Под потолком прихожей крутилась муха. Одна-единственная, словно специально прилетела посмотреть на это безобразие.
— Я сменила ключи, так что твои чемоданы будут за дверью! Можешь бежать обратно к своей мамуле под юбку! — Лиза стояла босиком на холодном линолеуме, и пальцы её ног странно побелели от напряжения.
Вова замер с пакетом молока в руке. Он зашёл всего на минуту — забежал в магазин возле метро, затем добежал до дома, поднялся на девятый этаж, открыл дверь своим ключом. Как обычно. Как делал это последние семь лет.
— Лиз, ты чего? — он даже не понял сначала. Слова жены долетали как будто издалека, сквозь вату.
— А того! — она швырнула в него какую-то бумажку. Та упала к его ногам, развернувшись белым квадратиком с синими буквами. — Читай! Читай, говорю!
Вова поднял листок. SMS-переписка. Его номер. Незнакомый номер. «Вовчик, ты когда придёшь? Я соскучилась...» И дальше, дальше — целая портянка сообщений, которых он никогда не отправлял.
— Это не я, — сказал он тихо.
— Не ты?! — Лиза рассмеялась, и этот смех был хуже крика. — А кто, святой дух, что ли? Полгода, Вова! Полгода ты меня за дуру принимал!
Он мотал головой. Муха села на абажур, и тень от неё металась по стене прихожей.
— Лиза, клянусь тебе...
— Заткнись! — Она подошла совсем близко. На ней была его старая футболка, та самая, серая, которую она надевала дома. Пахло её кремом для рук — ванильным, приторным. — Заткнись и проваливай. Сегодня же приедет мастер, поменяет замок. И всё. Конец.
— Я никуда не уйду, пока мы не разберёмся, — Вова положил пакет с молоком на тумбочку. — Это подстава какая-то. Кто-то...
— Подстава?! — Лиза отступила. Глаза её были красные, опухшие — видно, плакала до его прихода. — Твой номер, Вова! Твои слова! «Моя зайка», «жду тебя»! Ты хоть понимаешь, что ты сделал?
Телефон в его кармане завибрировал. Вова достал его — звонила мама.
— Не смей брать трубку! — выкрикнула Лиза.
Но он уже нажал на зелёную кнопку.
— Вова, сынок, — голос Полины Семёновны звучал встревоженно. — Ты где? Лиза мне тут такого наговорила... Приезжай немедленно, слышишь? Немедленно!
Лиза выхватила у него телефон и отключила вызов.
— Конечно, побежал к мамочке! — Она швырнула трубку на диван. — Ты всю жизнь за её спиной прячешься! Ни одного решения сам принять не можешь!
— Это неправда, — возразил Вова, но голос его звучал неуверенно.
— Правда! — Лиза прошла в комнату, распахнула шкаф. Вещи его лежали там, аккуратно сложенные. Она начала выгребать их охапками, швырять на пол. — Когда мы квартиру снимали — кто решал? Она! Когда машину покупали — кто выбирал? Она! Когда я в больнице лежала прошлой зимой — кто приезжал? Тоже она, твоя драгоценная мамуля!
— Она просто помогала...
— Помогала?! — Лиза остановилась, уставилась на него. — Она меня из моей же квартиры выживала! «Лизонька, ты неправильно борщ варишь», «Лизонька, ты Вову не так одеваешь», «Лизонька, ты вообще нормальная?» И ты — ты молчал! Каждый раз молчал!
Вова сел на край дивана. В голове гудело. Та переписка... Он действительно никогда не писал этих сообщений. Но откуда они взялись?
— Лиз, послушай, — он попытался взять её за руку, но она отдёрнула ладонь. — Я не изменял тебе. Никогда. Это какая-то ошибка, я сам сейчас не понимаю...
— Ошибка, — повторила она горько. — Ошибкой был наш брак, Вова. Я так больше не могу. Устала. Устала быть третьей лишней в вашей с мамой семье.
Он хотел что-то сказать, но в дверь позвонили. Долго, настойчиво. Лиза пошла открывать — на пороге стояла Полина Семёновна. В руках у неё был пакет с пирожками, и лицо её было белое, как бумага.
— Ты с ума сошла?! — Она влетела в квартиру, даже не сняв туфли. — Как ты смеешь моего сына выгонять?!
— Ваш сын мне изменял, — сказала Лиза тихо. — Полгода. С какой-то девкой.
— Враньё! — отрезала Полина Семёновна. — Вова не способен на такое! Ты что-то выдумала, как всегда!
— Как всегда? — У Лизы задрожал подбородок. — Я, значит, всегда всё выдумываю?
— А то! — Свекровь поставила пакет на стол, повернулась к сыну. — Вова, собирайся. Поедешь ко мне. Здесь тебе оставаться нельзя.
— Мам, подожди...
— Молчи! — Полина Семёновна прошла в комнату, начала собирать его вещи с пола. — Я всегда знала, что эта... что Лиза не пара тебе. Но ты не слушал. Влюбился, видите ли. А теперь пожинай плоды.
Лиза стояла как громом поражённая. Потом медленно подошла к столу, взяла пакет с пирожками и вынесла в коридор. Открыла дверь на лестничную клетку и швырнула пакет вниз.
— Вон, — сказала она. — Оба. Вон из моей квартиры.
Полина Семёновна ахнула, схватилась за сердце.
— Вова! Ты слышишь, что она говорит?!
Но Вова молчал. Он смотрел на жену — на её сжатые губы, на то, как она стоит в дверном проёме, загораживая выход. И впервые за семь лет он не знал, что делать.
Телефон его снова завибрировал. На этот раз пришло сообщение. От того же незнакомого номера.
«Твоя жена уже узнала? Ну что, довольна, Лиза?»
Он вытаращился на экран. Показал Лизе.
— Это... Это не я, — пробормотал он. — Кто-то...
Лиза схватила телефон, прочитала. Лицо её изменилось.
— Что это значит? — спросила она медленно.
— Не знаю, — Вова поднялся с дивана. — Но я сейчас узнаю.
Он набрал этот номер. Длинные гудки. Раз. Два. Три. Потом женский голос, молодой:
— Алло?
— Кто это? — выдохнул Вова. — Кто вы?
Смех. Короткий, злой.
— А ты не узнаёшь? — И голос стал другим, знакомым. — Это я, Вовочка.
У него внутри всё оборвалось.
— Зина? Тётя Зина?
Полина Семёновна замерла с его рубашкой в руках.
— Зина, — повторила она побелевшими губами. — Это она?
Лиза отобрала у него трубку.
— Слушайте, кто бы вы ни были, — начала она, но та перебила:
— Лизонька, милая, мы ещё увидимся. Скоро. Очень скоро. И поговорим. О многом.
Гудки отбоя.
Вова опустился на диван. Руки тряслись.
— Зина, — пробормотал он. — Моя тётя Зина. Но зачем... Зачем ей это?
Полина Семёновна села рядом. Пакет с пирожками всё ещё лежал где-то внизу, на лестничной площадке, и это вдруг показалось Вове самым страшным — что мамины пирожки валяются где-то в пыли.
— Надо звонить бабушке Маше, — сказала Полина Семёновна тихо. — Только она может знать, что у Зины на уме.
Лиза стояла у окна, смотрела вниз, на двор. Во дворе играли дети, кто-то выгуливал собаку. Обычный октябрьский день. Но для неё всё уже изменилось.
— Я всё равно хочу, чтобы ты съехал, — сказала она, не оборачиваясь. — Хотя бы на время. Мне надо подумать.
— Лиз...
— Не надо, — она наконец повернулась. — Я устала, Вова. Устала от всего этого. От твоей мамы, от этой Зины, от того, что в моей жизни постоянно кто-то третий. Я хочу тишины.
Вова кивнул. Поднялся, начал собирать вещи.
А Полина Семёновна достала телефон и набрала номер. Звонила она долго, пока наконец не ответили.
— Мама, это я, — сказала она. — Нам надо срочно приехать. Зина опять что-то затеяла.
На том конце послышался вздох.
— Приезжайте, — сказала бабушка Маша. — Я вас жду. Только приезжайте не одни. Возьмите Лизу. Пусть и она услышит правду.
Через сорок минут они сидели в маршрутке, которая тряслась по выбоинам на Ленинградском шоссе. Вова у окна, Лиза через проход — демонстративно отвернулась, смотрела на мелькающие за стеклом пятиэтажки. Полина Семёновна между ними, сжимала в руках сумочку так, что пальцы онемели.
Водитель орал в телефон на узбекском, кто-то сзади грыз семечки, и шелуха летела на пол. Пахло бензином и чьими-то духами — дешёвыми, приторными.
— Зина всегда была странной, — вдруг сказала Полина Семёновна. Лиза даже не шевельнулась, но Вова знал — она слушает. — Ещё с детства. Мама говорила, что после того случая она изменилась.
— Какого случая? — спросил Вова тихо.
Мать посмотрела на него, и в глазах её мелькнуло что-то. Страх? Или стыд?
— Потом расскажу, — отрезала она. — При бабушке.
Лиза фыркнула, но промолчала.
Бабушка Маша жила в Химках, в старом доме на краю района, где ещё сохранились деревянные сараи и палисадники с мальвами. Дом её был покрашен в зелёный цвет, краска облупилась, на крыльце валялись разбитые горшки из-под цветов.
Дверь открыла сама бабушка — маленькая, сухонькая, в застиранном халате. Волосы её были собраны в тугой пучок, и седина в них блестела серебром.
— Заходите, — сказала она. — Чай на плите.
Они прошли в комнату — низкий потолок, старый ковёр на стене с оленями, диван, обтянутый коричневым плюшем. На подоконнике стояли банки с вареньем, а в углу — чёрно-белая фотография в рамке: две девочки, лет по десять, в одинаковых платьицах.
— Это вы с тётей Зиной? — спросил Вова, рассматривая снимок.
— Мы, — подтвердила бабушка. — Давно это было. Другая жизнь.
Она поставила на стол чайник, пиалы — без ручек, узбекские. Села напротив, сложила руки на коленях.
— Значит, Зина объявилась, — произнесла она. — Я знала, что рано или поздно это случится.
— Мама, при чём тут Лиза? — Полина Семёновна наклонилась вперёд. — Зачем ей устраивать всё это? Переписку липовую, скандалы?
Бабушка Маша налила чай. Молчала долго, смотрела в окно, где за стеклом качались голые ветки яблони.
— Зина считает, что я украла её жизнь, — сказала она наконец. — И теперь она хочет забрать то, что считает своим.
Лиза вздрогнула, посмотрела на старуху.
— Что вы имеете в виду?
— Вову, — просто ответила бабушка. — Она хочет забрать Вову.
Тишина. Где-то в соседней комнате тикали часы — громко, назойливо.
— Это бред какой-то, — выдавил Вова. — Мне сорок лет скоро, какого Вову забрать?
— Не тебя, дурачок, — бабушка Маша покачала головой. — Она хочет забрать твою жизнь. Семью твою. Место твоё. Всё.
Полина Семёновна побледнела.
— Мама, не надо...
— Надо! — Бабушка стукнула ладонью по столу, пиалы звякнули. — Пора уже правду сказать! Сколько можно молчать?
Она встала, подошла к комоду, достала из ящика конверт — жёлтый, потрёпанный. Вытряхнула из него фотографии.
— Смотрите, — сказала она. — Вот она, ваша правда.
Вова взял снимки. На первом — две девочки, те самые, с фотографии на стене. Но на втором... На втором была только одна девочка. И подпись на обороте: «Маша. 1968 год».
— Не понимаю, — пробормотал он.
— Зины не было, — сказала бабушка тихо. — Зины никогда не было.
Лиза вскочила с места.
— Что значит — не было?!
— То и значит, — бабушка села обратно, провела рукой по лицу. — Я выдумала её. Когда мне было десять лет. После того как мама... Короче, не важно. Выдумала себе сестру. Разговаривала с ней, играла. Врачи говорили — пройдёт. Не прошло.
Вова смотрел на мать. Полина Семёновна отвернулась.
— Мама, — начал он, — ты об этом знала?
— Знала, — кивнула она. — Но думала, бабушка справилась. Думала, это в прошлом.
— В прошлом! — Бабушка рассмеялась горько. — Зина живёт со мной всю жизнь. Она рядом всегда. Говорит мне, что делать. Иногда... Иногда я даже не понимаю, где я, а где она.
Лиза опустилась на диван. Руки её дрожали.
— То есть... Все эти сообщения... Это вы писали?
— Не я! — Бабушка замотала головой. — Зина! Она взяла мой телефон, купила симку, регистрировалась где-то... Я не знаю! Я узнала только вчера, когда нашла телефон в её комнате!
— В её комнате, — повторил Вова медленно. — Бабушка, у вас двухкомнатная квартира.
— Нет, — возразила старуха упрямо. — У нас три комнаты. Одна моя, вторая Полины была, когда она маленькая, а третья — Зинина. Всегда была Зининой.
Вова встал, прошёл в коридор. Открыл дверь в дальнюю комнату — там стояли коробки, старый велосипед, сломанная гладильная доска. Никакой Зининой комнаты.
Он вернулся.
— Бабушка, там кладовка...
— Это Зинина комната! — Старуха повысила голос. — Она там живёт! Спит на своей кровати, читает книги!
Полина Семёновна закрыла лицо руками.
— Господи, — пробормотала она. — Я думала, это закончилось. Я думала...
Телефон Вовы снова завибрировал. Сообщение. Тот же номер.
«Маша врёт. Я настоящая. И я докажу это. Завтра в три часа дня приходите все к нотариусу Светлакову на Тверской. Адрес скину. Узнаете кое-что интересное про завещание дедушки Ивана. Про деньги, которые Маша у меня украла».
Вова показал сообщение остальным.
— Какое завещание? — спросила Лиза. — Какие деньги?
Бабушка Маша побледнела так, что губы стали серыми.
— Она не должна была узнать, — прошептала она. — Никто не должен был узнать.
— Мама! — Полина Семёновна схватила старуху за плечи. — О чём ты?
— Дед Иван оставил завещание, — бабушка смотрела в пол. — Два миллиона. Разделить пополам между дочерьми — Машей и Зинаидой. Я... Я сказала нотариусу, что Зины не существует. Забрала все деньги себе. Купила эту квартиру, помогла Полине с институтом...
— Два миллиона?! — Лиза чуть не подавилась. — И вы решили, что имеете право...
— Зины нет! — закричала бабушка. — Её не существует! Это больное моё воображение, это...
Дверь в кладовку — нет, в ту комнату — хлопнула. Все вздрогнули.
— Там сквозняк, — сказал Вова, но голос его дрожал.
Бабушка встала, пошла к двери. Открыла её. В кладовке горел свет. Вова точно помнил — он его не включал.
На полу лежала открытая коробка. В ней — паспорт. Вова поднял его, раскрыл.
«Лобанова Зинаида Семёновна. Дата рождения: 15 апреля 1958 года».
Фотография. Женщина лет шестидесяти, худая, с острым подбородком. И глаза... Глаза точь-в-точь как у бабушки Маши.
— Откуда это? — Вова развернулся к бабушке. — Откуда паспорт?
— Не знаю, — прошептала старуха. — Клянусь, не знаю. Я его не делала. Я...
Полина Семёновна вырвала паспорт из рук сына. Листала страницы — там были отметки. Регистрация в Химках. Та же квартира. Штамп о браке — 1980 год. Муж — Лобанов Иван Петрович.
— Это же дед, — выдохнула Полина. — Но он был женат на тебе, мама!
— Был, — кивнула бабушка. Потом покачала головой. — Или не был? Я... Господи, я уже не понимаю.
Лиза поднялась с дивана.
— Мне надо выйти, — сказала она. — Мне нужен воздух.
Она вышла на крыльцо, Вова пошёл за ней. Лиза стояла, держалась за перила, дышала глубоко.
— Твоя семья сумасшедшая, — сказала она. — Я замужем за человеком из семьи сумасшедших.
— Лиз...
— Не трогай меня, — она отстранилась. — Я думала, проблема в твоей маме. Думала, она меня не любит, лезет в нашу жизнь. А тут... Тут вообще непонятно что. Тётя, которой нет. Паспорт, которого не должно быть. Деньги, завещания...
Она повернулась к нему.
— Вова, а ты сам-то настоящий? Или тоже выдуманный?
Он хотел рассмеяться, но не смог. В её глазах был такой страх, что слова застряли в горле.
— Я настоящий, — пробормотал он. — Лиз, я здесь. Я рядом.
— Рядом, — повторила она. — Но со мной ли? Или с мамой? Или с этой... Зиной?
Телефон завибрировал снова. На этот раз пришла фотография. Вова открыл её — и чуть не выронил трубку.
На снимке был он сам. Маленький, лет пяти. Сидел на коленях у женщины — не у Полины Семёновны. У другой. Худой, с острым подбородком.
Подпись: «Тётя Зина и племянник Вова. 1989 год. Зоопарк».
— Не может быть, — прошептал он. — Это фотошоп. Это...
Но фотография была настоящая. Старая, выцветшая, с белым зубчатым краем.
И он помнил этот день. Отчётливо, ясно помнил. Зоопарк. Мороженое. Женщина, которая держала его за руку и рассказывала про жирафов.
— Лиз, — сказал он. — Кажется, тётя Зина существует.
Лиза посмотрела на фотографию. Молчала долго.
— Тогда кто эта женщина? — спросила она наконец. — И где она сейчас?
Из дома вышла Полина Семёновна. Лицо её было мокрым от слёз.
— Вова, — позвала она. — Там... Там на столе записка. Её не было минуту назад. Я клянусь, её не было!
Они вернулись в дом. На столе, рядом с остывшим чаем, лежал листок, вырванный из тетради.
«Завтра у нотариуса всё узнаете. А пока — позвоните Денису. Спросите его, помнит ли он ту женщину со дня рождения Вовы в 1995-м. Ту, что привезла торт. Он помнит. Точно помнит».
Вова достал телефон, набрал номер друга.
— Ден, ты помнишь моё двадцатилетие?
— Ну помню, а что?
— Там была какая-то женщина. С тортом. Не мама. Кто-то ещё.
Пауза.
— Вова, — сказал Денис медленно, — это была твоя тётя Зина. Мы тогда с ней полчаса про музыку говорили. Она мне даже кассету подарила с группой «Кино». Ты что, забыл?
— Забыл, — выдохнул Вова. — Ден, а как она выглядела?
— Худая такая. Волосы короткие. Смеялась много. Странная немного, но... Вова, ты серьёзно не помнишь?
Вова отключился. Посмотрел на Лизу, на мать, на бабушку.
— Значит, она была, — сказал он. — И если она была, то куда делась? И почему бабушка говорит, что её не существует?
Бабушка Маша сидела на диване, раскачивалась вперёд-назад.
— Не знаю, — бормотала она. — Не помню. Голова моя... Раньше помнила, а теперь всё путается. То ли была она, то ли нет...
— Завтра к нотариусу, — решительно сказала Лиза. — И разберёмся. Раз и навсегда.
Она взяла свою сумку.
— Я домой. Одна. Вова, поживёшь у мамы. Или у друга. Мне нужно время подумать обо всём этом.
Она вышла, хлопнула дверью. Вова хотел побежать за ней, но Полина Семёновна удержала его за руку.
— Не надо, — сказала она. — Дай ей остыть.
А бабушка Маша всё качалась на диване и шептала:
— Зина, прости меня. Зиночка, сестрёнка моя. Прости...
Нотариус Светлаков принимал на четвёртом этаже старого здания на Тверской, где пахло сыростью и канцелярией. Секретарша — полная тётка в очках на цепочке — провела их в кабинет, обитый тёмным деревом.
За столом сидел мужчина лет семидесяти, лысый, с седыми бровями. Перед ним лежала толстая папка.
— Проходите, — кивнул он. — Вы все?
Вова оглянулся. Пришли все, кроме бабушки Маши — та наотрез отказалась выходить из дома, заперлась в своей комнате. Зато Лиза приехала — молча встала в углу, скрестив руки на груди. Полина Семёновна села на стул у окна, комкала в руках платок. А рядом с Вовой устроился Денис — тот примчался, едва узнал про встречу.
— Значит так, — нотариус открыл папку, достал документ. — Завещание Лобанова Ивана Петровича, составленное в две тысячи первом году. Согласно ему, всё имущество покойного — квартира в Химках, дача в Подмосковье и денежные средства в размере двух миллионов рублей — делится поровну между двумя дочерьми: Марией Семёновной и Зинаидой Семёновной Лобановыми.
Он посмотрел на них поверх очков.
— После смерти Ивана Петровича в две тысячи третьем году ко мне обратилась Мария Семёновна. Она предоставила свидетельство о смерти сестры — Зинаида Семёновна якобы умерла в тысяча девятьсот восемьдесят девятом. Соответственно, всё имущество перешло к ней.
— Свидетельство о смерти? — Вова подался вперёд. — Но мы её видели! В девяносто пятом, на моём дне рождения!
Нотариус кивнул.
— Именно. Я тоже засомневался тогда. Но документ был настоящий, гербовая печать, подписи. Я не мог отказать.
Он достал ещё одну бумагу.
— А вчера мне на электронную почту пришло письмо. От Зинаиды Семёновны Лобановой. С копией её паспорта, медицинских документов, подтверждающих, что она жива. И с требованием пересмотреть дело.
Лиза шагнула вперёд.
— Погодите. То есть она существует?
— Существует, — подтвердил нотариус. — Более того, она здесь. В соседнем кабинете. Ждёт вас.
Тишина была такой плотной, что слышно было, как за окном проехал троллейбус.
— Хотите увидеться? — спросил Светлаков.
Полина Семёновна вскочила.
— Нет! Я не хочу! Я не могу!
Но дверь уже открылась. На пороге стояла женщина. Худая, жилистая, в чёрном плаще. Волосы её были острижены коротко, седые, торчали ёжиком. Лицо изборождено морщинами. Но глаза... Глаза молодые, ясные, насмешливые.
— Привет, Полечка, — сказала она. — Скучала?
Полина Семёновна отступила, опрокинула стул.
— Ты... Ты же умерла! Мама сказала, ты умерла!
Зина рассмеялась — коротко, зло.
— Маша много чего говорила. Почти всё неправда.
Она прошла в кабинет, села напротив нотариуса. Жестом пригласила остальных садиться.
— Ну что, начнём с начала? — Она достала из сумки пачку фотографий, высыпала их на стол. — Вот мы с Машей в детстве. Я — та, что слева. Выше ростом, видите? Маша всегда была мелкой.
Вова взял снимок. Действительно, две девочки — но одна повыше, с тёмными волосами. Вторая — светленькая, маленькая.
— Вот наша свадьба с Иваном, — продолжала Зина. — Тысяча девятьсот семьдесят девятый год. Маша была свидетельницей. Плакала на церемонии, помню. Говорила, счастливая очень.
Ещё одна фотография. Жених и невеста у ЗАГСа. И рядом — та самая маленькая женщина, будущая бабушка Маша.
— Потом Полина родилась, — Зина посмотрела на Полину. — Моя дочь. Ты помнишь меня, Поля?
Полина Семёновна закрыла лицо руками.
— Не помню, — прошептала она. — Я ничего не помню.
— Конечно не помнишь, — кивнула Зина. — Тебе было три года, когда меня упекли в психушку. По заявлению твоей любимой мамы. Которая на самом деле твоя тётя.
Денис присвистнул.
— Ничего себе...
— Маша сказала врачам, что я опасна, — продолжала Зина ровным голосом. — Что выдумываю себе сестёр, разговариваю с воздухом, бьюсь в истериках. Иван тогда пил сильно, не разобрался. Подписал все бумаги. А меня увезли. В Кащенко. Знаете такую больничку?
Лиза присела на край стола.
— Но как... Как вас выпустили?
— Не выпустили, — усмехнулась Зина. — Я сбежала. Девяносто четвёртый год был — бардак, развал, никто никого не контролировал. Вышла через чёрный ход, села на электричку. Приехала в Химки — дом наш продан, Иван умер от цирроза, Поля с Машей переехали в квартиру, которую Маша купила на мои деньги.
Она достала сигарету, закурила, несмотря на возмущённое шиканье нотариуса.
— Я пришла к Маше. Попросила отдать дочь. Она мне сказала: «Какая дочь? У тебя никогда не было дочери. Ты больна, Зина. Ты всё выдумала». И знаете что? Я едва не поверила. Столько лет в больнице, столько уколов, таблеток... Голова моя была как вата.
Вова смотрел на мать. Полина Семёновна сидела бледная, окаменевшая.
— Мама, — позвал он тихо. — Это правда?
— Не знаю, — выдохнула она. — Я правда не знаю. Мама всегда говорила, что она одна меня родила, растила...
— Маша врала, — отрезала Зина. — Она меня всегда ненавидела. С детства. Я была красивее, умнее, Иван меня выбрал, а не её. Вот она и решила всё отнять. Жизнь мою, дочь, деньги.
Нотариус откашлялся.
— У меня есть результаты экспертизы, — сказал он. — Зинаида Семёновна предоставила медицинские документы из больницы, где она содержалась. Всё подтверждается. Она действительно была там с восемьдесят второго по девяносто четвёртый. А свидетельство о смерти, которое принесла Мария Семёновна, — поддельное.
Лиза обхватила голову руками.
— Но если всё это правда, то зачем весь этот цирк? Сообщения Вове, скандалы, эти игры?
Зина затушила сигарету об подоконник.
— А затем, милая Лизонька, что я хотела посмотреть — что вы за люди. Моя дочка, мой внук. Какие вы. Добрые? Справедливые? Или такие же, как Маша — готовые на всё ради денег?
Она встала, подошла к Полине Семёновне. Протянула руку, погладила её по щеке.
— Ты красивая, доча. Похожа на Ивана. Я за тобой следила все эти годы. Издалека. Видела, как ты в институт поступила, как замуж вышла, как Вову родила. Хотела подойти, но боялась — вдруг опять в больницу засунут?
Полина заплакала — беззвучно, крупными слезами.
— Почему... Почему вы мне не сказали раньше?
— Не знаю, — призналась Зина. — Трусила, наверное. Да и Маша... Маша сама-то больна. По-настоящему больна. Она правда верит, что я — её выдумка. Что сестры у неё никогда не было. Она себе это так внушила, что сама поверила.
Нотариус достал ещё один документ.
— Я обязан сообщить, что Зинаида Семёновна имеет полное право требовать свою долю наследства. С процентами, с компенсацией за моральный ущерб... Сумма выйдет большая. Очень большая.
Полина вытерла слёзы.
— Берите, — сказала она хрипло. — Берите всё. Квартиру, деньги. Я... Мне всё равно. Мне только правду хочется знать.
— Правду? — Зина села обратно, закинула ногу на ногу. — Правда в том, что Маша не виновата. Она больна. Раздвоение личности, сказали бы врачи. Она и правда думала, что я — это она. Что нас две, но в одном теле. Поэтому и выдумала, что я умерла. Легче так было.
Вова потёр лицо руками.
— Но тогда... Тогда кто писал эти сообщения? Кто подстроил скандал с Лизой?
Зина улыбнулась — криво, грустно.
— Я, — призналась она. — Хотела проверить тебя, внучек. Что ты за человек. Побежишь к мамуле под юбку при первой проблеме? Или постоишь за жену? Или вообще изменяешь по-настоящему?
— И каков вердикт? — спросила Лиза ледяным тоном.
— Хороший парень, — кивнула Зина. — Растерянный, слабоватый, но сердце доброе. А ты, Лизонька, молодец. Характер есть. Меня бы такая невестка устроила.
Лиза фыркнула, но губы её дрогнули в улыбке.
Полина Семёновна встала, подошла к Зине.
— Вы... Вы правда моя мать?
— Правда, доченька.
— А Маша?
— Маша — твоя тётя. И баба Маша для Вовы — на самом деле двоюродная бабушка.
Полина обняла её — неловко, судорожно. Зина погладила её по спине.
— Ну вот, — пробормотала она. — Вот и познакомились.
Денис вдруг хлопнул в ладоши.
— Блин, это лучше сериала! Вова, ты мне должен по гроб жизни за то, что я на это посмотрел!
Все рассмеялись — нервно, истерично, но рассмеялись.
Нотариус собрал бумаги.
— Итак, что решаем? Подаём в суд? Требуем компенсацию?
Зина помолчала. Потом достала из сумки ещё один документ — помятый, исписанный от руки.
— Вот, — сказала она. — Я тут написала. Отказываюсь от денег. От квартиры. От всего. Пусть остаётся у Маши. Я для другого пришла.
— Для чего? — спросила Полина.
— Познакомиться, — просто ответила Зина. — Узнать дочь, внука. Увидеть, что вы — хорошие люди. Мне больше ничего не надо.
Она встала, надела плащ.
— Ладно, пошла я. Далеко живу, в Серпухове. Огород там у меня, куры. Вы приезжайте как-нибудь. Познакомлю вас с соседкой Валькой — та баню классно топит.
Вова вскочил.
— Подождите! А как же бабушка Маша? Что с ней делать?
Зина остановилась в дверях.
— Лечить надо, — вздохнула она. — Но она не пойдёт. Упрямая, знаю я её. Будет до конца стоять на своём — что я выдумка, что меня нет.
— Может, вместе попробуем? — предложила Полина. — Вы придёте, поговорите с ней...
— Пробовала, — покачала головой Зина. — Сто раз пробовала. Она меня видит и кричит: «Это я! Это моё отражение! Уйди!» Не хочу я больше её пугать.
Она вышла. В коридоре щёлкнул замок лифта.
Домой они ехали все вместе — Вова, Лиза, Полина, Денис. В такси, молча. За окном моросил дождь, и город плыл в серой дымке.
— Значит, моя мать — не мать, — пробормотала Полина. — А тётя.
— Значит, моя бабушка — на самом деле прабабка, — добавил Вова.
— Значит, я замужем за клиническим случаем, — закончила Лиза.
Денис захихикал.
— Зато у вас теперь бабушка в Серпухове! С баней! Пригласит на лето — как на дачу!
Лиза посмотрела на Вову. Долго, внимательно.
— Ты всё-таки не изменял, — сказала она.
— Не изменял.
— И мамуля твоя теперь дочка Зины, а не Маши.
— Похоже на то.
— И вообще всё не так, как казалось.
— Угу.
Она вздохнула.
— Ладно. Возвращайся домой. Ключи я уже поменяла обратно. Новые у консьержки.
Вова обнял её — крепко, долго. Лиза уткнулась ему в плечо.
— Только чтобы больше таких сюрпризов не было, — пробормотала она. — Договорились?
— Договорились.
А на следующий день Полина Семёновна поехала к Маше в Химки. Зашла в квартиру — та сидела на диване, смотрела в окно.
— Мама, — позвала Полина. — Нам надо поговорить.
— Ты откуда? — Маша повернулась. Глаза её были мутные, далёкие. — Зина, это ты? Или я?
— Я Полина, — ответила та. — Ваша дочь.
— Полина, — повторила старуха. — Зинина Полина. Моя племянница. Да?
— Нет, мама. Ваша дочь.
Маша покачала головой.
— Зины нет. Зина умерла. В восемьдесят девятом. От аппендицита. Я её хоронила. Сама. Одна.
Полина села рядом.
— Мама, вы помните врача из Кащенко? Доктора Рубинштейна?
Маша вздрогнула.
— Помню. Он плохой. Он Зину забрал. Сказал, что она больная.
— Он был прав, — тихо сказала Полина. — Зина была больна. Но выздоровела. Она жива. Живёт в Серпухове. Хотите с ней увидеться?
Маша встала. Подошла к окну. За стеклом качались голые ветки, падали последние жёлтые листья.
— Не хочу, — сказала она. — Если я её увижу, она заберёт меня обратно. Внутрь. И я исчезну. А я не хочу исчезать. Я хочу быть Машей. Просто Машей.
Полина обняла её.
— Хорошо, — пробормотала она. — Будьте Машей. Просто Машей.
Прошло полгода
Весна пришла мокрая, серая. Вова и Лиза жили как прежде — ругались, мирились, ходили в кино по субботам. Полина Семёновна навещала Машу каждую неделю, читала ей вслух детективы. А Зина звонила иногда — спрашивала, как дела, рассказывала про огород.
Однажды в апреле Вова поехал к бабушке — отвезти продукты. Зашёл в квартиру — та сидела за столом, перебирала фотографии.
— Бабушка, вы чего?
Она подняла голову. Глаза её были ясные, спокойные.
— Смотрю на Зину, — сказала она. — Вот она здесь, маленькая. Мы с ней в песочнице играли.
Вова присел рядом.
— Бабушка, а кто из вас Маша?
Старуха задумалась.
— Не помню, — призналась она. — То ли я, то ли она. А может, мы обе Маши. Или обе Зины. Какая разница?
— Никакой, — согласился Вова.
Он обнял её, и они так сидели — смотрели на старые фотографии, где две девочки смеялись в камеру, и было совершенно непонятно, кто из них кто.
А в Серпухове, в маленьком домике с огородом, Зина поливала грядки. Сажала помидоры, огурцы. Соседка Валька кричала через забор:
— Зин, а кто это к тебе приезжал на той неделе?
— Дочь моя, — отвечала Зина. — И внук.
— А я думала, у тебя родни нет!
— Была, — усмехнулась Зина. — Просто долго искать пришлось.
Она распрямилась, посмотрела на небо. Тучи расходились, проглядывало солнце.
И где-то между Химками и Серпуховом, между прошлым и настоящим, между правдой и выдумкой существовали две сестры — Маша и Зина. То ли разные, то ли одинаковые. То ли живые, то ли давно мёртвые.
Но это уже не имело значения.
Главное — семья собралась.