и поехала к ней за город, потому что у неё там какой-то шкаф надо передвинуть? У меня работа, между прочим! Презентация сегодня!
— Так попросила бы Максима помочь...
— Твой братец занят, конечно! У него дела, понимаешь? А у меня что — развлечения? — Варя прошлась по спальне, сжимая и разжимая кулаки. На ней был строгий серый костюм, волосы забраны в тугой узел, только несколько прядей выбились и падали на лицо, придавая ей растрепанный, отчаянный вид. — Знаешь, что она мне сказала? Что я неблагодарная. Что если бы не она, мы бы до сих пор в однушке ютились.
— Ну так это правда ведь, — начал Кирилл, поправляя воротник рубашки. — Мама действительно помогла нам с первым взносом на эту квартиру...
— Семь лет назад! Семь лет, Кирилл! — Голос Вари сорвался на крик. — И каждый божий день мне об этом напоминают! Каждый раз, когда я осмеливаюсь сказать "нет"! А ты знаешь, сколько раз за эти семь лет я к ней ездила? Сколько субботних и воскресных дней я потратила на её огород, на её бесконечные "передвинь-принеси-помой"?
— Она пожилая женщина, ей нужна помощь...
— Максиму она почему-то не звонит с такими просьбами! — Варя сорвала с себя пиджак и швырнула его на кровать. — Почему? Потому что он мужчина? Потому что он занят? А я, значит, не занята?
Кирилл повязывал галстук, разглядывая себя в зеркало. Движения его были медленными, отстранёнными, словно всё происходящее его не касалось вовсе.
— Ты истеришь, — наконец произнёс он, не поворачивая головы. — У тебя месячные, что ли?
Варя застыла. В голове что-то щёлкнуло, будто кто-то нажал на выключатель.
— Что ты сказал?
— Я говорю, что ты неадекватно реагируешь. Маме нужна помощь, она одна, ей шестьдесят восемь...
— Повтори. Что ты сказал про месячные?
Кирилл наконец обернулся. На его лице было написано лёгкое раздражение человека, которого отвлекли от важных дел какой-то ерундой.
— Варя, мне на работу пора. Давай вечером поговорим нормально, когда успокоишься.
— Нормально? — Она засмеялась, и смех этот был каким-то чужим, истерическим. — Ты хочешь поговорить нормально? Хорошо. Давай нормально. Твоя мама вчера зашла к нам, когда меня не было. Зашла и выбросила мои цветы с подоконника. Помнишь, фиалки мои? Которые я три года выращивала?
— Какие ещё цветы? — Кирилл нахмурился.
— Фиалки! На кухне стояли! Она сказала Маше, нашей дочери, что эти цветы пыль собирают и вообще занимают место. Просто взяла и выбросила. Маша плакала, звонила мне на работу. А знаешь, что твоя мама ещё сделала?
— Варя, прекрати...
— Переставила всю мебель в гостиной! Пока меня не было! Сказала, что у нас безвкусица и она лучше знает, как надо. И ты знаешь об этом, правда? Маша мне рассказала, что ты вчера вечером пришёл, увидел и ничего не сказал. Просто пожал плечами и ушёл в свой кабинет.
— Мама хотела как лучше...
— Мама хотела показать, что это её территория! — Варя подошла к нему вплотную. — Что я здесь никто. Что всё это — её. Квартира её, потому что взнос. Внучка её, потому что фамилия ваша. Даже муж мой — её сыночек. А я? Я просто обслуживающий персонал. Который ещё и зарплату домой приносит.
— Ты несёшь какую-то чушь, — Кирилл отстранил её и направился к двери. — Мне некогда это слушать.
— У тебя никогда нет времени! — крикнула она ему в спину. — Когда твоя мама в девятом часу вечера звонит и просит завтра к ней приехать с продуктами, потому что ей лень в магазин идти — у тебя совещание! Когда Маша просит помочь с математикой — у тебя усталость! Когда я прошу хоть раз в месяц сходить со мной в кино — у тебя дела! А когда мама просит... о, когда мама просит — тогда всё бросаем и мчимся!
Кирилл остановился на пороге. Плечи его напряглись.
— Я устал от твоих истерик, — сказал он, не оборачиваясь. — Каждый раз одно и то же. Все тебе не так, все тебя обижают. Может, проблема в тебе, а? Может, пора посмотреть на себя со стороны?
— Знаешь что, — голос Вари стал совсем тихим, — я уже посмотрела. И знаешь, что увидела? Я увидела женщину, которая пятнадцать лет живёт не своей жизнью. Которая каждое утро встаёт в шесть, чтобы приготовить завтрак семье, потом весь день работает, потом мчится забирать дочь с секции, потом готовит ужин, проверяет уроки, стирает, убирает. А по выходным ездит к свекрови на огород. И при этом зарабатывает не меньше тебя, между прочим!
— Вот мы и добрались до сути, — Кирилл развернулся, и на лице его было что-то злое, торжествующее. — До денег. Ты же всегда считаешь, кто сколько принёс. Как бухгалтер какой-то.
— Я считаю не деньги, — Варя подошла к шкафу и достала свою сумку. — Я считаю, сколько раз ты сказал мне спасибо за эти пятнадцать лет. Сколько раз спросил, как у меня дела. Как прошла презентация. Устала ли я. Хочу ли отдохнуть. И знаешь, до чего я досчитала?
Кирилл молчал.
— До нуля, — она застегнула пуговицы на пиджаке механическими движениями. — Ровно до нуля.
— Ну и что ты теперь хочешь? — в голосе его прорезалась усталость. — Развода? Алиментов? Давай, иди к адвокату, пиши заявление. Только учти, что квартира оформлена на мою мать, и Маша будет жить со мной. Она уже взрослая, сама выберет.
Варя замерла с сумкой в руках. Что-то холодное и тяжёлое осело внутри.
— Ты... ты уже всё продумал, да? — она медленно подняла на него глаза. — Уже со своей мамочкой обсудил? Квартиру на неё переоформили когда?
— Два года назад, — ответил он спокойно. — Для налоговой оптимизации. Ты же сама подписывала документы, не помнишь?
— Я подписывала согласие на дарение? — Варя почувствовала, как комната поплыла перед глазами. — Я подписала... Ты сказал, что это для налогов. Что это временно.
— Ну вот видишь, а я говорю — проблема в тебе. Даже документы не читаешь, что подписываешь.
— Господи, — она прислонилась к стене. — Два года назад. Это же когда...
— Когда ты хотела открыть свою студию, — закончил за неё Кирилл. — Когда пришла ко мне с бизнес-планом и просила занять денег. Помнишь, что я тебе сказал?
Варя помнила. Он сказал, что это глупая затея. Что у неё не получится. Что лучше она продолжит работать там, где стабильная зарплата и соцпакет.
— И тогда же ты переоформил квартиру, — проговорила она. — Чтобы я не смогла претендовать на свою долю. Чтобы я не могла уйти.
— Я просто думал о будущем, — пожал плечами Кирилл. — О будущем семьи. А ты думала только о своих хотелках. Студия ей нужна! Как ребёнок малый.
Он взял пиджак с вешалки и надел его, поправил галстук перед зеркалом в прихожей.
— Так что выбирай, — бросил он уже от двери. — Либо перестаёшь истерить и живёшь нормально, либо иди куда хочешь. Только Машу я не отдам. И квартиру тоже. Мама, кстати, ждёт тебя сегодня к трём часам. Не забудь.
Дверь хлопнула.
Варя стояла посреди спальни в своём строгом сером костюме, с сумкой в руке, и смотрела на закрытую дверь. В квартире было тихо. Маша ночевала у подруги. Никого.
Телефон на полу ожил, завибрировал. Варя подняла его. СМС от свекрови: "Варенька, не забудь, я жду тебя к трём. Привези молока и хлеба. И, может, чего-нибудь вкусненького. Торт купи. Маше тоже нравится. Целую".
Пальцы сами набрали ответ: "Не приеду".
Отправила.
Потом открыла чат с начальником: "Извините, сегодня буду на два часа позже. Семейные обстоятельства".
И третье сообщение — тому, кому не писала уже пять лет. Просто: "Привет. Можем встретиться?"
Ответ пришёл мгновенно: "Сегодня в семь. Старое место?"
Варя посмотрела на себя в зеркало. Женщина в сером костюме, с выбившимися из прически волосами и размазанной тушью под глазами смотрела в ответ. Сорок два года. Пятнадцать лет брака. Ноль благодарности.
— Хватит, — сказала она своему отражению. — Хватит.
И впервые за долгие годы в этом слове не было отчаяния.
Была решимость.
Варя вытерла лицо, поправила волосы и вышла из квартиры. В лифте достала из сумки косметичку, привела себя в порядок. Механически. Руки двигались сами, пока в голове крутилась одна мысль: два года назад. Он всё спланировал два года назад.
На работе её встретила секретарша Оксана с сочувствующим видом.
— Варь, у тебя всё нормально? Голос какой-то...
— Нормально, — Варя прошла мимо неё к своему кабинету. — Презентация готова?
— Да, но Михаил Петрович просил тебя зайти. Говорит, срочно.
Варя кивнула и свернула к кабинету директора. Михаил Петрович сидел за своим массивным столом и что-то быстро печатал на ноутбуке. Увидев её, поднял голову.
— Заходи, садись. — Он снял очки и потер переносицу. — Варвара, я тебя сразу спрошу. Ты готова к повышению?
— Что? — она опустилась на стул, не веря своим ушам.
— Открываем представительство в Москве. Нужен управляющий. Я думал о Костине, но он отказался. Семья, дети, не хочет переезжать. А ты справишься. Ты лучший аналитик, какой у меня есть. Зарплата в два раза выше, квартира служебная, соцпакет расширенный. Ну так что?
Варя молчала. В голове пульсировало: квартира служебная. Москва. В два раза выше.
— Мне... мне нужно подумать, — выдавила она.
— Сутки даю, — Михаил Петрович надел очки обратно. — Понимаю, семья, дочка. Но возможность хорошая. Подумай.
Варя вышла из кабинета на ватных ногах. Москва. Уехать из этого города, где каждый угол напоминал о прожитых впустую годах. Начать всё заново.
— Варвара Сергеевна! — Оксана махала ей рукой. — У вас на мобильный звонили раз десять уже! Какая-то женщина, говорит, срочно!
Варя посмотрела на телефон. Четырнадцать пропущенных от свекрови. Три от Кирилла. Два от неизвестного номера.
Перезвонила на неизвестный.
— Алло? Варвара? — незнакомый женский голос. — Это Клиника "Медлайф". Вы проходили у нас обследование три недели назад?
Сердце ёкнуло. Она действительно была на обследовании. Нашла какую-то непонятную шишку, испугалась, пошла к врачу. Потом завертелась, забыла.
— Да, это я.
— Вам нужно срочно подойти к нам. Результаты биопсии пришли. Доктор Семёнова просит вас сегодня, если возможно.
— Что-то не так? — голос прозвучал чужим.
— По телефону мы не можем ничего сообщать. Приезжайте, пожалуйста.
Трубку положили.
Варя стояла посреди офиса, и вокруг кипела жизнь — кто-то бегал с бумагами, кто-то говорил по телефону, принтер трещал, кофемашина шипела, — а она думала: биопсия. Результаты. Срочно.
— Варь, ты как? — Оксана тронула её за плечо. — Ты вся белая.
— Нормально. Мне... мне нужно отлучиться. Презентацию перенеси на завтра, ладно?
Она схватила сумку и выбежала из офиса, не дожидаясь ответа.
Клиника встретила её стерильным холодом и запахом лекарств. Варя сидела в коридоре, сжимая в руках номерок, и смотрела на дверь кабинета. Рядом на диване плакала молодая девушка, напротив сидел пожилой мужчина с отсутствующим взглядом.
— Варвара Сергеевна Климова! — позвала медсестра.
Доктор Семёнова оказалась женщиной лет пятидесяти, с усталым, но добрым лицом. Она показала Варе на кресло и открыла папку с результатами.
— Я не буду ходить вокруг да около, — начала она. — У вас обнаружена опухоль. Злокачественная. Вторая стадия. Нам нужно срочно начинать лечение.
Варя сидела и смотрела на доктора. Слова доходили с опозданием, словно проходя через вату.
— Это... это рак? — выдавила она.
— Да. Но поймите правильно — это не приговор. Вторая стадия, мы успели рано. Операция, химиотерапия, и прогноз хороший. Восемьдесят процентов выживаемости при правильном лечении.
— Сколько... сколько времени?
— На лечение? Полгода минимум. Может, год. Зависит от того, как организм отреагирует. Вам нужна поддержка близких, это важно. Муж, дети?
Варя засмеялась. Смех получился истеричным.
— Муж? Да. Муж у меня есть. Который сегодня утром сказал, что я истеричка. И что проблема во мне. И что квартира не моя, и дочь не моя, и вообще я...
Она замолчала. Доктор Семёнова протянула ей стакан воды.
— Выпейте. И послушайте меня внимательно. Сейчас не время для семейных драм. Сейчас время бороться за свою жизнь. Вы нужны своей дочери. Понимаете? Нужны живой и здоровой.
— Но лечение... сколько это стоит?
— По полису можно сделать операцию бесплатно, но очередь большая. Месяца два-три ждать. Платно — быстрее. Около восьмисот тысяч с операцией и первым курсом химии.
Восемьсот тысяч. У Вари было своих двести отложено. Тайком, от Кирилла. На чёрный день. Видимо, этот день настал.
— Я... я подумаю, — встала она.
— Варвара Сергеевна, не тяните. Каждый день важен.
Варя вышла из клиники и села на лавочку у входа. Достала сигареты, хотя бросила курить пять лет назад. Закурила. Дым обжёг лёгкие, закружилась голова.
Телефон завибрировал. Кирилл: "Где ты? Мама звонила, сказала, ты не приедешь. Ты совсем совесть потеряла? Позвони ей и извинись!"
Варя посмотрела на сообщение и заблокировала номер. Потом заблокировала номер свекрови.
Набрала другой — тот, которому написала утром.
— Да, — ответил мужской голос.
— Дим, я... можем встретиться прямо сейчас?
— Что-то случилось?
— Да. Случилось. Мне надо с кем-то поговорить. С кем-то, кто не будет врать.
— Через полчаса у "Причала"?
— Буду.
Дмитрий почти не изменился за пять лет. Те же серые глаза, та же чуть криво застёгнутая рубашка, те же неуверенные движения. Он сидел за столиком в летнем кафе и пил кофе, когда Варя подошла.
— Привет, — он встал, хотел обнять, но она села, не глядя на него.
— Не надо. Просто послушай, ладно?
И она рассказала. Всё. Про утренний скандал, про квартиру, переоформленную два года назад. Про Москву и повышение. И про клинику.
Дмитрий слушал молча, не перебивая. Когда она закончила, он долго смотрел на свой остывший кофе.
— Варя, — наконец сказал он, — помнишь, что я говорил тебе пять лет назад?
— Что мне нужно уходить от него.
— Что ты заслуживаешь большего. Что ты не вещь. И что я... — он замолчал.
— Знаю, — перебила его Варя. — Я тогда не была готова услышать. Я думала, что смогу всё исправить. Что если я буду стараться больше, то он увидит. Оценит. Полюбит, наконец.
— А теперь?
— Теперь мне сорок два. У меня рак. Нет квартиры. Муж, который ненавидит меня, но не отпускает. Дочь, которая привыкла, что мама должна быть удобной. И восемьсот тысяч на лечение, которых у меня нет.
Дмитрий вдруг накрыл её руку своей.
— Варя, послушай. Я помогу с деньгами. У меня есть...
— Нет! — она выдернула руку. — Нет. Я не за этим пришла. Мне не нужны твои деньги. Мне нужно... — голос сорвался. — Мне нужно, чтобы кто-то сказал, что я не сумасшедшая. Что я не истеричка. Что всё это действительно происходит, и я имею право злиться.
— Ты имеешь право, — твёрдо сказал Дмитрий. — И ты не сумасшедшая. Ты — самая здравомыслящая женщина, какую я знаю. И самая сильная.
— Я не сильная, — прошептала Варя. — Я пятнадцать лет терпела. Молчала. Соглашалась. Это не сила.
— Нет. Это выживание. А сейчас ты вышла. Заблокировала телефоны. Пришла ко мне. Это сила, Варь. Это начало.
Она посмотрела на него и вдруг расплакалась. Тихо, без всхлипов, просто слёзы текли по лицу, и она не вытирала их.
— Мне страшно, — призналась она. — Так страшно. Рак, Дим. Мне могут отрезать грудь. Или я умру. И окажется, что я прожила эти годы зря. Для людей, которым плевать.
— Тогда хватит жить для них, — он подвинулся ближе. — Начни жить для себя. Поезжай в Москву. Лечись там. Начни всё с нуля. А дочь... дочь уже почти взрослая. Она поймёт. Может, не сразу, но поймёт.
— А если не поймёт?
— Тогда это её выбор. Ты не обязана жертвовать собой ради чужого комфорта. Даже ради дочери. Мёртвая мать никому не нужна.
Варя вздрогнула от этих слов.
— Извини, — Дмитрий сжал её руку. — Грубо вышло. Но это правда. Сейчас ты должна думать только о себе. Ты слышишь? Только о себе.
Телефон завибрировал. Незнакомый номер. Варя ответила.
— Мама? — голос Маши. — Мама, что происходит? Папа звонил, кричал, что ты его заблокировала! Бабушка плачет! Ты где вообще?
— Маш...
— И что это за бред про Москву? Оксана сказала Светке, а та мне, что ты типа туда переезжаешь? Это правда?
Варя молчала.
— Мама! Ты меня слышишь? Мы что, переезжаем? А как же школа? А как же мои друзья? Ты вообще спросила меня?
— Машенька, нам нужно встретиться и поговорить...
— Поговорить? Ты решила всё за меня, а теперь хочешь поговорить? Знаешь что? Я у Светки останусь. Не хочу тебя видеть!
Гудки.
Варя положила телефон на стол и посмотрела на Дмитрия.
— Вот видишь? Она уже меня ненавидит. А я ещё даже ничего не сделала.
— Ей пятнадцать. Это нормально — в этом возрасте ненавидеть родителей за любые изменения. Пройдёт.
— А если нет?
— Тогда нет. Но ты всё равно должна уехать. Пока не поздно.
Варя кивнула. Странное спокойствие разливалось по телу. Усталость прошла. Осталась только ясность.
— Мне нужно забрать вещи из квартиры, — сказала она. — Сегодня. Пока Кирилл на работе. Потом... потом я позвоню Михаилу Петровичу и соглашусь.
— Молодец, — Дмитрий улыбнулся. — Хочешь, я с тобой поеду?
— Нет. Это я должна сделать сама.
Они встали. У выхода из кафе Дмитрий обнял её — коротко, по-дружески.
— Позвонишь из Москвы?
— Позвоню.
— И про лечение... если что, я помогу. Без всяких условий. Просто потому что ты мне дорога.
Варя кивнула, не доверяя своему голосу.
Квартира встретила её тишиной. Варя прошла по комнатам, словно видела их впервые. Вот гостиная, где свекровь переставила всю мебель. Вот кухня без её фиалок. Вот спальня, где сегодня утром она поняла, что больше не может.
Она достала из шкафа чемодан и начала складывать вещи. Только самое необходимое. Документы. Деньги из заначки. Фотографии Маши — те, где они вдвоём, без Кирилла и его матери. Любимую кружку. Блокнот, в котором когда-то писала стихи.
Когда чемодан был собран, Варя прошла в комнату дочери. Села на кровать. На тумбочке стояла их общая фотография — Варя, Маша и Кирилл, сделанная три года назад на море. Все трое улыбались в камеру, изображая счастливую семью.
Варя взяла ручку и написала на листке:
"Машенька, я уезжаю в Москву. Не потому, что не люблю тебя. А потому, что хочу, чтобы ты выросла и увидела мать, которая умеет быть счастливой. Не служанкой. Не удобной. А живой. Позвоню, когда устроюсь. Если захочешь — приедешь. Если нет — это тоже твой выбор. Люблю. Мама".
Положила записку на подушку.
В прихожей столкнулась с Кириллом. Он пришёл раньше обычного и теперь стоял в дверях, глядя на чемодан.
— Ты куда? — спросил он, и в голосе впервые за много лет прозвучало что-то похожее на растерянность.
— Догадайся, — Варя надела куртку.
— Варька, давай без дури. Ты же понимаешь, что одна не выживешь? У тебя ничего нет. Ни квартиры, ни...
— Зато есть рак, — перебила его она, и лицо Кирилла изменилось.
— Что?
— Вторая стадия. Узнала сегодня. Операция нужна срочно.
Он молчал, открыв рот.
— И знаешь, что самое смешное? — продолжила Варя, поднимая чемодан. — Мне не страшно умереть. Мне страшно умереть, так и не прожив. Вот это по-настоящему страшно.
— Подожди, — он шагнул к ней. — Погоди. Рак? Серьёзно? Нужны деньги на лечение?
— Нужны.
— У меня есть... я могу попросить маму...
— Знаешь что, Кирилл? — Варя посмотрела ему в глаза. — Иди ты со своей мамой. Обойдусь.
Она толкнула дверь и вышла на лестничную площадку. За спиной услышала:
— Варя! Варвара, стой! Мы же можем всё обсудить! Я не хотел... Варя!
Но она уже спускалась по ступенькам, сжимая ручку чемодана так, что пальцы побелели. На первом этаже остановилась, перевела дыхание.
Потом достала телефон и набрала Михаилу Петровичу.
— Михаил Петрович? Это Климова. Я согласна. Москва, повышение — всё. Когда могу выходить?
— С понедельника! — голос директора звучал довольным. — Отлично, Варвара! Билеты организуем, квартиру тоже. Не пожалеешь!
Варя положила трубку и вышла на улицу. Сентябрьский вечер был прохладным, пахло дождём. Она подняла голову к небу и вдруг улыбнулась.
В первый раз за очень долгое время улыбнулась по-настоящему.
Варя сняла номер в гостинице на окраине города. Дёшево, чисто, безлично. Именно то, что нужно. Села на кровать и посмотрела на телефон. Двадцать три пропущенных от Кирилла. Пятнадцать от свекрови. Два от Маши.
Открыла последние сообщения от дочери.
"Папа сказал, что ты больная. Это правда?"
"Мама, ответь хоть!"
Варя набрала ответ: "Правда. Но я буду лечиться. В Москве. Позвоню завтра, когда успокоишься. Люблю".
Отправила и выключила телефон.
Легла на кровать, уставилась в потолок. Тишина. Никто не просит ужин. Никто не требует погладить рубашку. Никто не звонит со списком дел. Просто тишина.
И почему-то эта тишина была самым громким звуком в её жизни.
Утром Варя проснулась в шесть. По привычке. Потом вспомнила, что готовить завтрак некому, и снова легла. Пролежала так до восьми, разглядывая трещину на потолке.
Телефон включила только к девяти. Сорок семь пропущенных. Она просмотрела их по диагонали — одно и то же. Кирилл требовал вернуться. Свекровь обвиняла в предательстве. Маша молчала.
Зато было одно сообщение от неизвестного номера: "Варвара Сергеевна, это Ирина Павловна, подруга вашей мамы. Слышала, что у вас трудности. Позвоните, пожалуйста. Мне есть что вам рассказать".
Варя нахмурилась. Ирина Павловна? Мамина подруга? Они не общались лет десять, с тех пор как мама умерла.
Набрала номер.
— Алло? Варенька? — голос был старческий, но твёрдый. — Девочка моя, как хорошо, что ты позвонила! Слушай меня внимательно. Мне рассказала Людмила Григорьевна из пятого подъезда, что ты от Кирилла ушла. Правда?
— Правда, — осторожно ответила Варя.
— И правильно сделала! Слушай, я должна тебе кое-что сказать. Твоя мама... она перед смертью оставила тебе кое-что. Деньги. На сберкнижке. Я всё это время хранила документы, ждала, когда ты созреешь. А теперь поняла — время пришло.
— Какие деньги? — Варя села на кровати. — Мама ничего мне не оставляла...
— Оставляла. Полтора миллиона. Продала дачу перед смертью, вырученные деньги положила на счёт на твоё имя. Но завещание составила так, что получить ты можешь только после сорока лет и только если разведёшься. Она знала, Варенька. Знала, что с Кириллом у тебя беда. Видела, как он тебя гнобит. И решила помочь, но так, чтобы ты сама дозрела до решения.
Варя не могла вымолвить ни слова.
— Девочка, ты слышишь меня?
— Слышу, — прошептала Варя. — Полтора миллиона?
— Да. Приезжай ко мне сегодня, я отдам все документы. Адрес помнишь?
— Помню.
Варя положила трубку и расхохоталась. Истерически, до слёз. Мама. Её давно умершая мама оказалась мудрее всех живых. Предусмотрела. Подстраховала. Дала возможность выбора.
Полтора миллиона. Этого хватит на лечение и на первое время в Москве.
Она оделась и поехала к Ирине Павловне.
Старушка встретила её чаем с печеньем и толстой папкой документов.
— Вот, смотри, — она разложила бумаги на столе. — Сберкнижка, завещание, нотариальная доверенность. Всё честно, всё законно. Твоя мама была умной женщиной, царствие ей небесное. Жалко, что так рано ушла.
— Почему она мне не сказала? — Варя листала документы дрожащими руками.
— Сказала бы — ты бы не поверила. Или рассказала бы Кириллу. Или испугалась бы. Нет, она решила сделать так: когда дозреешь сама, тогда и получишь. А я должна была передать, когда время придёт. И вот пришло.
— Откуда вы узнали, что я ушла?
— Людмила Григорьевна вчера видела, как ты с чемоданом выходила. А Кирилл потом по двору орал, всех соседей разбудил. Ну я и поняла — всё, созрела. Пора.
Варя прижала документы к груди.
— Спасибо, — только и смогла выдавить. — Спасибо вам.
— Не мне спасибо, а маме своей. Она любила тебя, Варенька. И хотела, чтобы ты была счастлива. А не прислуживала кому попало.
Выйдя от Ирины Павловны, Варя села в машину и разрыдалась. Плакала долго, навзрыд, как ребёнок. Потом вытерла лицо и поехала в банк.
К вечеру полтора миллиона были переведены на её личный счёт, к которому Кирилл никогда не имел доступа.
В пятницу Варя позвонила Маше. Дочь взяла трубку не сразу.
— Да? — голос был холодным.
— Маш, мне нужно с тобой встретиться. Поговорить нормально. Ты где?
— У Светки.
— Машенька, пожалуйста. Давай встретимся в кафе, куда мы раньше любили ходить. Помнишь, "Шоколадница" на Ленина?
Молчание.
— Через час, — наконец бросила Маша и отключилась.
Варя приехала первой. Заказала себе капучино, дочери — любимый горячий шоколад с маршмеллоу. Села у окна и стала ждать.
Маша появилась через двадцать минут. Высокая, красивая, с мамиными глазами и папиной упрямой челюстью. Она села напротив, не глядя на Варю.
— Слушаю, — бросила она.
— Машенька, прости, — начала Варя. — Прости, что всё так получилось. Но мне нужно уехать. Мне нужно...
— Тебе нужно! — Маша подняла на неё глаза, и в них был огонь. — А мне что? А как же я? Ты вообще обо мне подумала?
— Думала. Всё время думала только о тебе...
— Враньё! — дочь стукнула кулаком по столу, на них обернулись посетители. — Если бы думала, не бросила бы! Не уехала бы в эту чёртову Москву! У меня школа, экзамены в следующем году, в институт поступать! А ты? Тебе плевать!
— Маша, у меня рак, — тихо сказала Варя.
Дочь замерла.
— Что?
— Рак. Вторая стадия. Мне нужна операция, химиотерапия. И я буду лечиться в Москве, в хорошей клинике. Потому что если останусь здесь, то умру. От болезни или от жизни, которая меня убивает.
Маша молчала. По лицу её что-то пробежало — испуг, злость, непонимание.
— Но папа сказал... он сказал, что ты просто психуешь. Что климакс у тебя начался и поэтому...
— Климакс? — Варя усмехнулась. — Да. Конечно. Всё списать на гормоны проще, чем признать, что жену третировали пятнадцать лет.
— Мама, ты о чём?
— О том, Машенька, что твой папа и твоя бабушка превратили меня в обслуживающий персонал. Я работаю, приношу деньги, готовлю, убираю, стираю, глажу, езжу к бабушке на огород, выслушиваю упрёки, терплю хамство. И при этом у меня нет ни голоса, ни права на мнение. Я — никто. Понимаешь? Я в собственной семье никто.
— Это не правда! — Маша вскочила. — Папа тебя любит! Бабушка тебя любит! Они для тебя всё делают!
— Что делают? — Варя тоже встала. — Что, Маша? Переоформили квартиру на бабушку за моей спиной? Запретили открыть своё дело? Выкинули мои цветы? Звонят в шесть утра и требуют приехать передвигать мебель? Это любовь?
— Ты всё преувеличиваешь! Как всегда!
— Я пятнадцать лет недооценивала! — Варя схватила сумку. — И хватит. Машенька, ты можешь остаться с отцом. Можешь ненавидеть меня. Это твоё право. Но я уезжаю. И буду жить. Для себя. Впервые в жизни — для себя.
Она вышла из кафе, оставив дочь стоять посреди зала с растерянным лицом.
На улице полил дождь. Варя шла под ним без зонта, и холодные капли смывали слёзы с лица.
В понедельник она уже была в Москве. Михаил Петрович организовал всё как обещал — встретили на вокзале, отвезли в квартиру, показали офис. Служебная квартира оказалась небольшой студией в новом доме. Чисто, светло, пусто. Идеально.
— Обживайся, — сказала Ольга, менеджер по персоналу. — Если что нужно будет — звони. На работу в среду выйдешь, успеешь устроиться.
Варя осталась одна в пустой квартире. Поставила чемодан у стены, подошла к окну. Москва шумела внизу — огромная, чужая, равнодушная. И это было прекрасно. Никто здесь не знал её историю. Никто не ждал, что она будет удобной.
Телефон зазвонил. Незнакомый номер.
— Да?
— Мама? — голос Маши звучал неуверенно. — Это я.
— Машенька...
— Я... я хотела сказать... папа вчера напился. Сильно. Плакал. Говорил, что виноват. Что не ценил тебя. А бабушка... бабушка сказала, что это всё моя вина. Что если бы я была послушнее, ты бы не ушла.
— Маша, это не твоя вина, — твёрдо сказала Варя. — Слышишь? Это не имеет к тебе никакого отношения. Это между мной и твоим отцом.
— Но мне так плохо! — дочь всхлипнула. — Папа ходит как зомби, бабушка причитает, а я не знаю, что делать!
— Ты живёшь свою жизнь. Учишься, встречаешься с друзьями, готовишься к экзаменам. Ты не обязана никого спасать. Ни папу, ни бабушку, ни меня.
— А если я хочу приехать к тебе?
Варя закрыла глаза.
— Тогда приезжай. Когда будешь готова. Я всегда буду рада тебя видеть.
— А если... если папа не отпустит?
— Тебе пятнадцать. Ещё три года, и ты сможешь решать сама. Потерпи, Машенька. И помни — что бы ни случилось, я люблю тебя. Но жить твою жизнь за тебя не буду. И свою больше не отдам.
Они помолчали.
— Мам, а лечиться ты когда начнёшь?
— На следующей неделе. Уже нашла клинику, записалась на консультацию.
— У тебя есть деньги? Папа говорил, что если что, он поможет...
— У меня есть деньги. Мама моя оставила. Я раньше не знала.
— Бабушка Зина? Она... она оставила тебе деньги?
— Да. И знаешь, что самое интересное? Она сделала так, чтобы я получила их только когда разведусь. Будто знала.
Маша засмеялась сквозь слёзы.
— Бабушка Зина была крутая. Я её помню совсем чуть-чуть, но помню, что она никогда не позволяла папе на тебя орать. Говорила: "Варя не твоя собственность".
— Вот именно, — Варя улыбнулась. — Я не собственность. Я человек. И хочу прожить остаток жизни как человек. А не как...
— Кошелёк на ножках, — закончила Маша. — Я слышала, как ты папе кричала. Думаешь, я всё это время не видела? Видела, мам. Просто мне было удобно не замечать. Потому что если бы признала, что папа неправ, пришлось бы выбирать. А я не хотела выбирать.
— И сейчас не надо. Живи с папой, если тебе так комфортнее. Я не обижусь.
— А если я всё-таки приеду?
— Приезжай на каникулы. Посмотришь Москву, познакомишься с моей новой жизнью. А там видно будет.
— Хорошо, — выдохнула Маша. — Мам?
— Да?
— Не умирай, пожалуйста.
— Постараюсь, — Варя сглотнула комок в горле. — Очень постараюсь.
Когда разговор закончился, она села на пол посреди пустой квартиры и просто дышала. Ровно. Спокойно. Впервые за долгое время — свободно.
Через неделю в клинике ей сообщили, что операция назначена на пятницу. Щадящая, с сохранением органа. Прогноз хороший.
В четверг вечером позвонил Дмитрий.
— Варь, как ты?
— Нормально. Завтра операция.
— Одна идёшь?
— Одна.
— Хочешь, я приеду?
Варя задумалась.
— Знаешь, нет. Спасибо. Но это я должна пройти сама. Понимаешь? Сама.
— Понимаю. Но после операции позвони, ладно? А то буду волноваться.
— Позвоню.
В пятницу утром Варю повезли в операционную. Она лежала на каталке, смотрела на проплывающий мимо потолок и думала: интересно, а если бы она осталась, сколько ещё прожила бы? Год? Два? И умерла бы так и не узнав, какой могла быть её жизнь.
— Считайте до десяти, — сказал анестезиолог.
— Раз, два, три...
Темнота.
Очнулась в палате. Болело, но терпимо. Медсестра улыбнулась:
— Всё прошло хорошо. Врач зайдёт вечером, расскажет подробности.
Варя кивнула и снова закрыла глаза.
Когда открыла их снова, за окном было темно. На тумбочке лежал телефон. Она взяла его — двадцать семь сообщений.
От Дмитрия: "Ну как там?"
От Маши: "Мама, ты как? Напиши, пожалуйста!"
От Михаила Петровича: "Выздоравливай, Климова. На работе всё под контролем".
От Ольги из HR: "Держись, боец! Ты справишься!"
И одно — от Кирилла. Она долго смотрела на него, прежде чем открыть.
"Варя, прости. За всё. Я понял, что был неправ. Понял слишком поздно. Хочу помочь с лечением. Напиши счёт, я переведу денег. Пожалуйста, не умирай. Маше нужна мать. И мне... мне тоже нужна ты".
Варя перечитала сообщение три раза. Потом стерла его.
Набрала ответ: "Кирилл, спасибо, но деньги мне не нужны. Справлюсь сама. Маше передай, что я её люблю. А тебе желаю счастья. Отпусти меня. Пожалуйста".
Отправила и заблокировала номер.
Потом написала всем остальным: "Я в порядке. Операция прошла успешно. Спасибо за поддержку".
Положила телефон и посмотрела в окно. Где-то там, за стеклом, шумела Москва. Огромная, чужая, пугающая. Но свободная.
И она тоже была свободна.
Впервые за сорок два года.
***
Три месяца спустя Варя стояла у окна своей московской квартиры и пила утренний кофе. Волосы после химии только начали отрастать — короткий ёжик, который неожиданно ей шёл. Она смотрела на своё отражение в стекле и не узнавала себя. Не из-за причёски. Из-за глаз. Они смотрели по-другому. Живо.
Телефон завибрировал. Маша: "Мам, я сегодня приеду. Поезд в шесть вечера".
Варя улыбнулась. Дочь приезжала уже в третий раз. Первый визит был натянутым, полным молчания и недосказанности. Второй — чуть легче. А в прошлый раз Маша вдруг спросила: "Мам, а можно я у тебя летом поживу? Хочу от них отдохнуть".
От них. Не от папы. От них.
— Варвара Сергеевна! — в дверь постучала соседка, тётя Клава, пенсионерка из соседней квартиры. — Посылка вам пришла! Большая такая!
Варя открыла дверь. Действительно, коробка была огромная. Отправитель — Ирина Павловна.
Внутри оказались мамины вещи. Старые фотографии, книги, дневники. И записка: "Варенька, твоя мама хранила это для тебя. Хотела, чтобы ты прочитала, когда станешь свободной. Теперь ты свободна. Читай".
Варя достала дневник с потрёпанной обложкой. Открыла наугад.
"1998 год, июль. Варя выходит замуж за Кирилла. Я против. Вижу, как он на неё смотрит — не как на женщину, а как на удобное приложение к своей жизни. Но она влюблена. Ослеплена. Говорит, что он изменится, что она его изменит. Глупая девочка моя. Никого нельзя изменить. Можно только себя. Но это она поймёт позже. Я сделаю всё, чтобы у неё был выход. Куплю дачу в следующем месяце, продам перед смертью, оставлю деньги. С условием. Пусть научится уходить. Пусть научится жить для себя. Это главный урок женской жизни — вовремя уйти".
Варя читала дневник до вечера. Мама всё видела. Всё понимала. И молчала. Ждала. Верила, что дочь сама дойдёт до истины.
В шесть вечера она встречала Машу на вокзале. Дочь сошла с поезда с огромным рюкзаком и неуверенной улыбкой.
— Привет, — Маша обняла её осторожно, боясь причинить боль.
— Привет, солнышко. Как доехала?
— Нормально. Мам, можем пройтись? Поговорить надо.
Они пошли по вечерней Москве. Маша молчала, подбирая слова. Наконец выпалила:
— Я хочу остаться у тебя. Насовсем. Перевестись в московскую школу. Папе уже сказала.
Варя остановилась.
— Маш...
— Подожди, дай договорю! — дочь сжала её руку. — Я не могу больше. Папа каждый день ноет, как ему плохо. Бабушка обвиняет меня в том, что ты ушла. Говорит, что если бы я была послушной, ты бы осталась. А я не могу, мам! Не хочу быть послушной! Не хочу жить так, чтобы всем было удобно, а мне — плохо!
— Машенька, если ты останешься со мной, будет нелегко. Мне ещё лечиться долго. Я работаю много. Тебе придётся быть самостоятельной...
— Я уже самостоятельная! — Маша топнула ногой. — Мне шестнадцать! Я сама могу готовить, убирать, за собой следить! Мне не нужна прислуга! Мне нужна мама, которая живая, понимаешь? Которая не ходит как зомби, не угождает всем подряд! А ты здесь — другая. Ты улыбаешься. Ты смеёшься. Ты живёшь!
Варя обняла дочь, и та расплакалась у неё на плече.
— Хорошо, — прошептала Варя. — Оставайся. Будем жить вместе. Учиться жить для себя.
В субботу они ходили по Москве. Варя показывала дочери свой офис, своё любимое кафе, книжный магазин, где она теперь покупала всё, что хотела, не спрашивая разрешения.
— Мам, а ты счастлива? — вдруг спросила Маша, когда они сидели в парке на лавочке.
— Знаешь, я не знаю, что такое счастье, — честно ответила Варя. — Я так долго не была счастлива, что забыла, как это. Но я точно знаю, что я — живая. Я чувствую. Злюсь, радуюсь, плачу, смеюсь. Не потому что надо, а потому что хочу. И это уже много.
Маша кивнула.
— А папа звонит?
— Каждый день. Я не беру трубку.
— А мне звонит. Просит передать, что он изменился. Что ходит к психологу. Что понял свои ошибки.
— И что ты думаешь?
— Я думаю, что он изменился, потому что потерял. А если бы не потерял — продолжал бы как раньше. И это не настоящие изменения. Это страх остаться одному.
Варя посмотрела на дочь с удивлением.
— Ты когда успела так поумнеть?
— Когда ты ушла, — просто ответила Маша. — Я впервые увидела, как оно на самом деле. Без тебя дом превратился в бардак. Папа не умеет готовить. Бабушка только командует. Я поняла, что ты была не женой. Ты была прислугой. И мне стало страшно. Потому что я почти такая же становилась. Удобная. Послушная. Незаметная.
— А теперь?
— А теперь я хочу быть как ты. Неудобной. Но живой.
Варя обняла дочь и поцеловала в макушку.
— Ты уже такая, Машенька. Уже.
Вечером к Варе постучались. Она открыла дверь и обомлела.
На пороге стоял Кирилл.
— Привет, — сказал он тихо. — Я приехал. Поговорить надо.
— Как ты узнал адрес?
— Маша сказала. Варя, дай мне десять минут. Всего десять. Если не захочешь слушать — уйду и больше не побеспокою.
Варя посмотрела на него. Он постарел. Осунулся. Глаза ввалились, на висках седина. Пятьдесят лет выглядел на шестьдесят.
— Заходи, — она отступила в сторону. — Но Маша здесь. И я не хочу, чтобы она слышала скандал.
— Не будет скандала. Обещаю.
Они сели на кухне. Варя поставила чайник. Кирилл вертел в руках телефон.
— Я виноват, — начал он. — Во всём. Я превратил тебя в служанку. Не ценил. Не любил. Нет, я думал, что люблю, но это была не любовь. Это была привычка. Удобство. Ты всегда была рядом, всегда делала, что надо, не возмущалась... и я привык. Решил, что так и должно быть.
— И что изменилось? — Варя налила чай в кружки.
— Ты ушла. И я остался один. С мамой, которая каждый день пилит меня за то, что я тебя упустил. С пустой квартирой, где некому готовить ужин. С дочерью, которая смотрит на меня с презрением. И я понял... понял, что ты была не женой. Ты была основой всего. Центром. А я этого не видел.
— Кирилл, ты пришёл попросить вернуться?
Он поднял на неё глаза.
— Нет. Я понимаю, что это невозможно. Я пришёл попросить прощения. И сказать, что Маша может остаться с тобой. Официально. Я не буду препятствовать. И ещё... — он достал из кармана конверт. — Вот. Это деньги. Триста тысяч. На твоё лечение. Не отказывайся, пожалуйста. Я продал машину.
Варя посмотрела на конверт.
— Оставь себе. Мне не нужно.
— Варя...
— У меня есть деньги. Есть работа. Есть дочь. Есть жизнь, наконец. А от тебя мне ничего не нужно. Даже прощения твоего. Я не для того ушла, чтобы ты чувствовал себя лучше.
— Тогда для чего?
— Чтобы я чувствовала себя человеком.
Кирилл кивнул. Встал.
— Я понял. Прости, что побеспокоил.
Он дошёл до двери, остановился.
— Варя, а ты... ты меня когда-нибудь любила?
Она задумалась.
— Знаешь, я думала, что любила. А потом поняла, что просто очень старалась полюбить. Но любовь не там, где стараешься. Она там, где легко дышится.
— И сейчас тебе легко дышится?
— Сейчас — да.
Он кивнул и вышел.
***
Через полгода Варя закончила последний курс химиотерапии. Врач сказал: "Ремиссия. Вы молодец. Справились".
Маша закончила десятый класс в московской школе с отличием. На выпускной вечер пришла в красном платье и заявила: "Я буду юристом. Буду защищать женщин от домашнего насилия".
Дмитрий приезжал каждый месяц. Они гуляли по Москве, разговаривали, смеялись. Однажды он спросил: "А мы... у нас может что-то быть?"
Варя ответила: "Не знаю. Пока не знаю. Но мне хорошо с тобой. И это главное".
Кирилл женился через год. На женщине на пятнадцать лет младше. Маша съездила на свадьбу и вернулась с вердиктом: "Она точно такая же, как ты была. Удобная. Тихая. Бабушка уже командует ей. Жалко её".
— А ты что, не предупредила? — удивилась Варя.
— Предупредила. Она не поверила. Сказала, что она справится. Что она его изменит. — Маша усмехнулась. — Знакомо звучит?
— Очень, — Варя покачала головой. — Но это её выбор. Её путь.
А через два года случилось то, чего Варя не ожидала.
Ей позвонили из нотариальной конторы.
— Варвара Сергеевна? Вам необходимо подойти к нам. Дело о наследстве.
— Каком наследстве?
— Ваша свекровь, Антонина Петровна Климова, умерла две недели назад. Составила завещание. На вас.
Варя приехала в контору в состоянии шока. Нотариус, полная женщина в очках, протянула ей документ.
— Вот. Всё имущество переходит вам. Квартира, дача, накопления. Около пяти миллионов в общей сложности.
— Это какая-то ошибка, — прошептала Варя. — Она меня ненавидела.
— Здесь ещё письмо есть. Личное.
Варя взяла конверт дрожащими руками. Развернула.
"Варвара. Если ты это читаешь, значит, я умерла. И хорошо. Пора уже. Хочу сказать тебе то, что не смогла при жизни. Прости. Прости за все эти годы. Я разрушала тебя специально. Потому что видела в тебе то, чем сама не стала. Сильную. Живую. Свободную. Я всю жизнь прожила для сына. Всё отдала ему. И что получила? Сына-подкаблучника, который потерял единственную настоящую женщину в своей жизни. Ты ушла. И я поняла, что ты — единственная из нас, кто оказался смелым. Я трусиха, Варя. Всю жизнь трусила. Не ушла от мужа, когда он пил. Не отпустила сына, когда надо было. Цеплялась за них, как за спасательный круг. А ты отпустила. Ты выбрала себя. Квартиру я оставляю тебе. Пусть Кирилл живёт с новой женой в её квартире. Ему это полезно — наконец-то жить не на моё. Деньги тоже тебе. Потрать на себя. На дочь. На жизнь. Ты заслужила. Прости меня, если сможешь. Антонина".
Варя читала письмо и плакала.
Нотариус деликатно отвернулась.
— Вам нужно время подумать?
— Нет, — Варя вытерла слёзы. — Я принимаю наследство. Но квартиру я продам. И деньги переведу в фонд помощи женщинам, пострадавшим от домашнего насилия. Пусть это будет её искупление. И моё освобождение.
Вечером Варя стояла у окна своей московской квартиры. За стеклом шумел дождь. Маша делала уроки в соседней комнате. На столе остывал чай. На телефоне — сообщение от Дмитрия: "Как твои дела?"
Варя набрала ответ: "Хорошо. Очень хорошо".
И это была правда.
Она больше не была служанкой. Не была кошельком на ножках. Не была удобной.
Она просто была. Живой. Свободной. Своей.
И этого было достаточно.
А в старой квартире, где когда-то жила семья Климовых, новая жена Кирилла мыла полы и готовила ужин. Кирилл сидел в кабинете и листал соцсети. Наткнулся на фотографию Вари.
Она стояла на фоне моря — короткие волосы, загорелое лицо, улыбка до ушей. Подпись: "Жизнь начинается тогда, когда перестаёшь бояться жить".
Кирилл долго смотрел на эту фотографию.
Потом закрыл телефон и пошёл ужинать.
А Варя в этот момент пила вино на балконе московской квартиры и смотрела на звёзды.
И думала о том, что самое странное в её истории — это не то, что она ушла.
А то, что она так долго оставалась.
Но теперь это было неважно.
Потому что теперь она была дома.
Дома — в себе самой.