Он словно выбил комбо: раздражён, зол, уставший и явно недовольный тем, что провёл ночь в машине.
Однако я вчера тоже не в спа побывала после той бомбы, что он взорвал в моём сердце своими безжалостными словами. Ему ещё хватает наглости делать вид, что я в чём-то перед ним виновата. Поэтому моё лицо не выражает ничего. Я полностью исключила эмоции, и снаружи он мог бы видеть, возможно, лишь спокойствие и безразличие.
Я открыла дверь и сразу же развернулась, чтобы уйти обратно на кухню.
Мне хочется есть. И хочется его помучить. Если он думал, что спать в машине – это неприятно, то пусть попробует мой временный игнор.
Набрав в тарелку ужин, я накрываю для себя ужин. Сажусь за стол и включаю телевизор.
Из спальни доносится возня, удары ящиков комода. Затем – громкий топот и хлопок двери ванной. Когда в душе включена вода, это слышно и на кухне. Поэтому я точно знаю, что он пошёл купаться.
Выдохнув, я начинаю есть. На самом деле я так взволнована, что аппетита словно нет. Но я голодна – по крайней мере, была до его прихода. Поэтому продолжаю жевать, пока вода в душе не выключается. Федя не выходит сразу. Как и всегда. Жужжание бритвы, которую я ему подарила на день рождения, длится не больше пяти минут. Лишь после этого он выходит.
Всё это время я сижу с ложкой у рта и оживаю, когда его шаги приближаются к кухне.
Муж останавливается на пороге и прожигает мне затылок своим явно недовольным взглядом.
— Надеешься на то, что я подавлюсь и умру?
— Угомонись, а? — подходит к плите и поднимает крышку глубокой сковороды. — Есть хочу.
— А тебя что, за пределами квартиры не покормили? — спрашиваю, не шевелясь. Сегодня я его обслуживать не собираюсь.
— Я в машине ночевал.
— Почему?
Он разворачивается и впивается в меня таким злым взглядом, что я с трудом сдерживаю смех.
— Что?
— Поиздеваться, я так понимаю, решила?
— Федя, а ты случаем ничего не перепутал?
— Таня, я сказал: хочу есть, не капай на мозги.
— Я их сейчас пожарю, чтобы ты наелся. Давай-ка проясним. Ты заявляешься сюда, делая вид, что я обидела сорокапятилетнего дитятку, в то время как я сходила с ума после твоего заявления о разводе. Ты роли случайно не перепутал, дорогой?
Он, не слушая меня, берёт тарелку, набирает полную еды и садится за стол на своё привычное место.
— Дай пульт, — протягивает руку.
— А как же развод?
— А что с ним? Подам… — задумывается, — завтра.
Я задыхаюсь от возмущения и его непринуждённости.
— Нет, ты точно сошел с ума. Я сейчас переверну твою тарелку, и ты снова пойдёшь ночевать на улицу.
— Да что ты хочешь от меня, не пойму? Я вчера всё сказал.
— Зато я не всё сказала и не всё услышала. Ложку положи.
Он опускает её на стол с таким громким стуком, что у меня в ушах звенит.
«Надоела», — пыхтит под нос, будто я его не слышу.
— Что? — орёт на меня. — Что тебе нужно?
«Боже, это будет преступление в порыве страсти», — поднимаюсь на ноги и подхожу к плите. Бросаю оставшиеся пару картошин в раковину и перехватываю чугунную сковороду одной рукой, демонстрируя повернувшемуся ко мне Измайлову дно.
Надеюсь, такой закон всё же есть в уголовном кодексе. Потому что я буду настаивать на невиновности.
Он дёргается в сторону, увеличивая расстояние, заметив в моей руке чугунное орудие.
— Ещё раз крикни на меня, пожалуйста, — прошу почти спокойно.
— Тань, давай поговорим, — тут же просит спокойно.
— Мне что-то кажется, что ты не очень разговорчив, Федя. Поэтому постою тут.
Он кивает и сглатывает.
— А теперь говори.
— Что?
— Правду, милый.
— Я уже сказал.
— Эта правда меня не удовлетворила. Ты хоть знаешь, что творишь? Если у тебя есть претензии, вопросы или предложения — говори. Мы всё обсудим. А ты пришёл со своим «надоело».
— Потому что надоело, Таня. Что непонятного?
— У меня это «надоело» за годы нашего брака раз пять всплывало. Однако я всё ещё твоя жена. Потому что, когда в моей голове звучало это слово, я, засучив рукава, работала над нашей семьёй.
— Я не знаю, что ты придумала в своей голове, но я говорю тебе ровно то, что чувствую. Я устал. Я хочу…
— Чего? — спрашиваю, когда он замолкает на следующем слове. — Свободы? Не так ли?
— Пусть будет это слово. Вполне подходит.
Я качаю разочарованно головой.
— Тебе действительно плевать на меня и на нас? Захотелось новизны?
— Да нету никаких «нас», Таня. Ты что… ты реально не понимаешь этого?
Встаёт, упирает руки в бока и вздыхает, опустив голову так сильно, что подбородок касается груди. А у меня внутри всё замирает и перемалывается, будто кто-то вмонтировал в мою душу мясорубку и настало время её включать.
— Ты что такое говоришь? — спрашиваю надломленным голосом.
Внезапно теряю весь запал, и рука со сковородой опускается. Чуть ли не падает на пол, потому что силы покидают. Потому что речь уже не об этом проклятом «надоело», речь о любви, которой, как оказалось… нет? Но как давно её там нет?
— Хм? Я спрашиваю, что ты такое говоришь, Фёдор?
Мне до этого момента казалось, что это больше смахивает на какой-то бзик или попытку всколыхнуть нас обоих… да что угодно от дурной головы, но не то, что есть на самом деле.
— Я говорю, Таня, что мы были рядом по привычке, а не по любви. Может, вначале она и была. Но не сейчас.
Он указывает пальцем в грудь, чуть левее, если быть точной. Указывает туда, где у меня всё болит. Именно там. Но у него, видимо, нет.
— Тут уже ничего нет. Не осталось. Прости!
И от этого «прости» меня всю сотрясает. Это гнев, боль, претензия и снова боль.
— Уходи! — говорю твёрдо.
— Тань, я уйду, просто…
— Я сказала тебе: уходи.
Делаю шаг к столу. Хватаю его тарелку и бросаю её в раковину. Еда выплёскивается, и разбивается посуда. Но мне плевать.
— Ну и зачем ты это сделала?
— По той же причине, по которой ты сейчас указывал на грудь. У меня тоже ничего не осталось.
Он качает головой и поворачивается к окну.
— Дай хоть вещи собрать.
— На это потребуется время. Ты помылся, перестал вонять, теперь иди.
— Я…
— Да чтоб тебя! — психую и выталкиваю его сначала из кухни, затем снова за дверь.
Иду в комнату, выдёргиваю телефон с зарядкой из розетки, хватаю пиджак, в котором он был, сумочку и обувь и выбрасываю на лестничную площадку.
Не слушаю ни слова, закрываюсь на замок и иду в комнату делать единственное, что сейчас может успокоить — собирать его вещи.
Войдя в спальню, распахиваю шкаф. Его одежда. Аккуратно сложенные рубашки, свитера, которые я подбирала, чтобы ему шло, футболки и ящик с бельём в центральной части.
Я хотела сложить всё это в единственный на двоих чемодан, а остальное — в пакеты. Но, смотря сейчас на всё это, изнутри выплёскивается злость. На него — за то, что так поступает, на себя — что не могу просто принять, так как не услышала доводов. И они мне почему-то очень нужны. Может, из-за прошедших лет бок о бок?
Я не знаю. Правда.
Но мне очень обидно. И очень больно за себя.
Сорвав с вешалки первую попавшуюся рубашку — синюю, в мелкую клетку, — я размышляю.
Мне хочется её порвать. Порезать и бросить к его ногам, как он поступает со мной. И в то же время, зная ценность денег, потому что мы живём по средствам. Редко куда выбираемся на отдых по России. Тем более год назад, когда наша дочь выходила замуж за Максима, мы со свахой и сватом решили подарить им квартиру. Однокомнатную, но это было лучше съёмного жилья. Все сбережения ушли на эту покупку. До этого мы оплачивали Людмиле учёбу и… ну, копили.
Поэтому рука никак не двигалась к ножницам. Хотя всё внутри рвало от желания насолить Фёдору.
Я вздохнула и приложила плечи друг к другу, затем сложила рубашку пополам — на раз и ещё. Но убрать её в чемодан не успела. Муж начал стучать в дверь и нажимать на звонок, будто у него ОКР, ярость поднялась до максимального уровня.
Чем чаще он стучал и звонил, тем сильнее это выводило из себя.
Я эмоциональна, да. Но сейчас я была нестабильна. И мои руки сжали рубашку.
— Надоело? — шепчу. — Нет никаких «нас»? На, получай.
Растягиваю материал между рук со всей силы. Рву. Сначала не поддаётся, но потом ткань с треском расходится по шву. И ощущение, словно по моим нервам кто-то пускает ток, возбуждая их по-новому.
Кидаю обрывки на пол, хватаю следующую. Чёрную, строгую. Купила ему её в офис и первые в жизни запонки.
— Ты двадцать четыре года молчал, предатель!
Ткань рвётся легче, чем я ожидала. Так же легко, как катятся слёзы по моим щекам, от которых я отмахиваюсь.
Я не узнаю себя. Не узнаю этот хриплый голос, эти трясущиеся руки. Но мне всё равно. Сейчас на меня это действовало как терапия. Может, просто отговорка, но я продолжаю.
Достаю ящик с бельём. Его носки. Эти дурацкие полосатые, которые он любил. Беру один — и режу ножницами пополам. На втором вырезаю круг.
— Вот тебе носки! Вот твоя жизнь!
Комната плывёт перед глазами. Я падаю на колени, сжимая в кулаках обрывки ткани.
— Почему… — уже тихо, почти шёпотом. — Почему ты не сказал раньше?..
Слёзы снова подступают, но теперь они горячие, злые.
Я поднимаю голову и вижу в зеркале своё отражение. Растрёпанные волосы, красные глаза, сжатые кулаки и разбитое сердце.
— Ладно, — вытираю лицо. — Ладно.
Встаю, собираю всю его одежду в чемодан и пакеты. Аккуратно, без эмоций. Будто я все их оставила в рваных линиях его рубашек и разрезанных носков и трусов.
— Ты хотел уйти? — говорю в пустоту. — Хотел свободы. Тогда забирай своё дерьмо с собой в свою новую свободную жизнь.
Выбрасываю пакет за пакетом в коридор. Затем подталкиваю каждый к двери. Хочется выкинуть, и, быть может, потом я пожалею о том, что не сделала этого. Но я просто открываю дверь и начинаю всё это выставлять на лестничную площадку.
Феди уже нет. Видимо, устал стучать в закрытую дверь. А может… Мой телефон звонит, и установленная на его контакт мелодия даёт понять, зачем он ушёл.
Падают одно за другим сообщения и снова звонки. Но я продолжаю заниматься выбрасыванием «мусора».
Дверь квартиры напротив открывается, и на меня смотрит баба Лида.
— А ты чего это, мусора столько накопила?
— И не говорите. Двадцать четыре года не выбрасывала. И вот время пришло.
Моя горькая усмешка её не трогает, и она, просто кивнув, уходит, обойдя эту китайскую гору пакетов.
Телефон снова вибрирует. Принесла его сюда поближе. Одно сообщение:
«Таня, давай поговорим нормально. Я внизу, в машине. Спускайся.»
Я медленно набираю ответ:
«Зеркало заднего вида на себя переведи и говори. Обратно ты уже всё равно не вернёшься.»
Делаю фотографию вещей в углу и отправляю ему вдогонку.
«Это ещё что?»
«Так выглядит свобода. Не узнал?»
Вместо СМС он звонит. Да и я не хочу тут вести переписку.
— Что?
Запираю дверь на два замка. У него от одного ключ есть на связке с теми, что от машины. Но второй мы используем редко и даже на связке не крепили никогда. Он всегда лежит в верхней полке прихожей. Поэтому Фёдор войти и не может.
Какого чёрта ты творишь?
— Помогла тебе. Скажи спасибо. Ты хотел целую неделю собирать вещи и бежать к свободе, я сделала это за час.
— Таня, это уже переходит все границы.
— Ты прав, — соглашаюсь. — На развод не забудь подать, чтобы перейти последнюю.
— Это и моя квартира тоже.
— Ааа, так вот куда мы пришли. Я забыла.
Горькая усмешка умирает на моих губах. Потому что начинаются все эти разговоры, делая его слова о разводе реальными.
— А ты думала, я уйду и оставлю всё тебе?
— О, нет-нет. Что ты. Это слишком мужской поступок. Не в твоём стиле.
Я пытаюсь его задеть словами, как он задевает меня, даже если не понимает этого.
— Не в моём стиле? Что это ещё значит?
— Быть может, ты этого никогда и не поймёшь. Так какой смысл отвечать?
— Короче, понятно, — фыркает он. — Завтра пойдём в суд или МФЦ. Куда надо?
— Даже не узнал? Надеялся, что я, как всегда, прозвоню и потом тебе растолкую? Нет, милый, сам в этот раз. Действуй.
Сбрасываю вызов и остаюсь стоять на том же месте ещё пару секунд. Затем отталкиваюсь с «мёртвой точки» и, словно не в ванную иду, а фигурально — вперёд. Пытаюсь, во всяком случае. Потому что двадцать четыре года не сотрёшь и не вырежешь из памяти ножницами. Их нужно будет отпустить… и я это сделаю, но завтра. На сегодня с меня было достаточно.
Продолжение следует. Все части внизу 👇
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"После развода. Просто уходи!", Лила Каттен ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
***
Что почитать еще:
***
Все части:
Часть 4 - продолжение