От голода и раскулачивания люди стали массово покидать районы проживания. По-отдельности или семьями, крестьяне стали бежать из колхозов и деревень в города. Чтобы предотвратить это бегство, правительство еще в марте 1930 года страны издало постановление «о борьбе с отходничеством», которое стало рассматриваться властями особой формой сопротивления «кулачества» колхозному строительству. С усилением голода миграция крестьян возросла. Для предотвращения бегства центральная власть попыталась блокировать эпицентры голода, для чего была выпущена специальная директива ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 22 января 1933 г. Согласно ей, местные органы власти должны были с помощью специальных кордонов останавливать массовый выезд крестьян [718]. Но массового бегства полностью избежать не удалось – т.к. оно приняло неконтролируемый характер. Так, «неорганизованное отходничество», как его называли в сводках, в 1932 г. достигло 698,3 тыс. человек. По данным ОГПУ задержать удалось только 219,5 человек, из которых 186,6 тыс. вернули, а остальных привлекли к судебной ответственности. В республиках, граничащих с другими государствами наметились «эмигрантские тенденции». Например, откочевки казахов в Китай в том же году составили 40 тыс. хозяйств. На этом фоне, снова, как и весной 1930 года, стал происходить массовый отток крестьян из колхозов. В 1932 году число коллективизированных хозяйств сократилось на 1370, 8 тыс. [669]
Руководство колхозов стало препятствовать уходу крестьян на заработки, подвергая их различным санкциям. Приведу воспоминания Жигановой Натальи Федоровны: «В 1936 г. я решила из колхоза уйти и работать в городе на производстве. Но меня из колхоза не отпустили. Чтобы уехать из колхоза, нужно было получить справку. Провели собрание, на котором выяснилось, что я будто бы должна была колхозу пуд зерна. Вот так! Я пять лет работала от зари до зари, не доедала, на трудодни, считай, ничего не получала, и ещё оказалась должна. Мне справку не дали, и по решению собрания отправили «на кубатуру» за Барзас лес валить» [цитата по 549].
Действенным способом удержания колхозников оказалось введение паспортной системы в 1932 году. Вопреки распространенному мифу о всеобщей паспортизации населения СССР с 1930-х годов, далеко не все жители имели паспорта. Вопрос этот имел длинную историю. После революции паспортную систему ликвидировали, как буржуазный пережиток. Но накануне индустриализации правительство изменило свою позицию. Для учета и контроля миграции населения и по иным причинам с 1932 года начали снова выдавать паспорта, сначала только городскому населению, совхозникам и жителям новостроек. Крестьянам паспортов не давали. В сельской местности их выдавали только в совхозах и на территориях, объявленных «режимными». Делалось это в том числе и для удерживания колхозников в деревне. Сама по себе эта система делала возможным прикрепление людей к местам на законных основаниях. Если в городе пунктами прикрепления населения стала прописка, то в деревнях – колхозы. [725]
Для того, чтобы отлучиться в город, колхозник обязан был получить в сельсовете однократную справку, с указанием цели и сроков отлучки (но не более 30 суток) [727]. Такое ограничение свободы передвижения несравнимо даже с крепостными помещичьими крестьянами, которым, как описывалось во второй части, выдавали временные паспорта на несколько месяцев или на год.
Жить без паспорта в городе было невозможно, действовала целая система контроля граждан страны, за отсутствие паспорта человек подвергался штрафу до 100 рублей и «удалению распоряжением органов милиции». Повторное нарушение влекло за собою уголовную ответственность. Введенная 1 июля 1934 года в УК РСФСР статья 192а предусматривала за это лишение свободы на срок до двух лет. [727]. А, вспоминая Назинскую трагедию, не только «беспаспортный», но и имеющий документы, мог легко быть задержан где угодно, хоть в транспорте, увозящем его из села, хоть в городе на вокзале.
Учитывая все эти особенности миграции 1930-х годов, нельзя утверждать, что столь невиданный рост городов и убыль сельского населения являются прямым свидетельством того, что население имело право свободно перемещаться по стране. Скорее государство запустило громадный по масштабам, но плохо продуманный процесс искусственной миграции населения, который она отчасти контролировала, а отчасти нет. Про особенности урбанизации данной эпохи скажем позже.
Приведу еще несколько воспоминаний крестьян, из которых видно, как воспринимали введение паспортной системы на селе [цитаты по 549]:
Дмитриева Нина Дмитриевна: «Уехать из колхоза было нельзя: не давали паспортов. Да и не было специальности, чтобы в городе зарабатывать себе на жизнь».
Беккер Лидия Давыдовна: «Крестьяне паспортов не имели, так как правительство боялось, что, получив паспорта, крестьяне уйдут из колхозов. Правительству это было невыгодно».
Зениткина (Криво) Галина Александровна: «Колхозники были без паспорта. Это чтобы удерживать людей в деревне. Ведь без документов человек - ноль. Могу припомнить много случаев о том, как ребятам и девчатам, мечтающим учиться в городе, трудно было получить справку, удостоверяющую личность. Колхозники практически не получали денег. Без денег да без паспорта – куда денешься»!
При этом правовое положение крестьян не изменилось и после смерти вождя в 1953 году. Без каких-либо существенных изменений паспортная система и система прописки просуществовали до 1970-х годов. В 1970 году возникла небольшая лазейка в законе: в принятой «Инструкции о порядке прописки и выписки граждан исполкомами сельских и поселковых Советов депутатов трудящихся», утвержденной приказом МВД СССР, была сделана незначительная оговорка: «В виде исключения разрешается выдача паспортов жителям сельской местности, работающим на предприятиях и в учреждениях, а также гражданам, которым в связи с характером выполняемой работы необходимы документы, удостоверяющие личность» [цитата по 727]. Этой оговоркой стала пользоваться в основном молодежь, мечтающая переселиться в города. Только в 1974 году вышло новое «Положение о паспортной системе в СССР» утвержденное постановлением Совета Министров СССР от 28 августа 1974 года №677, в которой говорилось, что с 16-летнего возраста каждый гражданин СССР должен был получить паспорт. Впервые в их число были включены и все жители села. Однако полная паспортизация населения по административным причинам завершилась только к концу 1981 года, за шесть лет в сельской местности было выдано 50 миллионов паспортов. [726, 727]
В 1934 г. лидеры партии объявили о завершающем этапе коллективизации. Согласно Большой Российской энциклопедии к 1933 г. в колхозах было объединено 61,8 % крестьянских дворов и около 80 % посевных площадей. За 1930–1937 гг. численность крестьянских хозяйств сократилась с 25,6 млн до 19,9 млн, из которых 18,5 млн (93,9 %) были объединены в 243,7 тыс. колхозов (включили 99,1 % всех посевных площадей) [636, 1371]. После 1934 года основным методом принуждения вступления единоличников в колхозы стали административно-экономические меры, прежде всего, через повышение налогов [1391].
Государственная земля закреплялась за колхозами в вечное пользование. Колхозы располагали землей и рабочей силой. С тех пор, русское крестьянство было практически лишено земли. Все поля и пастбища стали принадлежать государству в той или иной форме (колхозы, совхозы, режимные территории, филиалы городских предприятий и т.д.), за исключением приусадебных участков. Проведенная после революции социализация земли, которую большевики осуществили по требованию крестьян и представляющих их интересы левых эсеров, была полностью свернута. Вместо этого реализовали Ленинский план всеобщей национализации земли. Привычная картина русского оратая на ржаном или пшеничном поле навсегда исчезла. Хлеб больше не принадлежал крестьянину, его необходимо было заработать в колхозе за трудодни, устроиться в совхоз, в город на завод или добыть иным способом.
Практически всё, что производилось в колхозах – уходило в город, поэтому основными источниками питания сельского населения стали личные подсобные хозяйства, состоящие из огорода, немногочисленной скотины и птицы, и собирательство и охота (особенно на малолюдных окраинах). Этот небольшой по сравнению с колхозными полями клочок земли спас русское крестьянство в самые страшные годы голода и войны. Неспроста тот же Виктор Астафьев посвятил русскому огороду целую оду, где он с большим уважением и почтением описал самые важные для крестьян овощи.
Особо хочется отметить здесь картошку – овощ, ставший к 1930-м наиболее важным для выживания в деревне, буквально заменившим хлеб, т.к. для него не требовалось больших площадей земли. Вот как писал об этом Виктор Астафьев: «Если уж по уму да по совести и чести - спаситель наш - огород! Тут и голову ломать незачем. В огороде же том самоглавнейший спаситель - скромное, многотерпеливое существо, участью-долей схожее с русской женщиной, - картошка! В честь картошки надо бы поставить памятник в России. (…) Тот, кто умеет сочинять гимны, должен найти самые торжественные слова, и самые голосистые певцы споют картошке гимн на самой широкой площади при всем скоплении народа. Не знаю, кто как, я плакал бы, слушая тот гимн» [цитата по 728].
Смена рациона питания жителей СССР отразилась даже в официальных документах. Так, в 1953 году Центральное статистическое управления (ЦСУ СССР) провело анализ потребления основных продуктов питания крестьян в первой половине 20-го века. Как уже говорилось, ЦСУ в те годы было полностью подчинено политике партии, поэтому данные могут иметь большую погрешность. Тем не менее, согласно этим данным, с 1913 года по 1936 год потребление хлеба и хлебных продуктов значительно снизилось (с 26,5 до 19,8 кг). При этом за тот же период потребление картофеля выросло почти в 2 раза (с 10,9 кг до 19,9 кг). [729]
Из письма колхозника А.В. Кошелева в СНК СССР от 5 октября 1934 года: «В нашем колхозе «Парижская коммуна» уборка закончилась 20 сентября, но до сих пор колхозники голодают (…) Наш рик дал цифру 700 ц, которую мы должны утвердить, но так как у нас урожаи ввиду засухи был низкий, при отчислении всех фондов на трудодень приходится 2,4 кг, а если мы продадим 700 ц, то останется 1,9 кг. Эта цифра поражает колхозника. (…) Я работал все 365 дней, да жена 80 = 445 х 1,9 = 845 кг. Семья из 6 чел., значит 845 : 6 = 141 кг. В году 365 дней, значит 141 кг : 365 = 386 г., из них гарнцевый сбор 12%, что составит 45 г. В результате 341 г. Сами поживите, товарищи, на этих граммах. И притом, какие последствия колхоза будут от голодного колхозника» [цитата по 1391].
В неурожайный 1936 год около 10 тыс. колхозов совсем не выдавали зерна по трудодням, 26,5% не выдавали денег, около 100 тыс. – картофеля. От 11 коп. до 1 рубля выдавали своим работникам по трудодням 175,8 тыс. колхозов, свыше 3-х рублей – 10,6 тыс. До 2-х кг зерновых и бобовых выдавали 171 тыс. колхозов, свыше 5 кг – около 8 тыс. колхозов. Причинами такого бедственного положения были не только традиционно завышенные планы хлебозаготовок и неурожаи, но и низкий уровень полеводства, агротехники и иные хозяйственные проблемы. Например, в Оренбургской области до середины 1935 года необмолоченным оставался прошлогодний хлеб на площади свыше 200 тыс. га. В колхозе «Пугачев» колхозники не получали деньги за трудодни три года, при этом без обмолота оставалось 1100 га пшеницы и 530 га проса. Огромные потери происходили при заготовке и хранении продукции. За 1934-35 г. было потеряно 6200 тыс. пудов зерна. Пшеницу сеяли без севооборота по 4-7 лет и т.д. и т.п. [1391]
Если уж так кардинально снизилось потребление хлеба, то что говорить о мясе. После коллективизации в деревне его ели редко. Согласно тем же данным, потребление мяса в тот же период также значительно снизилось. Примечательно, что более 72% всего произведенного мяса - даже спустя годы после коллективизации производилось в личных подсобных хозяйствах населения [731]. В 1940 году колхозы производили только 28% мяса, в 1960 – 60% [732]. Напряженная ситуация с мясом кардинально не улучшилась ни к концу 30-х, ни после войны. Проблемы эти отмечались в докладах как местных руководителей, так и на самом высоком уровне. Спрос на мясо, как и на многие другие продукты и товары народного потребления в СССР всегда превышал предложение.
Как уже упоминалось, академик РАЕН В.П. Полеванов, исследуя покупательную способность средних зарплат трудящихся в царской России (1913 г.) и в СССР, пришёл к выводу, что уровень 1913 года был вновь достигнут только в конце 1950-х годов. После провала в Гражданскую войну потребление граждан достигло максимума в конце НЭПа (в 1927 г.), но затем неуклонно снижалось. В 1940 г. покупательная способность средней зарплаты в СССР была уже в 1.5 раза ниже, чем в 1913 г., достигнув в 1947 г. абсолютного минимума (в 2.5 раза ниже, чем в 1913 году), и только в конце 1950-х вновь вышла на дореволюционный уровень. [554]
Таким образом, русскую деревню поставили на колени, обескровили, увели лучших на социалистические стройки в города, спровоцировали невиданный голод, отнимая последнее продовольствие и имущество, заставили работать по 12 часов, нарушая собственные законы, которые иногда менялись столь стремительно, что их не успевали выполнять. На ноябрьском пленуме 1934 года Сталин в связи с отменой карточной системы на хлеб откровенно заявил: пайковая цена на хлеб «не была собственно ценой, а представляла собою нашу классовую политику дара по отношению к рабочему классу за счет крестьянина» [цитата по 1391].
Продолжение следует.
С предыдущей частью главы 3.4. можно ознакомиться здесь:
С предыдущими разделами книги можно ознакомиться в подборке.