Предисловие.
Они называли это место Краем Света. И это было самое мягкое и лиричное название из всех, что тут придумали. Антарктида не просто не любила гостей - она была равнодушным убийцей, который даже не замечает букашек у себя под ногами.
Она не убивала сразу. Сначала она соблазняла. Показывала свою ослепительную, первозданную красоту. Бескрайние просторы, где лед искрился под низким солнцем, словно усыпанный миллиардами алмазов. Фантасмагорические южные сияния, что колыхались в черном небе, как полотна безумного светотехника. Иллюзию чистоты и покоя.
Потом приходило понимание. Лед, который на ветру резал кожу не как стекло, а как бесчисленные лезвия бритвы. Ветер, что не выл, а визжал сутками напролёт, пытаясь не просто сорвать крышу, а вырвать душу из тела, высушить её до хрустальной крошки и развеять по ледяной пустыне. Белизна, которая была не цветом, а отсутствием всего. Бесконечная, ослепляющая, в которой можно было потерять не только ориентацию в пространстве, но и рассудок от одного только всепоглощающего одиночества, даже если вокруг тебя находятся другие люди. Их голоса поглощались этой белизной, их фигуры тонули в ней, и ты оставался один на один с вечностью.
И тишина. Не та благоговейная тишина библиотеки или ночного леса. А абсолютная, всепоглощающая, давящая тишина вакуума. Она была громче любого грома. В ней кровь стучала в висках молотом, а собственное дыхание звучало как рёв реактивного двигателя. От неё в ушах начинало звенеть, а в голову лезли те самые мысли, от которых в нормальном мире спасаешься суетой и шумом.
Именно в этой тишине, на станции «Восток-2», затерянной в бескрайней ледяной пустыне, должна была работать команда из тринадцати человек. Но в эту зимовку их было лишь шестеро. Шесть добровольных затворников, подписантов собственного приговора, отрезанных от мира на долгие месяцы полярной ночи. Их домом был комплекс утеплённых модулей, вмёрзших в лёд и засыпанных снежными дюнами. Со стороны он выглядел как мёртвый жук, придавленный гигантской, безразличной белой рукой. Из трубы шёл тонкий, едва заметный дымок – признак жизни, который ветер тут же рвал в клочья.
Внутри пахло топливом, машинным маслом, прогорклым кофе и вечным запахом подгоревшей каши, которую Иван, ворчливый сибиряк-повар, вечно недосматривал у плиты. Он был душой и желудком этой маленькой команды. Его матерные тирады по поводу вечно кончающейся сгущёнки и его фирменный австралийский соус «Vegemite» - тёмная, густая, невероятная паста, которую он с упорством маньяка добавлял во все каши, стали легендой и неотъемлемой частью их быта. Этот соус был символом их изоляции. Странный, он сначала вызывал всеобщее отторжение, а потом стал тем самым «вкусом дома», без которого уже не представляли завтрака. Иван уверял, что он «для бодрости духа», и, возможно, он был прав.
Их целью было одно - легендарное озеро Восток. Гигантский водоём, спрятанный под четырёхкилометровой толщей льда, словно сердце в ледяной груди планеты. Озеро, которое не видело солнца, не дышало воздухом и не знало ничего, кроме абсолютной тьмы и невероятного давления в течение миллионов лет. Учёные на Большой земле, в своих тёплых кабинетах, мечтали хотя бы одним глазком взглянуть на каплю его воды. Команде «Востока-2» была отведена роль первооткрывателей, мальчиков для битья, которых послали в самое пекло. Их бур, длинная стальная змея, медленно, сантиметр за сантиметром, со скрежетом и упорством прогрызал древний, как сама планета, лёд.
Главным по буровой был Алексей «Лёха» Горшков, инженер из Нижнего Новгорода с руками шахтёра и упрямством горного валуна. Он уже третий раз оставался на зимовку. Он знал этот лёд, чувствовал его каждой клеткой тела. Знал его плотность, его возрастные слои, его капризы. Он разговаривал с буровой установкой как с живым существом, а иногда и ругался с ней матом, от которого даже Ивана бросало в краску. Для него это была не просто работа, а личное противостояние, дуэль с безмолвным гигантом.
- Сегодня дойдём до воды, - его голос, хриплый от утреннего кофе прозвучал по радиосвязи в центральном модуле, нарушая утреннюю дремоту.
- Осталось метров двадцать. Может, меньше. Чувствую, лёд пошёл другой. Словно масло.
За пультом в главном модуле, в синем свете мониторов, сидела Катерина Шмидт, немецкий гляциолог с глазами цвета антарктического льда и умом, острым как бритва. Хрупкая с виду, она обладала выдержкой, которой мог бы позавидовать любой спецназовец. Она вела журнал, записывая каждое показание датчиков с почти маниакальным трепетом. Это была не просто её диссертация, это было дело её жизни, её ребёнок, её навязчивая идея. Между ней и Лёхой витало невысказанное напряжение, целая вселенная из полу-взглядов, нечаянных прикосновений к руке при передаче кружки и долгих разговоров о ни о чём во время дежурств. Все это видели, все понимали, и все молчали, оберегая это хрупкое что-то, как единственный лучик тепла в ледяном аду.
- Принято, Алексей. Давление в норме. Проходимость идеальная. Не торопись, - её голос, всегда такой собранный и ровный, сейчас звучал с лёгкой, едва уловимой дрожью.
- Здесь торопиться нельзя, - усмехнулся в ответ Лёха, и в его усмешке слышалась не только усталость, но и ласка, которую он адресовал только ей.
- Как щель почувствует, что ты спешишь, тут же закусит бур. Знаю я её, стерву.
Третьим в буровом модуле был молодой американец, Бен Картер. Парень из солнечной Флориды, который до этого видел лёд только в коктейлях. Он был здесь за компанию с Катей, своим научным руководителем, и его глаза, всё ещё полные детского восторга и неподдельного ужаса перед этим ледяным адом, с жадностью ловили каждое движение на мониторах, показывающих глубину.
- Четыре километра двести десять метров, - прошептал он с благоговением, смахивая со лба капли пота, хотя в модуле было не больше восемнадцати градусов тепла.
- Мы копаем прямо в прошлое. В самый настоящий меловой период!
- Мы не копаем, мы бурим, умник, - покровительственно, но беззлобно бросил Лёха, не отрываясь от рычагов управления.
- И прошлое это ещё аукнется, чем чёрт не шутит. Там, внизу, всякое могло сохраниться.
Их было шестеро. Шесть островков тепла и разума в бескрайнем море холода и безумия. Лёха, Катя, Бен. А ещё повар Иван, ворчливый сибиряк с золотыми руками и сердцем, распахнутым настежь, который втайне от всех писал стихи и заботился о них всех, как о детях, закармливая их своими странными кашами. Врач Мария, всегда ходившая с потрёпанным томиком русской классики в руках, женщина с тихим голосом и всепонимающим взглядом, которая могла успокоить одним лишь присутствием. И Виктор Семёнов, геолог, старый друг Лёхи, человек-загадка. Он мог часами молча смотреть в окно на танцующие сполохи сияния, а его спокойные, слишком старые для его лет глаза видели что-то, чего не видели остальные.
Они были семьёй. Дисфункциональной, уставшей, иногда раздражённой, но семьёй. Они делились последней шоколадкой, вместе смотрели заезженные DVD, смеялись над глупыми шутками Ивана и молча сидели рядом, когда тоска по дому становилась невыносимой. Эта хрупкая человеческая связь была их главным щитом против Белого Безмолвия за стенами станции.
Внезапно раздался резкий, неприятный, металлический скрежет, от которого содрогнулись стены. Машина вздрогнула и замерла, издав шипящий звук, словно от боли.
- Чёрт! - выругался Лёха и резко выключил подачу. Рука его сама потянулась к аварийному стопу. - Опять? Нет, это что-то другое… Не похоже на керн…
- Давление скачет! - мгновенно отреагировала Катя, её пальцы забегали по клавиатуре, лицо озарилось не тревогой, а научным азартом. - Алексей, что там? Температура в забое растёт!
- Не знаю! - голос Лёхи стал собранным, профессиональным. - Бур упёрся во что-то. Не в лёд. Что-то… монолитное. Чертовски твёрдое. Датчик удара сработал на максимум.
- Скала? - предположил Бен, вглядываясь в показания, его восторг сменился настороженностью. - Но на этой глубине?.. Это невозможно!
- Не похоже, - Лёха нахмурился, проводя рукой по щетине на щеках. - Датчик проходимости… он показывает аномалию. Структура не природная. Слишком однородная. Словно… отполированная.
В главный модуль, выпуская из себя клубы морозного воздуха, зашёл Виктор Семёнов. Он не смотрел на экраны. Его взгляд был прикован к окну, к сгущающимся сумеркам, где уже начинали разгораться первые, бледные ещё ленты южного сияния.
- Что-то не так, - сказал он негромко, но так, что все обернулись на него. Его голос был ровным, но в нём была та самая сталь, которая заставляет прекратить любой спор.
- Бур застрял, - ответила Катя, не отрываясь от данных. - Уперся в какое-то препятствие. Очень твёрдое.
Виктор медленно, словно против воли, подошёл к главному монитору и долго, молча смотрел на кривую давления, на скачок температуры, на идеально ровную линию сейсмодатчика, который не показывал ни малейшей вибрации.
- Это не препятствие, - произнёс он наконец, и в тишине его слова прозвучали как приговор. - Это дверь.
В модуле повисла неловкая, гнетущая пауза. Даже вечный гул вентиляторов казался притихшим.
- Какая ещё дверь, Витя? - нетерпеливо, уже почти зло спросил Лёха по рации. - Металлоконструкция какая-то? Обломок?
- Возможно, - Виктор не отводил взгляда от экрана, его лицо было каменной маской. - Останови бур.
- Ты с ума сошёл? Мы почти у цели! Метр, максимум два! Я не могу сейчас остановиться!
- Останови его, Алексей. Сейчас же.
В голосе Виктора прозвучала не просто сталь, а холодная, беспрекословная команда, которую никто раньше не слышал. Лёха, ворча сквозь зуба матерные слова, всё же послушно отключил оборудование. В буровом модуле воцарилась тишина, нарушаемая лишь завыванием ветра снаружи, которое теперь звучало как зловещий смех.
И в наступившей звенящей тишине они все услышали это.
Глухой, низкочастотный гул. Он шёл не снаружи, не от генератора. Он шёл из-под ног. Сквозь толстый металлический пол, сквозь утеплитель, сквозь четыре километра спрессованного миллионами лет льда. Он был едва слышим, но от него закладывало уши, начинали ныть зубы, а в груди возникала странная вибрация, от которой слегка подрагивали кружки на столе. Это был звук пробуждающегося гиганта. Звук чего-то невообразимо древнего и огромного.
- Что это? - шёпотом, боясь пошевелиться, спросил Бен. Его лицо побледнело, а глаза стали огромными от страха.
Катя взглянула на сейсмические датчики. Стрелки были неподвижны. Никакого движения тектонических плит, никакого ледяного сдвига, ни малейшего землетрясения.
- Этого не должно быть, – сказала она, и в её голосе, всегда таком уверенном, впервые прозвучала настоящая, неподдельная тревога. - Датчики ничего не фиксируют. Абсолютно ничего.
Виктор Семёнов медленно подошёл к самому большому иллюминатору и смотрел в наступающую тьму, где бледные огни южного сияния уже начинали свою призрачную, зловещую пляску, окрашивая снег в болезненные зеленоватые тона.
- Они фиксируют не то, - сказал он, не оборачиваясь. Его отражение в стекле было бледным и размытым. - Это не земля дрожит. Это оно.
Внезапно главный компьютер издал пронзительный, нестандартный сигнал тревоги. На экране замелькали бешеные, невозможные данные с буровой колонны.
- Давление… падает! - крикнула Катя, вскакивая с места. - В скважине! Стремительно! Что-то случилось с буровой колонной! Она… она разрушается!
- Я же ничего не делаю! - завопил Лёха в рацию, его голос сорвался от ужаса. - Она… она движется сама! Вниз! Её что-то тянет!
Они все, затаив дыхание, смотрели на экран. Цифры глубины, которые секунду назад были статичными, вдруг ожили и поползли вниз с пугающей скоростью.
Четыре километра двести пятнадцать…
Двести двадцать…
Двести тридцать…
Бур снова работал. Но его уже никто не контролировал. Что-то огромное и могущественное втягивало стальную змею в себя, как верёвку, как будто кто-то просто тянул её за свободный конец.
- Вырубай питание! Отключай всё! – закричал Виктор, впервые повысив голос.
Лёха лихорадочно дёргал тумблеры, бил по кнопке аварийной остановки. Безрезультатно. Машина жила своей собственной жизнью, игнорируя его команды. Моторы ревели на пределе, но это был рёв загнанного в ловушку зверя.
- Не слушается! Всё включено на полную! Она сама… Чёрт, она сейчас разорвётся!
И вдруг всё остановилось.
Так же внезапно, как и началось. Гул прекратился. Давление в системе так же резко выровнялось и замерло. Рёв моторов стих, сменившись оглушительной, давящей тишиной. Бур замер.
В тишине было слышно, как часто и прерывисто дышит Бен и как стучит его сердце.
- Глубина? - тихо, почти шёпотом спросила Катя, боясь услышать ответ.
- Четыре километра… двести пятьдесят метров,- прошептал Лёха, и его голос был пустым, бесцветным. - Мы прошли. Мы… в озере.
Они сделали это. Совершили величайшее открытие века, о котором мечтали поколения учёных. Они первыми в мире достигли поверхности таинственного подлёдного озера.
Но вместо ликования, вместо восторга, в воздухе висел леденящий, плотный страх. Он был гуще дыма, тяжелее свинца. Он заполнял лёгкие и не давал дышать.
- Катя, - голос Лёхи в рации звучал сдавленно, будто его горло было стиснуто ледяными тисками. - Смотри, что у нас на камере… Господи…
Катерина дрожащей рукой переключила монитор на видеотрансляцию с буровой головки. Обычно там была лишь мутная, тёмная взвесь, подсвеченная жёлтым светом фонаря зонда. Сейчас картина была иной, сюрреалистичной и оттого вдвойне ужасающей.
Экран заливал ослепительный, неестественно ровный, фосфоресцирующий голубой свет. Он шёл не от прожекторов, те были выключены. Он исходил от самой воды, от окружающего пространства. Озеро светилось изнутри. А в самом центре, упираясь в объектив камеры, лежало То Самое Препятствие.
Это была стена. Абсолютно гладкая, отполированная до зеркального, слепящего блеска. Материал было невозможно идентифицировать. Это не был ни металл, ни камень, ни керамика, ни лёд. Он мог поглощать свет и одновременно излучать его из своих глубин. На поверхности стены, идеально симметрично, виднелся сложный, геометрический узор, состоящий из идеально прямых линий, окружностей и углов, которые не подчинялись законам евклидовой геометрии. Узор, в котором было что-то нечеловечески совершенное, бесконечно древнее и оттого бесконечно пугающее. Он выглядел, как схема непостижимого механизма или письмена безумного мистика.
- Господи… - выдохнула Катя, и в её голосе не было ничего, кроме леденящего ужаса.
- Это же… - начал Бен, но слова застряли у него в горле. Он мог только смотреть, заворожённый и парализованный.
Виктор Семёнов молчал. Он смотрел на сияющую стену, на эту дверь в никуда, и в его глазах не было ни восторга, ни страха. Только старая, как сам антарктический лёд, бездонная скорбь и тихий, всепоглощающий ужас узнавания.
- Мы не должны были этого делать, - произнёс он почти шёпотом, и его шёпот был страшнее любого крика. - Мы постучали в дверь.
И в тот же миг, словно в ответ, где-то глубоко внизу, в кромешной, немой тьме подледникового озера, что-то огромное, древнее и давно спящее постучало в ответ. Три чётких, размеренных удара, которые отозвались эхом в металле станции, в костях шестерых людей и в самых потаённых уголках их разума.
Продолжение следует... Глава 1. Пробуждение
Другие мои произведения:
Версии. (Фантастическая повесть)
Пиксели реальности. (Фантастическая повесть)
Тридцать лет назад от завтра. (Фантастическая повесть)
Чужой ритм. (Фантастическая повесть)
Нить и Ножницы. (Фантастическая повесть)
127 Итераций До Рассвета. (Фантастическая повесть)
Дорогие читатели! Спасибо, что читаете! Буду рад узнать ваше мнение в комментариях – что зацепило, что интересно? Рассказов у меня много! Если вам понравился рассказ и вы хотите помочь создавать дальше, ваша поддержка для меня очень важна. Каждая "чашечка кофе" 😊 приближает новые истории! Спасибо за компанию!