— Может хватит копейки считать, эгоистка? Денег пожалела моей маме на лечение! — завопил Артем, швыряя чек от аптеки прямо мне в лицо.
Я стояла у плиты, помешивая борщ деревянной ложкой. Свекольный сок капал на белую кафельную плитку — как кровь на снег. Странно, но первое, о чем я подумала в этот момент — не о его словах, а о том, что опять придется оттирать эти пятна. Двадцать три года замужества научили меня думать о практичном даже в самые неподходящие моменты.
— Что ты сказал? — медленно обернулась я, все еще держа ложку в руке.
Он стоял в дверях кухни, весь красный от злости. Рубашка расстегнута, галстук висит криво — видимо, летел домой сломя голову, чтобы устроить мне этот спектакль. В руке — пачка каких-то бумаг.
— Ты отлично слышала, Наташка. Двести тысяч на операцию маме! А ты что? "Подумаем", "не сейчас", "откуда такие деньги". Да у тебя на депозите полмиллиона лежит!
Полмиллиона. Мои полмиллиона. Накопленные по копеечке за все эти годы, когда он тратил зарплату на свои "важные" встречи с клиентами в ресторанах, на костюмы за тридцать тысяч и на машину, которую менял каждые два года.
— Артем, присядь. Поговорим спокойно, — сказала я, выключая газ под кастрюлей.
— Спокойно? — он рассмеялся, но смех вышел противный, истерический. — Моя мать лежит в больнице, ей нужна срочная операция на сердце, а ты мне предлагаешь спокойно поговорить?
Валерия Петровна. Его святая мамочка, которая за все годы нашего брака ни разу не назвала меня по имени — только "твоя жена" или "она". Которая при каждом удобном случае намекала, что сын мог бы найти себе кого-то получше. Которая "забывала" пригласить меня на семейные праздники, а потом делала вид, что это недоразумение.
— Сколько раз твоя мама была "при смерти" за последние пять лет? — спросила я, садясь за стол. — Четыре? Пять? И каждый раз требовались деньги. То зубы, то суставы, то давление...
— Это разное! — рявкнул он. — Сердце — это серьезно!
— А кто ставил диагноз? Тот же доктор Морозов, который прописывал ей "уникальные" витамины за десять тысяч за упаковку?
Артем сжал кулаки. Я видела, как вздулись вены на его шее — верный признак того, что сейчас полетят слова, о которых он потом будет сожалеть. Но не сегодня. Сегодня сожалеть буду я.
— Знаешь что, Наталья? — он произнес мое имя так, будто оно оставляло горький привкус во рту. — Я понял, кто ты есть на самом деле. Жадная, бессердечная... Думаешь только о себе.
— Жадная? — я встала со стула. Что-то внутри меня дрогнуло, сместилось с привычного места. — Жадная, говоришь?
Я пошла к шкафу, достала папку с документами. Мои пальцы дрожали — не от страха, от ярости, которую я копила годами.
— Вот, смотри. Кредит на твою машину — я плачу. Ипотека — пятьдесят на пятьдесят, хотя зарабатываю меньше тебя. Ремонт в ванной в прошлом году — мои деньги. Отпуск в Турции — угадай, чьи?
Артем молчал, но лицо его становилось все краснее.
— А еще вспомни, кто платил за твою мамочкину "уникальную" терапию два года назад? За которую, кстати, она меня даже не поблагодарила.
— Это... это другое дело, — пробормотал он.
— Да? А что с деньгами, которые ты "одалживал" у меня на свой бизнес? Тот самый бизнес с Кириллом, который "точно выстрелит"? Сто пятьдесят тысяч. Помнишь?
Он отвел взгляд.
— Я верну...
— Когда? Это было три года назад, Артем. Три года.
— Мама умирает! — взорвался он. — А ты мне тут про какой-то бизнес! У тебя сердца нет!
И тут что-то во мне оборвалось. Не натянутая струна — просто обычная резинка, которую слишком долго растягивали.
— Сердца нет? — я рассмеялась. — У меня сердца нет? А у кого сердце есть, Тема? У тебя? Который три месяца назад обнулил наш общий счет на "срочные рабочие расходы"? Или у твоей мамочки, которая при мне называет меня дурой?
— Она так не говорила...
— "Артемка мог бы найти себе девушку поумнее, а эта только деньги тратит". Прямо при мне, в прошлое воскресенье. Думаешь, я глухая?
Артем стоял, открыв рот. А я почувствовала, как внутри что-то распрямляется. Будто я годами ходила согнувшись, а теперь наконец выпрямила спину.
— Хочешь знать правду, дорогой? — я подошла к нему ближе. — Деньги у меня есть. И даже больше, чем ты думаешь. Но...
Он ждал этого "но", весь подавшись вперед.
— Но я их потрачу на операцию твоей мамы только при одном условии.
— Каком? — выдохнул он.
Я улыбнулась. Странно, но впервые за много лет улыбка давалась мне легко.
— Завтра ты приводишь ее сюда. В наш дом. И она, глядя мне в глаза, просит меня об этой помощи. Лично. Как человек человека.
— Что?
— Что слышал. Пусть твоя мама скажет мне "пожалуйста". Пусть назовет меня по имени. Хотя бы раз за двадцать три года.
Артем побледнел.
— Ты... ты шутишь?
— Нисколько. Это мои условия. Деньги есть. Но унижаться я больше не собираюсь.
Он смотрел на меня так, будто видел впервые. А может, так и было.
— Наташа, ну это же глупо... Мама гордая, она никогда...
— Вот и чудесно, — сказала я, возвращаясь к плите. — Значит, будет искать деньги в другом месте. У тебя есть сестра, кстати. И брат. Вдруг они окажутся щедрее жадной невестки?
Борщ почти остыл. Надо будет подогреть. Или вылить и приготовить что-то новое. Что-то, что будет только моим...
На следующий день Артем молчал как партизан. Ушел рано утром, хлопнув дверью так, что задрожали стекла в буфете. Я допивала кофе и думала — неужели он правда приведет мамочку? Или найдет деньги где-то еще?
Ближе к обеду зазвонил телефон. Незнакомый номер.
— Наталья Владимировна? Это Римма, сестра Артема.
Римма. Та самая, которая появлялась в нашей жизни только когда нужно было занять денег или пожаловаться на собственную семью. Последний раз видела ее год назад на дне рождения свекрови.
— Слушаю, — сухо сказала я.
— Артем рассказал про мамину ситуацию... Знаешь, она действительно плохо себя чувствует.
Ага, понеслось. Сейчас будет давить на жалость.
— Римма, если ты звонишь, чтобы уговорить меня дать деньги без условий, то зря тратишь время.
— Да нет же! — в голосе прозвучала нотка паники. — Просто... мама очень гордая. Ты же знаешь.
— Знаю. За двадцать три года успела оценить ее гордость.
Пауза. Слышно, как Римма тяжело дышит.
— Наташа, ну будь человеком. Она старая, больная...
— Римма, а сколько у тебя есть денег на операцию маме?
— У меня? — растерялась она. — Ну... у нас сейчас сложно... Кредиты, дети...
— А у Павла? — спросила я про их брата.
— Павлик вообще без работы сидит...
— Понятно. Значит, денег ни у кого нет, кроме жадной Наташки. И гордость у мамы есть только когда речь идет о том, чтобы попросить у невестки.
— Наташа, что с тобой? — Римма явно не ожидала такого поворота. — Ты же всегда была... покладистая.
Покладистая. Какое милое слово для обозначения тряпки.
— Была, Римма. Была. А теперь жду завтра в шесть вечера. Валерия Петровна, ты и Артем. Если хотите деньги — приходите.
— А если мама не согласится?
— Тогда ищите деньги сами. Кстати, Римма, твоя дочка недавно замуж вышла? Может, у зятя есть накопления?
Она повесила трубку.
Вечером Артем пришел поздно. Я сидела в гостиной, читала книгу — детектив про женщину, которая бросила мужа и тридцать лет прожила спокойно. Забавно.
— Наташ, — сел он рядом на диван, — ну давай поговорим по-человечески.
— Говори.
— Мама согласилась прийти. Но она... она просит без свидетелей. Только втроем.
— Нет, — сказала я, не отрываясь от книги. — Римма тоже будет. И Павел, если захочет. Пусть вся семья посмотрит, как их гордая мама просит денег у "этой дуры".
— Наташка, ну зачем ты так? — он попытался взять меня за руку, но я отстранилась. — Мы же семья...
— Семья? — я наконец посмотрела на него. — Артем, а когда мы стали семьей? Когда ты последний раз спрашивал мое мнение о больших тратах? Когда твоя мама последний раз поинтересовалась, как у меня дела?
Он молчал.
— А я тебе скажу. Никогда. Я была удобным приложением к твоей жизни. Готовила, стирала, зарабатывала и молчала, когда надо. А теперь удобное приложение дает сбой.
— Да что с тобой случилось? — он вскочил с дивана. — Будто подменили! Раньше ты понимала, что семья — это...
— Что семья? — встала и я. — Это когда все дружно обсуждают мою жадность, а потом приходят за деньгами? Это когда свекровь двадцать лет рассказывает всем, какая я неподходящая, а потом оказывается, что подходящая только для оплаты ее счетов?
Артем ходил по комнате, как зверь в клетке.
— Ладно! Ладно, пусть будет по-твоему. Завтра в шесть. Но потом, когда все закончится, мы серьезно поговорим.
— О чем?
— О нас. О том, что происходит в твоей голове. Может, к врачу тебе надо?
Я рассмеялась. Впервые громко, от души.
— К врачу? Знаешь, Тема, я впервые за годы чувствую себя абсолютно здоровой. Это все остальные вокруг меня, кажется, страдают расстройством памяти и благодарности.
В пять утра я проснулась от того, что зазвонил телефон. На экране высветилось: "Валерия Петровна".
— Алло?
— Наталья, — голос свекрови звучал слабо, но все так же недовольно. — Мне плохо. Очень плохо. Я не смогу к вам прийти.
Конечно. Спектакль до последнего.
— Валерия Петровна, а "Скорая" приезжала?
— Нет... не нужно. Просто сердце...
— Тогда как вы узнали, что вам плохо именно от сердца? Может, давление? Или просто не выспались?
Пауза.
— Слушай, девочка, — в голосе появились стальные нотки, — не умничай. Я действительно плохо себя чувствую.
— Тогда вызывайте "Скорую". А если после осмотра врача выяснится, что с сердцем все серьезно, то перенесем встречу на завтра.
— Какая встреча? Какие глупости? Артем сказал, что ты хочешь каких-то извинений... Наталья, я старый человек, мне семьдесят два года...
— И что?
— Как что? Разве можно требовать от старого больного человека...
— Можно, Валерия Петровна. Особенно если этот старый человек двадцать лет оскорбляет меня в присутствии моего мужа. Особенно если он требует моих денег, не удостоив меня даже вежливым обращением.
Долгая пауза. Слышно, как она дышит.
— Ты совсем обнаглела, — наконец, сказала она.
— Нет. Я просто устала быть удобной.
— Хорошо, — голос стал ядовитым. — Приду. Но запомни — после этого ты мне не невестка. И Артему скажу, какая у него жена.
— Валерия Петровна, а вы ему раньше рассказывали, какая я хорошая?
Она повесила трубку.
Я села на кухне с чашкой кофе и подумала — а что будет после? После того, как все деньги потратятся на очередную "операцию", после того, как Валерия Петровна получит то, что хочет? Останусь ли я в этом доме? Захочу ли?
За окном начинался рассвет. Первый рассвет, когда я не думала о том, что приготовить Артему на завтрак.
К шести вечера я накрыла стол. Не праздничный — обычный чай с печеньем. Пусть не думают, что я устраиваю торжество. Хотя внутри что-то действительно праздновало.
Первым пришел Артем. Мрачный, растерянный.
— Мама едет с Риммой, — сказал он, даже не поздоровавшись. — Наташ, я последний раз прошу — одумайся. Это все выглядит как какая-то месть.
— А это и есть месть, — спокойно сказала я, расставляя чашки. — Двадцатитрехлетняя месть за каждое "она опять", за каждое "твоя жена", за каждый раз, когда меня игнорировали на семейных праздниках.
— Но мама больная...
— Артем, твоя мама переживет и не такое. Помнишь, как она в прошлом году час рассказывала соседке, какая я растяпа, думая, что я не слышу? Больная она была тогда?
В дверь позвонили. Артем пошел открывать, а я осталась на кухне. Слышу голоса в прихожей — Римма что-то быстро шепчет, мамаша отвечает недовольно.
Вошли они торжественно, как на похороны. Валерия Петровна — в черном платье, с тростью, которой обычно не пользовалась. Римма — красная, взволнованная, в руках пакет с лекарствами.
— Садитесь, — сказала я, не вставая из-за стола.
Валерия Петровна села напротив, демонстративно тяжело дыша. Римма устроилась рядом с ней, Артем остался стоять у двери — видимо, готовился к быстрому отступлению.
— Ну, — сказала свекровь, — я здесь. Что ты хотела?
— Валерия Петровна, вы знаете, что хочу.
— Никаких унижений я терпеть не буду. Я не какая-нибудь нищенка.
— Конечно, не нищенка. Нищенки хотя бы "спасибо" говорят.
Римма дернулась, хотела что-то сказать, но я подняла руку.
— Римма, ты молчи. Я не с тобой разговариваю.
— Наташа, может, все-таки...
— Молчи, сказала.
Валерия Петровна смотрела на меня с удивлением. Наверное, впервые видела, что я могу быть жесткой.
— Итак, — продолжила я, — условия простые. Вы просите меня помочь с операцией. Вежливо. По имени. Как просят помощи у людей.
— Это глупо...
— Это мои деньги и мои условия. Не нравится — идите к другим родственникам.
Мы сидели молча минуты две. Валерия Петровна сжимала ручку трости, Римма кусала губы, Артем переступал с ноги на ногу.
— Мама, — наконец сказал он, — ну скажи. Ну что тебе стоит?
— Заткнись, Артем, — огрызнулась она. — Не указывай мне.
И тут я поняла — она не скажет. Никогда. Гордость для нее важнее здоровья, важнее денег, важнее всего. И знаете что? Мне это даже понравилось. Наконец-то я увидела в ней что-то, что можно уважать.
— Хорошо, — сказала я, вставая. — Тогда идите домой.
— Как это? — подскочила Римма. — Наташа, ты же не можешь...
— Могу. И делаю.
— Мама умрет! — заорал Артем. — Ты понимаешь? Умрет!
— От чего? От гордости? Тогда это ее выбор.
Валерия Петровна медленно поднялась, опираясь на трость.
— Пошли, — сказала она Римме. — Нечего здесь делать.
Они дошли до двери. Артем метался между нами, что-то бормотал про семью, про совесть, про человечность.
И вдруг Валерия Петровна остановилась.
— Наталья, — сказала она, не оборачиваясь.
Я замерла.
— Да?
— Наталья... — она развернулась, и я увидела в ее глазах что-то новое. Не покорность — уважение. — Помоги, пожалуйста.
Просто. Без театра. Без демонстрации немощности. Человек попросил человека.
— Сколько нужно? — спросила я.
— Двести тысяч.
— Завтра переведу на счет клиники.
Она кивнула и пошла к выходу. У двери остановилась снова.
— Наталья, — снова мое имя, произнесенное почти привычно, — ты изменилась.
— К лучшему или к худшему?
— К лучшему. Жаль, что так поздно.
После их ухода Артем долго ходил по квартире, хлопал дверьми, что-то бормотал себе под нос. Потом сел напротив меня.
— Ну что, довольна? Унизила старую женщину.
— Я никого не унижала. Я просто потребовала уважения.
— Это называется уважением? Заставить больную мать просить денег?
— Артем, а как называется двадцать три года терпеть оскорбления от твоей матери?
Он замолчал.
— Знаешь, что самое смешное? — продолжила я. — Я готова была дать эти деньги еще вчера. Просто так. Но не могла больше делать вид, что меня это не задевает.
— Тогда зачем весь этот цирк?
— Чтобы наконец почувствовать себя человеком в этой семье. А не банкоматом с ногами.
Артем смотрел в пол.
— А что теперь будет? — спросил он тихо.
— Не знаю. Впервые за много лет — не знаю.
— Мы разведемся?
Я задумалась. А действительно — что теперь? Вернуться к прежней жизни, делать вид, что ничего не произошло? Или...
— Артем, а ты хочешь, чтобы мы развелись?
— Нет, — ответил он быстро. — Нет, конечно. Просто... я тебя не узнаю.
— А может, ты меня просто никогда не знал? Может, ты знал только удобную Наташу, которая не возражала и не требовала?
Он поднял на меня глаза.
— Может быть.
— Тогда давай знакомиться заново. Меня зовут Наталья Владимировна. Мне сорок пять лет. Я работаю бухгалтером, люблю детективы и терпеть не могу, когда меня игнорируют. А еще я больше не буду молчать, когда меня оскорбляют.
Артем впервые за вечер улыбнулся.
— Очень приятно. Артем. Сорок семь лет. Работаю менеджером, люблю футбол и, кажется, двадцать три года был полным идиотом.
— Приятно познакомиться, Артем.
Мы пожали друг другу руки, как незнакомые люди. И знаете что? Мне вдруг стало интересно — а что это за человек, с которым я прожила больше двадцати лет? Кто он, когда не играет роль маминого сынка и мужа удобной жены?
Может, стоит выяснить.