Хрусталь в серванте звякнул от удара кулаком по столу. Яна стояла посреди гостиной, и казалось, что сейчас пол под ней треснет — так она вжималась пятками в паркет.
— И почему я должна продать свою дачу, чтобы сделать твоей маме ремонт в доме? Нашли спонсора, наглецы! — прошипела она, и голос ее был похож на треск льда на весенней реке.
Сергей сидел на диване, сгорбившись, словно старик. Хотя ему всего сорок три. Плечи втянуты, руки между колен. Он смотрел на ковер — на это дурацкое пятно от вина, которое они так и не вывели после новогоднего корпоратива.
— Яна, послушай...
— Нет, ты послушай! — Она шагнула к нему, и он инстинктивно отшатнулся. — Ты вообще в курсе, сколько стоит эта дача? Моя мама мне ее оставила. Моя! Единственное, что у меня есть, понимаешь? А ты... ты приходишь домой и с порога заявляешь: «Давай продадим дачу, маме на ремонт надо».
— Крыша течет.
— Да хоть фундамент проваливается! — Яна смеялась, но смех этот был страшнее крика. — Пусть твоя драгоценная Магдалена Васильевна продаст свой участок в Подмосковье. Или хотя бы телевизор новый, который она себе в прошлом году купила. Восемьдесят дюймов! Для однокомнатной хрущевки!
Сергей поднял голову. Глаза красные, будто не спал трое суток.
— Участок заброшенный. Там одна земля. А телевизор... маме же надо что-то смотреть.
— А мне что, не надо? — Яна присела на корточки перед ним, заглядывая снизу вверх. — Сережа, ты меня слышишь вообще? Я десять лет в эту дачу все вкладывала. Баню отстроила, веранду пристроила, яблони посадила. Это мое место. Мое!
Он отвел взгляд.
— Мама одна. Ей семьдесят два. Кто ей поможет, кроме меня?
— Тетя Галя? Дядя Витя? — Яна встала, отряхнула колени. — У нее же сестра с братом есть. Пусть они скинутся.
— Галка в Испании живет. Витя...
— Витя что? Витя тоже сын. Пусть и раскошеливается.
Сергей поднялся с дивана, прошел к окну. За стеклом темнело — девятый час вечера, конец октября, фонари еще не горят. Двор пустой, только одна машина с включенными фарами стоит у подъезда. Кто-то кого-то ждет.
— Витя в прошлом году маме на лекарства дал. Сорок тысяч.
— Ой, герой! — Яна схватила со стола пачку сигарет, достала одну, покрутила в пальцах и бросила обратно. Не курила уже год, но руки сами тянулись. — А ты сколько дал? За эти десять лет? Ты вообще считал?
Он молчал. И это молчание было хуже любого ответа.
— Я тебе скажу, сколько, — продолжила Яна, подойдя к буфету и вытаскивая оттуда старую тетрадь в клеточку. — Вот. Смотри. Июль две тысячи пятнадцатого — холодильник, восемнадцать тысяч. Сентябрь того же года — микроволновка, шесть. Декабрь — шуба, тридцать пять. Дальше листать?
— Зачем ты это записывала?
— А затем! — Она швырнула тетрадь на стол. — Чтобы потом не забыть, кто в этой семье кормилец, а кто паразит.
Сергей резко обернулся. Лицо побагровело.
— Ты про мою мать сейчас?
— Про кого надо, про того.
— Повтори.
— Паразит, — выговорила Яна, глядя ему в глаза. — Твоя мамочка — паразит. Сидит на пенсии, ноет, что денег нет, а сама каждую неделю в салон красоты ходит. Маникюр, педикюр, волосы. Ты знаешь, сколько это стоит?
— Женщина хочет выглядеть прилично...
— Женщина хочет за чужой счет жить! — Яна подошла вплотную. — И ты ей в этом помогаешь. Сынок примерный. Мамин защитник. А что жена при этом чувствует — тебе плевать.
— Не начинай.
— Я уже начала. И знаешь что? Я устала. Надоело мне быть дойной коровой для твоей родни. Хватит.
Сергей схватил куртку с вешалки.
— Я пошел.
— Куда?
— К маме. Пусть хоть она меня выслушает нормально.
Яна засмеялась — коротко, зло.
— Конечно, беги к мамочке. Она тебя пожалеет, печенек напечет, по головке погладит. А потом снова попросит денег. И ты снова принесешь. Как всегда.
Дверь хлопнула. Яна осталась одна.
Села на диван, на то место, где только что сидел муж. Еще теплое. Взяла телефон, открыла фотографии. Вот дача — веранда, которую они с мамой вдвоем строили. Вот яблони в цвету. Вот старая качель, на которой она качалась ребенком. Мама на крыльце, улыбается. Это одна из последних фотографий. За три месяца до того, как ее не стало.
«Продать. Он хочет, чтобы я это продала».
Яна положила телефон экраном вниз. Посмотрела на часы — половина десятого. Сергей сейчас уже у метро. Поедет на другой конец города, в эту чертову хрущевку, где воняет кошачьими консервами и старостью.
Надо было позвонить Дине. Соседке. Она всегда знала, что делать. У нее вообще на все готовые решения были — как из инструкции по сборке мебели.
Яна набрала номер.
— Дин, ты спишь?
— Сплю. Прямо в трубку храплю, не слышишь? — Дина явно курила, слышно было, как она затягивается. — Что случилось?
— Он хочет, чтобы я дачу продала.
Пауза.
— Твой Сережа?
— Угу.
— Зачем?
— Свекрови на ремонт.
Еще одна затяжка. Где-то на фоне заорал ребенок.
— Тихо, Максимка, мама по телефону! — крикнула Дина, потом снова в трубку: — Ян, а ты что ответила?
— Послала его. Куда подальше.
— Правильно. Приезжай, поговорим. Я тут вино вчера открыла, не допила.
— Сейчас?
— А когда же? Завтра на работу обеим с утра. Давай, жду.
Яна оделась за три минуты. Джинсы, свитер, пуховик. Кроссовки без шнурков — втиснула ноги и побежала. Дина жила в соседнем подъезде, но все равно это было как глоток свободы — выйти из квартиры, где еще висел запах скандала.
На улице похолодало. Ветер трепал голые ветки деревьев, гнал по асфальту пустые пакеты. Яна шла быстро, почти бежала. Мимо детской площадки, мимо магазина, который работал круглосуточно, мимо парикмахерской с выцветшей вывеской.
У подъезда Дины кто-то курил. Мужик в камуфляжной куртке, лицо в тени.
— Есть прикурить? — спросил он, когда Яна поравнялась с ним.
— Не курю.
— Ну и правильно. Вредно это дело.
Яна толкнула дверь, зашла в подъезд. Здесь пахло борщом и свежей краской — видимо, ремонт делали на первом этаже. Поднялась на третий, позвонила.
Дина открыла сразу, будто стояла за дверью.
— Заходи. Вино на столе.
В квартире было тепло, уютно. На диване спал младший сын Дины — Максимка, пять лет. Старшая дочка, Ксюха, сидела в своей комнате за компьютером, слышалась музыка.
— Рассказывай, — Дина плюхнулась на стул, налила вино в два граненых стакана. — Чего свекровь-то придумала?
— Крыша течет. Надо ремонт делать. Денег нет. Вот Сережка и решил, что моя дача — это выход.
— А он сам-то работает?
— Работает. Водителем. Сорок тысяч приносит.
— На семью?
— Ага. Из них двадцать — коммуналка и кредит. Остальное — на еду.
— А ты?
— Я шестьдесят зарабатываю. Бухгалтер.
Дина присвистнула.
— Так ты его кормишь, получается.
— Вот именно. И дачу мою он хочет продать. Чтобы его маме хорошо было.
— А мамаша что, совсем без денег?
Яна отпила вино — кислое, дешевое, но согревало.
— Пенсия у нее двадцать две. Плюс она еще подрабатывает — консьержкой в каком-то офисе. Еще пятнадцать приносит. В общей сложности тридцать семь. На одного человека.
— Ничего себе. Я на столько четверых тяну.
— Вот и я про то же. Но Сереже кажется, что мама бедствует. Что она последние копейки считает. А на деле она каждый месяц новую кофточку себе покупает. И в ресторан с подругами ходит.
Дина налила еще вина.
— Слушай, а может, тебе с ней поговорить? Напрямую?
— С Магдаленой Васильевной? — Яна скривилась. — Да она меня на порог не пустит. Мы с ней уже три года как не общаемся. После того случая.
— Какого случая?
— Она мне на день рождения подарила поношенную кофту. Свою старую. Сказала: «Вот, тебе пригодится, ты же любишь простые вещи». А сама в тот же день в золотых серьгах красовалась. Новых. Я разозлилась, сказала, что не нуждаюсь в обносках. Она обиделась. С тех пор мы здороваемся через Сережку.
— Жесть.
— Ага. И вот теперь эта особа хочет, чтобы я ради нее дачу продала. Офигеть просто.
Дина задумалась, крутя стакан в руках.
— А ты знаешь... может, все-таки стоит съездить к ней? Без Сережки. Прямо завтра. Поговорить по-человечески. Объяснить, что дача для тебя значит. Может, она поймет.
— Да ну...
— Яна, серьезно. Ты же понимаешь, что если сейчас не решишь этот вопрос, дальше будет только хуже. Сережка застрянет между вами. Будет метаться. А потом вообще взбесится и сделает какую-нибудь глупость.
Яна допила вино. В голове шумело. От усталости, от злости, от вина.
— Ладно. Завтра после работы съезжу. Посмотрю, что она скажет.
— Вот и правильно. А я с тобой поеду. Для моральной поддержки.
— Да не надо...
— Надо, надо. Вдвоем веселее. К тому же, я давно хотела посмотреть на эту твою свекровь. Ты про нее столько рассказывала, что мне уже интересно стало.
Яна усмехнулась.
— Ну смотри. Только не обижайся потом, если она тебя тоже обносками одарит.
Они посидели еще минут сорок, болтая ни о чем — о работе, о детях, о том, что по телевизору показывают одну чушь. Потом Яна пошла домой. Сергея не было. Позвонила ему — не берет трубку. Написала: «Где ты?». Ответа не последовало.
«Ну и пусть. Пусть посидит у мамочки, подумает».
Яна легла спать, но долго не могла уснуть. Ворочалась, слушала, как за окном шумит ветер. Думала про дачу. Про маму. Про то, что если продаст — потеряет последнее, что связывало ее с прошлым. С тем временем, когда все было просто и понятно.
А под утро приснился странный сон. Будто она стоит на веранде дачи, а вокруг — пустота. Нет ни яблонь, ни бани, ни дома. Только веранда посреди ничего. И мама рядом, улыбается. Говорит что-то, но слов не слышно.
Яна проснулась в семь утра от будильника. Голова гудела. Сергей лежал рядом — видимо, пришел ночью. Спал, отвернувшись к стене.
Она встала, умылась, оделась. Позавтракала наспех — кофе и бутерброд. В половине восьмого вышла из дома. На работу надо было к девяти.
День прошел как в тумане. Яна сидела над документами, но мысли были где-то далеко. В половине седьмого позвонила Дина:
— Ну что, поехали к свекрови?
— Поехали.
Они встретились у метро. Ехать надо было через весь город — Магдалена Васильевна жила на окраине, в старом районе, где дома строили еще при Хрущеве. Дорога заняла час. Яна смотрела в окно вагона, на мелькающие станции, на людей, которые садились и выходили. Все эти лица — усталые, озабоченные. Каждый со своими проблемами.
— Ты адрес знаешь? — спросила Дина, когда они вышли из метро.
— Знаю. Тут недалеко.
Они шли минут пятнадцать. Мимо гаражей, мимо заброшенного кинотеатра, мимо школы с облезлыми стенами. Дом оказался серым, пятиэтажным, с покосившимися балконами. Подъезд воняли мочой и сыростью.
— Приехали, — Яна остановилась у двери с потертой обивкой. — Это здесь.
— Ты уверена, что хочешь?
— Нет. Но надо.
Яна нажала на звонок. Внутри что-то пискнуло. Потом шаги. Дверь открылась, и на пороге появилась Магдалена Васильевна.
Высокая, сухая, с седыми волосами, уложенными в аккуратную прическу. На ней был халат — зеленый, с цветочками. На ногах тапочки на каблуках.
Она посмотрела на Яну, потом на Дину. Лицо вытянулось.
— Вы зачем?
— Поговорить надо, — сказала Яна. — Можно войти?
Магдалена Васильевна помедлила, потом отступила в сторону.
— Заходите. Только обувь снимайте, я тут только полы помыла.
Они прошли в квартиру. Маленькая прихожая, тесная кухня, комната, заставленная мебелью. Пахло борщом и кошачьим кормом. На подоконнике дремал огромный рыжий кот.
— Садитесь, — Магдалена Васильевна кивнула на стулья. — Чаю хотите?
— Нет, спасибо, — Яна села, положила руки на стол. — Магдалена Васильевна, нам с вами поговорить надо. Серьезно.
— О чем? — Свекровь села напротив, скрестила руки на груди.
— О даче.
Лицо Магдалены Васильевны стало каменным.
— А, вот вы о чем. Сережка мне вчера рассказал. Сказал, что ты против.
— Я не против, — Яна наклонилась вперед. — Я просто хочу понять: почему вы решили, что я должна отдать свое имущество на ваш ремонт?
— Это не твое имущество. Это Сережкино тоже. Вы ж в браке.
— Дача записана на меня. Мама мне ее завещала. До брака.
— Ну и что? Сережка твой муж. Он имеет право...
— Он не имеет права продавать то, что мне принадлежит!
Магдалена Васильевна поджала губы.
— Значит, ты думаешь только о себе. А что мне-то делать? Крыша течет. Скоро зима. Мне что, под дождем сидеть?
Дина вмешалась:
— Извините, а вы не думали о том, чтобы сами накопить на ремонт? Или у родственников попросить?
Магдалена Васильевна повернулась к ней.
— А вы вообще кто такая?
— Подруга Яны.
— Ага. Понятно. Подруга. Настроила ее, небось, против меня.
— Никто никого не настраивал, — Яна встала. — Магдалена Васильевна, я не продам дачу. И точка. Если вам нужны деньги на ремонт — попросите у тети Гали или у дяди Вити. Или возьмите кредит. Но не рассчитывайте на меня.
— Как ты смеешь мне указывать! — Свекровь тоже встала, голос ее дрожал от возмущения. — Я тебя в семью приняла, как родную! А ты... ты неблагодарная...
— Приняли? — Яна засмеялась. — Вы меня терпели. С самого начала. Потому что Сережка меня выбрал, а не кого-то другого. А мне постоянно намекали, что я не такая. Не той породы. Не той закваски.
— Это неправда!
— Правда! Вы мне на день рождения старую кофту подарили! Свою обноску!
— Это была хорошая вещь!
— Это было унижение!
Магдалена Васильевна побледнела. Села обратно на стул. Руки ее дрожали.
— Уходите, — тихо сказала она. — Обе. Вон отсюда.
Яна взяла сумку, развернулась и пошла к выходу. Дина за ней. Уже на пороге Яна обернулась:
— И передайте Сереже, что если он будет продолжать настаивать на продаже дачи — я подам на развод.
Дверь за ними закрылась. Они спустились вниз, вышли на улицу. Стемнело. Фонари горели тускло.
— Ну ты даешь, — пробормотала Дина. — Развод — это серьезно.
— Я серьезно, — Яна шла быстро, не оглядываясь. — Устала я. От всего этого. От него, от нее, от этой вечной нужды. Пусть живут, как хотят. А я — отдельно.
Они ехали обратно молча. Каждая думала о своем. На полпути Яне пришло сообщение от Сергея: «Мама позвонила. Сказала, что ты ей нагрубила. Это правда?»
Яна не ответила. Выключила телефон и положила в сумку.
Дома никого не было. Сергей, видимо, опять у мамы. Яна разделась, легла на диван. Лежала, глядя в потолок. Думала о том, что жизнь ее где-то свернула не туда. Что она оказалась в ловушке, из которой нет выхода.
А может, выход есть? Может, надо просто набраться смелости и сделать этот шаг? Уйти. Начать заново. Без Сергея, без его вечно нуждающейся мамаши, без этих скандалов и претензий.
Телефон завибрировал. Яна включила его. Сообщение от неизвестного номера: «Яна, это тетя Галя. Мне Магдалена позвонила. Рассказала про вашу ссору. Нам надо поговорить. Срочно. Завтра в два дня буду в кафе «Шоколад» на Тверской. Приходите. Это важно».
Яна перечитала сообщение три раза. Тетя Галя. Сергеева тетка, которая вроде как в Испании живет.
«Что ей надо?»
Но что-то внутри подсказывало — надо идти. Надо узнать, что происходит. Может, эта встреча все изменит.
Яна ответила: «Хорошо. Буду».
И выключила свет.
Утро началось с тишины. Той самой, когда просыпаешься и понимаешь — что-то не так. Яна открыла глаза и сразу почувствовала: Сергея в квартире нет. Даже запаха его не было — ни кофе, ни одеколона, который он всегда плескал на себя перед работой.
На кухне — чистая плита, пустая раковина. Значит, домой не приходил. Переночевал у матери.
Яна заварила себе чай, села у окна. За стеклом моросил мелкий дождь, превращая город в серую акварель. Люди бежали по тротуарам, прячась под зонтами. Машины ползли по мокрому асфальту, обрызгивая прохожих.
Телефон молчал. Ни звонков, ни сообщений.
«Может, и правда развестись?» — подумала Яна, прихлебывая из кружки. — «Продать эту квартиру, разделить деньги пополам. Он — к маме, я — на дачу. Буду жить там. Одна. Зато спокойно».
Но мысль эта не грела. Наоборот — становилось холодно внутри, пусто.
В половине первого Яна оделась и вышла из дома. До встречи с тетей Галей оставалось полтора часа, но сидеть в квартире больше не могла — стены давили.
Ехать на Тверскую — через полгорода. Яна села в метро, нашла свободное место у окна. Вагон качало, огни станций мелькали за стеклом. Напротив сидела девушка с младенцем на руках — он спал, уткнувшись носом ей в плечо. Мать смотрела на него с такой нежностью, что Яне стало больно.
У них с Сергеем детей не было. Пробовали — не получилось. Врачи разводили руками, говорили: «Бывает. Природа». Сергей переживал молча, но Яна видела — что-то внутри него сломалось тогда. Будто он решил, что раз продолжения рода не будет, то и семья — не настоящая. Формальность.
А Магдалена Васильевна после этого стала еще холоднее. Один раз даже сказала, глядя в сторону: «Жаль, что род наш на Сережке оборвется». Яна тогда промолчала, но запомнила. Как занозу под кожей.
«Тверская» встретила толпой туристов с селфи-палками. Яна протиснулась мимо них, вышла на улицу. Дождь закончился, но небо висело низко, серое и тяжелое.
Кафе «Шоколад» оказалось небольшим, с витриной, заставленной пирожными. Внутри пахло корицей и ванилью. За столиками сидели парочки, студенты с ноутбуками, пожилая женщина с книгой.
И тетя Галя.
Яна узнала ее сразу, хотя видела всего пару раз — на свадьбе и на поминках Сергеевого отца. Высокая, статная, с короткой стрижкой. На ней было бежевое пальто, на шее — шелковый платок. Выглядела она лет на пятьдесят, хотя Яна знала — ей за шестьдесят.
— Яна? — Галя встала, протянула руку. — Садись, пожалуйста. Я уже заказала кофе.
— Здравствуйте, — Яна пожала прохладную ладонь, села напротив. — Вы... в Москве?
— Прилетела вчера вечером. Магдалена позвонила. Сказала, что у вас конфликт. — Галя налила кофе из турки в маленькую чашечку, придвинула Яне. — Я не вмешиваюсь обычно. Но сейчас... сейчас надо.
— Из-за дачи? — Яна взяла чашку, но пить не стала. — Я не продам. Можете не уговаривать.
— Я не за этим, — Галя покачала головой. — Наоборот. Я хочу, чтобы ты знала правду. Потому что Магдалена все равно расскажет. Но по-своему. А я хочу, чтобы ты услышала от меня.
Яна нахмурилась.
— Какую правду?
Галя помедлила, потом достала из сумки конверт. Старый, пожелтевший по краям. Положила на стол между ними.
— Сергей — не родной сын Магдалены.
Слова повисли в воздухе. Яна смотрела на конверт, потом на Галю. Не понимала.
— Что?
— Он приемный. Магда взяла его из детдома, когда ему было три года. — Галя говорила тихо, но четко. — Мой брат, Володя, не мог иметь детей. Они с Магдаленой пытались, ходили по врачам. Потом решили усыновить. Нашли Сережку. Оформили документы. И никому не сказали. Даже мне — через пять лет только.
Яна молчала. В голове гудело.
— Но... почему он не знает?
— Потому что Магдалена решила — незачем. Зачем ребенку знать, что он не родной? Володя согласился. Они воспитывали его, как своего. А когда Володя умер, Магда решила, что тайна умрет с ней.
— И зачем вы мне это рассказываете?
Галя вздохнула.
— Потому что вчера вечером Магдалена позвонила мне и сказала, что расскажет Сереже правду. Что устала врать. Что больше не может. И что она продает дом и уезжает.
— Куда?
— Ко мне. В Испанию. Навсегда.
Яна откинулась на спинку стула. Кофе остывал в чашке.
— То есть она бросает его?
— Она говорит, что освобождает. Что Сережка взрослый мужик, сам разберется. А ей надоело быть матерью, которая не родная. — Галя открыла конверт, достала фотографию. — Вот. Это Сережка в детдоме. За месяц до того, как Магдалена его забрала.
Яна взяла фотографию. Маленький мальчик с огромными глазами, в полосатой футболке. Стоит у стены, руки по швам. Смотрит в объектив так, будто ждет удара.
— Господи...
— Магдалена сегодня утром вызвала его к себе. Рассказала. Все. — Галя забрала фотографию, спрятала обратно в конверт. — Сережка в шоке. Он звонил мне час назад. Спрашивал, правда ли это. Я подтвердила. Он положил трубку. Больше не берет.
— Где он сейчас?
— Не знаю. Мне Магдалена сказала — он вышел из квартиры и ушел. Даже не хлопнул дверью. Просто взял куртку и ушел.
Яна схватила телефон. Позвонила Сергею — сбросил. Еще раз — тоже. Написала: «Сережа, где ты? Мне Галя все рассказала. Пожалуйста, позвони».
Ответа не было.
— Он не отвечает, — Яна сжимала телефон так, что побелели пальцы. — Надо его найти. Что, если он... что, если...
— Не надо думать о плохом, — Галя положила руку ей на запястье. — Сережка не дурак. Переживет. Просто ему нужно время.
— Время? — Яна резко встала. — Ему только что сказали, что вся его жизнь — вранье! Что мать — не мать! Что он никому не нужен! И вы говорите — время?
Люди за соседними столиками обернулись. Галя поднялась, обошла стол, обняла Яну за плечи.
— Яна, успокойся. Пожалуйста. Я понимаю, что ты переживаешь. Но паниковать сейчас нельзя. Надо думать.
Яна вырвалась, схватила сумку.
— Я поеду к Магдалене. Поговорю с ней. Может, она знает, куда он пошел.
— Она не откроет тебе. Я пробовала звонить — отключила телефон. Собирается, наверное.
— Тогда я поеду к ней и буду ломиться в дверь, пока не откроет!
Яна выбежала из кафе. Галя — за ней.
— Подожди! Я с тобой!
Они поймали такси. Ехали через весь город — пробки, светофоры, нескончаемые улицы. Яна смотрела в окно, пыталась дозвониться до Сергея. Ничего.
Когда подъехали к дому Магдалены, уже темнело. Серое небо превратилось в черное. Из окон светился желтый свет.
Они поднялись на пятый этаж. Яна нажала на звонок — долго, настойчиво. Никто не открывал.
— Магдалена Васильевна! Откройте! — Яна застучала кулаком в дверь. — Это Яна! Мне надо с вами поговорить!
Тишина.
— Магдалена! — Галя тоже подошла ближе. — Это я, Галя! Открой, сестра!
Щелкнул замок. Дверь приоткрылась на цепочку. В щели показалось лицо Магдалены Васильевны — серое, осунувшееся. Глаза красные.
— Чего вам?
— Где Сережа? — Яна протиснулась ближе. — Магдалена Васильевна, вы ему правду сказали. Он ушел. Где он может быть?
— Не знаю, — голос был безразличный, пустой. — Он взрослый. Сам разберется.
— Как вы можете! — Яна ударила ладонью по двери. — Вы его бросаете! После всего! Как вы можете?!
— Я устала, — Магдалена закрыла глаза. — Понимаете? Устала врать. Устала притворяться. Он не мой сын. Никогда не был. Я пыталась... тридцать девять лет пыталась... но не смогла. Не смогла его полюбить.
— Господи... — Галя прижала руку ко рту.
— Я продаю дом. Завтра приедет риелтор. Оценит. Выставлю на продажу. Куплю билет в Малагу. И уеду. Навсегда. — Магдалена открыла глаза, посмотрела на Яну. — И вам советую — бросайте его. Пока не поздно. Он... он не такой, как все. В нем что-то не то. Я всегда это чувствовала.
— Вы... вы чудовище, — прошептала Яна.
— Может быть. Но я честная. Наконец-то. — Магдалена захлопнула дверь. Замок щелкнул.
Яна стояла, прислонившись лбом к двери. Дышала часто, прерывисто.
— Яна, пойдем, — Галя взяла ее под руку. — Здесь мы ничего не добьемся. Надо искать Сережку.
Они спустились вниз. На улице совсем стемнело. Фонари зажглись, освещая мокрые деревья.
— Куда он мог пойти? — Яна оглядывалась, будто ожидая увидеть Сергея здесь, на улице. — Друзей у него почти нет. Родственников, кроме Магдалены... кроме нее не было.
— А на работу? — предложила Галя. — Может, поехал на базу? К машине?
— Он водитель. Машина у него служебная. — Яна потерла лицо руками. — Подожди... дядя Витя! Брат Магдалены! Может, он к нему поехал?
— Витя в Подольске живет, — Галя кивнула. — Давай позвоню.
Она достала телефон, набрала номер. Говорила коротко, глядя куда-то в темноту.
— Витя говорит, Сережка не приезжал. Но он позвонит, если что.
Яна обхватила себя руками. Холодно было — или от ветра, или от ужаса, который накатывал волнами.
— Надо в полицию, — сказала Галя. — Написать заявление.
— Там скажут — сутки не прошли. Взрослый человек имеет право...
— Тогда сами будем искать.
Они поехали к Яне домой — вдруг Сергей вернулся. Квартира была пустой, темной. Яна включила свет, прошла по комнатам. Все на местах. Как будто его и не было.
— Он не приходил, — Яна села на диван, положила телефон на колени. — Куда он мог пойти? Куда?
Галя села рядом.
— Яна... а ты подумай. Если бы ты узнала, что вся твоя жизнь — вранье. Что родители — не родные. Что тебя бросили когда-то. Куда бы ты пошла?
Яна задумалась. Закрыла глаза.
— Я бы... я бы хотела узнать, кто мои настоящие родители. Откуда я. Кто я вообще.
— Вот именно, — Галя кивнула. — Думаю, Сережка поехал в тот детдом. Узнать хоть что-то.
— Он знает, где это?
— Магдалена должна была сказать ему. Если уж рассказывать, то все.
Яна вскочила.
— Какой детдом? Где он находится?
— В Тульской области. Под Алексином. Это часа три на машине.
— У Сережки машины нет. Служебную на ночь не оставляют.
— Автобус. Или электричка. — Галя встала. — Давай проверим расписание.
Они нашли в интернете — последняя электричка на Тулу уходила в девять вечера. Сейчас было уже половина восьмого.
— Если он поехал туда, то сел на дневную. Уже на месте, — Галя смотрела на Яну. — Ехать сейчас поздно. Давай завтра утром. Я возьму машину на прокат. Поедем вместе.
Яна кивнула. Говорить не могла — комок в горле.
Галя осталась ночевать. Они сидели на кухне, пили чай. Яна рассказывала про Сергея — каким он был, когда они познакомились. Добрым, внимательным. Как он дарил ей цветы просто так, без повода. Как они гуляли по ночному городу, целовались под фонарями. Как он делал ей предложение — неуклюже, запинаясь, но так искренне.
— Он хороший, — говорила Яна, вытирая слезы. — Просто... просто Магдалена его сломала. Постоянно требовала внимания, денег, заботы. Он пытался быть хорошим сыном. А она... она даже не любила его.
— Она не умела, — тихо сказала Галя. — У нее внутри что-то черное. Я давно это заметила. Еще когда мы детьми были. Она не умеет любить. Никого.
Под утро Яна задремала на диване. Снилось что-то страшное, спутанное. Магдалена с лицом маски. Сергей, который идет по темному лесу. Дача, которая горит.
Проснулась от звонка в дверь. Вскочила, побежала открывать. На пороге стояла Дина.
— Ян, я тут подумала... — Дина замолчала, увидев лицо подруги. — Что случилось?
Яна рассказала. Быстро, сбивчиво. Дина слушала, открыв рот.
— Ничего себе...
— Мы сейчас едем в Тулу. Думаем, он там. В детдоме.
— Я с вами, — сказала Дина. — Максимку у свекрови оставлю. Ксюха сама справится. Поехали.
Они выехали в десять утра. Галя взяла белую «Киа Рио» в прокате. Вели по очереди — сначала Галя, потом Дина. Яна сидела сзади, смотрела в окно. За стеклом мелькали поля, деревни, леса. Дорога петляла, шла то вверх, то вниз.
Доехали к двум часам дня. Детдом оказался на окраине Алексина — двухэтажное здание из красного кирпича, с облупившейся краской на рамах. Вокруг — забор, покосившиеся ворота, площадка с ржавыми качелями.
— Жуткое место, — пробормотала Дина.
Они вошли внутрь. Пахло хлоркой и вареной капустой. В коридоре стояла женщина в белом халате — воспитательница, видимо.
— Вам кого? — спросила она.
— Мы ищем Сергея Новикова, — Яна шагнула вперед. — Он... он когда-то здесь жил. В начале девяностых. Мы думаем, он мог приехать сюда.
Женщина нахмурилась.
— Вчера приходил мужчина. Спрашивал про себя. Документы смотрел в архиве. Это он?
— Да! Да, это он! — Яна схватила ее за руку. — Он здесь? Где он?
— Ушел. Часа три назад. Сидел в архиве, читал что-то. Потом встал и ушел. Ничего не сказал.
— Куда он пошел?
— Не знаю. Я спросила — вам помочь чем? Он покачал головой и вышел.
Яна выбежала на улицу. Оглядывалась — может, увидит. Но вокруг никого. Только ветер гнал по дороге листья.
— Яна, смотри! — Дина указала на скамейку у забора. — Там кто-то сидит!
Яна побежала. Сердце колотилось так, что, казалось, сейчас выпрыгнет.
Это был Сергей.
Сидел, ссутулившись, глядя в никуда. Лицо серое, небритое. Глаза пустые.
— Сережа... — Яна остановилась в шаге от него.
Он поднял голову. Посмотрел на нее — и в этом взгляде было столько боли, что Яна зажмурилась.
— Ты знала? — спросил он тихо.
— Нет. Галя мне вчера рассказала. — Яна присела рядом. — Сережа...
— Меня бросили, — он сказал это так просто, будто констатировал факт. — Когда мне было два года. Мать... моя настоящая мать... оставила в больнице. Я болел пневмонией. Она ушла и не вернулась. Так написано в документах.
Яна молчала. Просто сидела рядом.
— Отца не было вообще. Неизвестен. — Сергей усмехнулся — криво, горько. — Я всю жизнь думал, что я Новиков. Что у меня есть корни. Семья. А оказалось... я никто. Безродный.
— Ты не безродный, — Яна взяла его за руку. — Ты — Сергей. Мой муж. Хороший человек. И то, что Магдалена оказалась дрянью, не меняет этого.
Он посмотрел на их переплетенные пальцы.
— Она сказала, что никогда не любила меня. Что я... что я не такой.
— Она не умеет любить. Это ее проблема. Не твоя.
Сергей молчал. Потом медленно кивнул.
— Я хотел извиниться, — сказал он вдруг. — За дачу. Я был не прав. Не должен был требовать...
— Забудь про дачу, — Яна прижалась к нему. — Сейчас это неважно.
Они сидели молча. Рядом подошли Галя и Дина. Тоже молчали.
Потом Сергей встал.
— Поехали домой, — сказал он. — Мне надо подумать. Обо всем.
Они ехали обратно втроем — Сергей за рулем, Яна рядом. Дина с Галей сзади. За окном темнело. Лес сменялся полями, поля — деревнями.
— Магдалена продает дом, — сказала Галя тихо. — Уезжает в Испанию.
— Пусть, — ответил Сергей, не отрывая взгляда от дороги. — Мне все равно.
Но Яна видела — руки его дрожат на руле.
Когда приехали в Москву, было уже поздно. Галя и Дина разъехались по домам. Яна с Сергеем поднялись в квартиру.
Он снял куртку, прошел в ванную. Долго стоял там под душем. Яна ждала на кухне. Заварила чай. Поставила перед ним кружку, когда он вышел.
— Спасибо, — он обхватил кружку ладонями. — За то, что приехала. За то, что... за все.
— Я твоя жена, — просто сказала Яна. — Куда же я денусь?
Он посмотрел на нее — долго, внимательно. Потом вдруг спросил:
— А ты меня любишь?
Яна не ожидала этого вопроса. Задумалась. И поняла — да. Несмотря ни на что. Несмотря на скандалы, на Магдалену, на эти чертовы ремонты и дачи. Любит.
— Люблю, — сказала она. — Идиота.
Сергей улыбнулся. Первый раз за эти дни.
— Я тоже тебя люблю. Ненормальную.
Они обнялись. Стояли так на кухне, молча. И Яна думала — может, это и есть настоящая семья. Не та, что по крови. А та, что по выбору. Когда ты остаешься, даже когда трудно. Когда держишь за руку, даже когда больно.
А дача... дача подождет.
Через неделю Магдалена Васильевна уехала. Без прощания, без звонков. Просто села в такси с двумя чемоданами и растворилась в утреннем тумане. Дом выставила на продажу — риелтор повесил объявление на покосившийся забор.
Сергей узнал об этом от соседки — той самой, что курила у подъезда в камуфляжной куртке. Оказалось, это была женщина, тетя Зина, которая жила этажом ниже. Она позвонила, сказала: «Сынок, твоя мама уехала. Ключи у меня оставила. Сказала передать — пусть делает с домом что хочет».
Сергей приехал туда один. Ходил по пустым комнатам, где еще вчера стояла мебель, висели фотографии. Теперь только пыль на подоконниках да круги на обоях от картин.
В кладовке он нашел коробку. Старую, перевязанную веревкой. Внутри — детские рисунки. Его рисунки. Корявые домики, кривые солнца, человечки с палками вместо рук. И на каждом — внизу — детским почерком выведено: «Маме. Люблю».
Сергей сел на пол. Держал эти рисунки и не мог понять — зачем она их хранила? Если не любила. Если все эти годы только терпела.
Может, хотела полюбить? Пыталась?
А может, это были доказательства. Что она старалась. Что играла свою роль до конца.
Он сложил рисунки обратно, закрыл коробку. Запер дом и уехал.
Дом продали быстро — через месяц. Купила молодая пара с ребенком. Хотели за городом жить, растить детей в тишине. Сергей отдал им ключи, взял деньги. Половину перечислил Магдалене — через Галю. Пусть живет там, в Испании, на своем берегу.
Вторую половину положил на счет.
А потом сделал то, чего никто не ожидал.
В субботу утром, когда Яна еще спала, он встал, оделся и поехал на дачу. Ее дачу. Ту самую, из-за которой начался весь этот кошмар.
Ходил по участку, смотрел на яблони, на баню, на веранду. Трогал досками стены — крепкие, добротные. Вот здесь Яна с матерью гвозди вбивали. Вот тут качель висела.
Достал из кармана конверт. Толстый. Внутри — все деньги от продажи дома.
И договор дарения. На имя Яны. Чтобы дача принадлежала только ей. Полностью. Безраздельно. Чтобы никто и никогда не мог претендовать.
Он оставил конверт на веранде, придавив камнем. И написал записку:
«Я понял — корни не там, откуда ты родом. Корни там, где ты любишь. Это твоя земля. Я просто счастлив стоять рядом».
Потом уехал.
Яна нашла конверт вечером, когда приехала на дачу проверить — не протекла ли крыша после дождей. Читала записку, смеялась и плакала одновременно.
А в понедельник Сергей подал документы в детдом. На волонтерство. Хотел помогать детям, таким же, каким был когда-то он. Безродным. Потерянным.
— Ты уверен? — спросила Яна, когда он рассказал.
— Да, — он кивнул. — Не могу вернуть прошлое. Но могу изменить чье-то будущее.
Через полгода к ним в гости приехала Галя. С новостью.
Магдалена встретила в Малаге мужчину. Итальянца. Влюбилась. Говорит, впервые в жизни. В семьдесят два года.
— Может, там, вдали от всего, она наконец научится, — сказала Галя, глядя, как Сергей возится с соседским ребенком во дворе. — Любить.
— А может, просто сбежала от себя, — ответила Яна. — Но это уже не наша история.
Их история была другой.
Про то, как люди находят друг друга заново. Когда рушится все, что казалось надежным. Когда оказывается, что семья — это не кровь. Это выбор. Каждый день.
А дача стояла на холме, среди яблонь. Крыша не текла. Веранда скрипела под ветром. И каждые выходные туда приезжали двое — с термосом чая, со смехом, с тишиной, которая не давила, а обнимала.
Иногда к ним присоединялась Дина с детьми. Иногда — Галя, когда прилетала из Испании.
А однажды Сергей привез туда мальчика из детдома — Лешку, восьми лет. Показал яблони, научил разжигать костер. Мальчик смеялся, бегал по траве босиком, а вечером уснул на веранде, укрытый пледом.
— Думаешь, мы справимся? — тихо спросила Яна, глядя на спящего ребенка.
— Не знаю, — честно ответил Сергей. — Но попробуем.
И в этом «попробуем» было больше любви, чем во всех клятвах мира.
...А в Испании, на берегу моря, Магдалена Васильевна сидела с бокалом вина и смотрела на закат. Рядом — итальянец Марко, который держал ее за руку и что-то напевал.
Она улыбалась. И почему-то вспомнила тот рисунок — корявое солнце, кривой домик. «Маме. Люблю».
Может, когда-то она и правда хотела научиться любить.
Но научилась только здесь. Так далеко от дома.
Или то, что она считала домом, никогда им не было.