Понятно, что при многолетней деградации сельского хозяйства, достигнутые показатели были весьма скромными, но, очевидно, правительство в те годы и не ставило перед собой цели полного восстановления аграрной сферы с выведением на мировой рынок. Это было больше похоже на реанимацию, то есть на точечное и действенное оживление экономики сельского хозяйства. И расчет оказался верным. На поддержку сразу хорошо отреагировало свиноводство и птицеводство. Экономическая отдача тоже оказалась выше советских показателей. Если в конце 1980-х на 2 рубля вложенных в аграрный сектор фондоотдача составляла только 1 рубль, то при выполнении ПНП и последующих государственных программ на 1 рубль господдержки приходилось 10 рублей привлеченных частных инвестиций. Так, за 10 лет с 2006 года совокупный инвестиционный портфель в аграрный сектор составил более 2 трлн. рублей. [1171]. Запросы аграриев, неожиданно, оказались гораздо больше, чем выделенные для этого кредитные ресурсы. Например, председатель правления ОАО «Россельхозбанк» Ю.В. Трушин, заявлял, что банк рассчитывал за 2006 год в рамках нацпроекта выдать кредитов на сумму 20-25 млрд. рублей, но уже к 1 кварталу 2007 г. вышел на сумму в 65 млрд. рублей [1172]. [1134]
Главное – был преодолен психологический барьер: как народ, так и сама власть поверила в то, что сельское хозяйство может быть прибыльным бизнесом, даже в сфере животноводства. Надо отметить, что выполнение ПНП проходило в условиях ожесточенных споров при всеобщем пессимистическом настрое общества. Так, по данным Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) в 2006 г. только 1% россиян считал реализацию этого нацпроекта безусловно успешной [1173]. Однако, сами аграрии оценивали нацпроект гораздо лучше. Около половины опрошенных Всероссийским институтом аграрных проблем и информатики (ВИАПИ) крестьян считали, что влияние нацпроекта на сельское хозяйство окажется существенным, при этом 47% владельцев ЛПХ намерены были взять краткосрочный кредит в рамках нацпроекта. [1134]
Именно с 2006 года животноводство стало постоянно развиваться. Так, с 2005 по 2010 гг. производство мяса и птицы выросло на 36% (в убойном весе); в 2011 г. мясное производство достигло постсоветского максимума в 10,9 млн. тонн [1174]. За период 2006-2010 гг. доля просроченных задолженностей сократилась с 52% до 28%, а доля неприбыльных сельхозпредприятий – с 35% до 25% [1175]. Рост сельхозпроизводства отмечался даже в тяжелый кризисный 2009 год (1,2%), а его падение в 2010 году на 10% объясняется в основном только засухой.
ПНП «Развитие АПК» дало старт целому ряду законов и проектов, стимулирующих дальнейший рост развития сельского хозяйства, в том числе с помощью поддержки малых форм хозяйства: Федеральный Закон «О развитии сельского хозяйства» 2006 года, Государственную программу развития сельского хозяйства и продовольственных рынков до 2012 г., 2013-2017 гг. и т.д. Можно приводить много документов, суть в них была приблизительно одна: общий настрой на устойчивое развитие сельских территорий, повышение уровня жизни сельского населения (правда без какой-либо конкретики).
В 2010 году президентом Медведевым была принята Доктрина продовольственной безопасности РФ, которая сыграла определяющую роль в дальнейшей поддержке сельского хозяйства. Ее принятие было вызвано недостаточностью принятых мер. Несмотря на очевидные успехи, общее положение оставалось напряженным, это касалось не только валовых показателей, но и покупательной способности населения. Для понимания проблемы, можно привести показатели по 2008 году, накануне принятия доктрины. Объем производства молока в этом году был сопоставимым с уровнем 1958 года, мяса в целом – с 1970 годом, яиц – с 1977 годом. Поголовье скота была схожим с уровнем 1934 года. В рационе россиян преобладали картофель и хлеб, как в сталинские времена. Среднедушевое потребление мяса составляла 61% от нормы, рыбы – 56%, овощей – 76%, молока и молочных продуктов – 88%. Ниже нормы потребляли молока и молокопродуктов около 80% населения, мяса и рыбы – 50-60% населения, фруктов – 70%. [1176]
И даже такой неблагоприятный уровень достигался во многом за счет импорта. По мясу доля импорта составляла около 40%, по молоку – 20%, в целом продуктов – около 35%. Но в отличие от советского понятия продовольственной безопасности, доктрина 2010 года не ставила знак равенства между безопасностью и независимостью от импорта (отметим, что в таком понимании СССР не имел продовольственной безопасности). В сущности, новая доктрина основывалась на повышение доли отечественной продукции с ее параллельным повышением качества и доступности для потребителя (доступность экономическую, ценовую и физическую, территориальную). То есть достижение безопасности должно было проходить, как через традиционное импортозамещение, так и через повышение доступности товаров для потребителей. Главный минус доктрины, как отмечали критики, был в ее размытости и декларативности, что ставило под вопрос возможность реального осуществления. Например, указанные в документе контрольно-целевые показатели не сопровождались пояснениями как их достигнуть, какой вклад должен быть малых и крупных сельхозпредприятий. Были заявлены цели, но не методы осуществления, что не менее важно, особенно в таком сложном секторе, как сельское хозяйство. [1134]
Однако, доктрина стала неким генеральным планом, многолетним ориентиром для повседневной аграрной политики. С этих пор сельское хозяйство заняло достойное место в стратегическом планировании государственной экономики. Аграрная сфера стала обсуждаться на самых верхах, с ее развитием теперь связывали всё развитие страны. В этом была безусловно положительная роль доктрины.
С другой стороны, в эти годы Россия стремилась вступить во Всемирную торговую организацию (ВТО), которая предъявляла свои особые требования к экономике стран, в том числе в сфере сельского хозяйства. Присоединение к ВТО был самым обсуждаемым вопросом нулевых и десятых годов. Все это время он вызывал ожесточенные споры как «наверху», так и «внизу». Выгодно ли это стране, что перевесит – неизбежные потери (а документ о вступлении предусматривал 23150 условий и обязательств) или возможные приобретения? В 1990-х годах (Россия стремилась вступить в эту организацию с 1992 года) население России в целом оценивало вступление в ВТО позитивно (56%), но чем лучше становилась экономическая обстановка в стране, тем больше росло сомнение в выгодности. На момент ратификации протокола о вступлении в 2012 году сторонников ВТО оставалось уже 25%. [1177]
По многим позициям обязательства перед ВТО вступали в прямое противоречие с принятой до этого Доктриной продовольственной безопасности. Перечислим самые главные из них в сфере сельского хозяйства [1134]:
- Ограничение импортных пошлин (средневзвешенная импортная пошлина на промышленные товары – с 9,5% до 7,3%, а в целом по экономике средневзвешенная ставка импортного торгового тарифа должна быть снижена до 7,8 % против 10% в 2011 г.) и снижение тарифных позиций для различных отраслей хозяйства, что должно было ударить прежде всего по чувствительному в этом отношении животноводству. Причем ограничения пошлин касались не только сельхозпродукции, но и сельхозтехники. Так, цена на комбайны снижалась в 3 раза. При этом иностранная сельхозтехника получала в России доступ ко всем разрешенным видам субсидирования, что наносило удар по сельскохозяйственному машиностроению.
- Прекращение поддержки экспорта, кроме необходимого, которое регулирует не государство, а ГАТС (генеральное соглашение по торговле и услугам) или суд ВТО.
- Низкий уровень господдержки производства сельхозпродукции, который в 2018 году должен был составить не более 4,4 млрд. долларов (к такому уровню субсидирования Россия подошла уже в 2012 году и собиралась его наращивать).
- Запрет использования отечественных фитосанитарных норм для ограничения импорта продуктов питания, что угрожало заполонить отечественные прилавки дешевой низкокачественной генномодифицированной продукцией. Отметим, что фитосанитарные нормы России были гораздо строже, чем во многих развитых странах мира.
Сомнения в пагубности членства в ВТО отпадают, если сравнить условия функционирования других членов. Например, разрешенный уровень господдержки сельхозпроизводителей для стран ЕС-15 составлял 98,8 млрд. долларов, для Японии – 39,6 млрд. долларов, для США – 19,1 млрд. долларов, для России в 2013 г. – 9,0 млрд. долларов, а для России в 2018 г. – 4,4 млрд. долларов. Высокие тарифные ставки на ряд импортных продуктов – нормальная ситуация для капиталистических стран. Например, внеквотные ставки таможенного тарифа на растительное масло в США 164%, а в ЕС – 94%, а Россия приняла обязательства на 24%. Экспортные субсидии в рамках ВТО были позволены Мексике, Китаю, Канаде, Колумбии, Турции и другим странам, для США они составляли 594 млн. долларов, для ЕС – 9800 млн. долларов, Россия же была лишена этого права вовсе. [1178].
То есть о какой-либо социалистической справедливости, где все игроки играют на равных, можно было забыть. На лицо попытка лишения России суверенитета, лишения ее возможности осуществления охранительной политики протекционизма, характерной для других развитых стран. Глупо было бы надеется на то, что России просто так дали бы те же условия членства, как и США, которая стояла у истоков создания ВТО. Эта организация стала очередным рычагом влияния мировых гегемонов, стремящихся монополизировать всю мировую торговлю и подчинить все страны, путем распространения глобалистских идей, либерализации торговли, устранения из экономики государственной власти. Это только наивные российские либералы, воспитанные на идеях социальной справедливости, полагали, что акулы капитализма не станут есть своего векового конкурента, ослабевшего в конце столетия. Как говорил Бенджамин Франклин, «демократия — это когда два волка и ягненок голосуют насчет обеденного меню» [цитата по 1179].
Тем не менее руководство страны рассчитывало принести в жертву агросектор, лишь бы стать полноценным членом мирового сообщества. Это было закономерно, т.к. после развала страны в 1991 году все общество, включая и власть, утратило центральную консолидирующую идею. На много лет в стране образовался духовный и идейный вакуум. Идея демократии и либерализма не смогла заместить собой социалистические концепции, наступило общее разочарование. Поиски «национальной идеи» оказались бесплодными, что повлияло на ход развития страны, которое сопровождалось острой борьбой различных идеологических группировок, пытающихся подчинить себе общество. Ни национальной, ни тем более аграрной устойчивой политики в эти годы не наблюдалось. Решения принимались как «серия импульсов разной эффективности и направленности» [цитата по 1134]. Но история распорядилась как всегда по-своему – после 2014 года ситуация резко изменилась – страны Запада уже в открытую объявили экономическую блокаду России и дискуссия о ВТО потеряла актуальность. Очередная западная глобалистская утопия в лице радикального либерализма потерпела фиаско. Мир безвозвратно менялся.
Продолжение следует.
Предыдущая статья:
С предыдущими разделами книги можно ознакомиться в подборке.