В Москве к началу 1812 года по спискам насчитывалось 270 тысяч человек. Все они покинули город перед занятием его Наполеоном. И это действительно так — разные источники тех лет подтверждают факт ухода москвичей, расходясь лишь в количестве оставшихся. По одним данным их было 6000 человек, по другим — 10–15 тысяч. Бонапарт на самом деле въехал в покинутую жителями Москву.
Это произошло 14 сентября 1812 года. До того русская армия отступала и ее порядки растянулись на многие десятки километров, обремененные обозами и большим числом раненых. Их решили оставить в Москве, но не просто так. Командующий арьергардом генерал Милорадович вступил в переговоры с командующим французским авангардом маршалом Мюратом. Через парламентера он направил Мюрату обращение, в котором говорилось: «Оставленные в Москве раненые поручаются гуманности французских войск». На словах же Милорадович велел передать, что если французы хотят занять Москву целой, они должны «не наступать сильно», дабы дать возможность выйти из города арьергарду и последним обозам.
Мюрат принял предложение Милорадовича, и французская армия сделал 6-часовую остановку на подступах к Москве. В город она начала входить 14 сентября во второй половине дня, идя, по сути, по пятам покидающей её русской армии.
Сам Наполеон прибыл на Поклонную гору (она в то время находилась в трех верстах от города) в два часа дня. Оценив обстановку, он дал сигнал к движению и через полчаса достиг Дорогомиловской заставы (сейчас на ее месте находится одноименная площадь). Наполеон спешился и начал расхаживать взад и вперёд, ожидая из Москвы делегации или выноса городских ключей. Примерно через 10 минут ожидания ему донесли, что Москву покинула не только русская армия, но и ее жители. Это известие, быстро распространившееся среди французов, вызвало у них недоумение, которое с течением времени переросло в уныние и огорчение.
Улицы Москвы и в самом деле были пусты. «Город был объят мрачным молчанием, — писал находившийся при Наполеоне обер-шталмейстер Арман де Коленкур. — Всё находилось на месте, даже часы шли, словно владельцы оставались дома. Но мы не встретили ни одного местного жителя, и это особенно сильно поражало и пугало».
