«Известно ли вам, господин Тиши, - профессор успокоительным жестом положил на мое колено швейцарскую, вымытую до розовой кожи ладонь, - где, то есть в каком разделе, хранятся ваши труды, ну хотя бы в городской библиотеке Женевы? В разделе научной фантастики, так-то вот, дорогой коллега! Ради бога, не принимайте это близко к сердцу. А вы и не знали?»
Я ответил, что не читаю собственных книг и потому не ищу их в библиотеках.
- Быть непризнанным - прямой долг любого великого новатора и первопроходца, - изрек Гнусс»
Если можно было бы охарактеризовать творчество Станислава Лема небольшой цитатой, то это был бы отрывок из его произведения «Осмотр на месте». Собственно, о нем я сегодня и хотел поговорить. Сегодня, 12 сентября, празднуется день рождения великого писателя - минуло 104 года с того дня, как родился автор «Соляриса». Отличный повод вспомнить его другие произведения, каких он написал немало. Увы, Лема постигла та самая участь его героя из приведенной цитаты. Несмотря на то, что кроме чистокровной фантастики, он написал много философских и критических работ по массовой культуре, теории литературы, технологии и общества, у нас Лема знают как «фантаста». То есть, его место вон там вон на полочке куда ходят подростки от жизни в фантастические миры убегать. Хотя сам Лем такое «убегание» нещадно критиковал, как и 99% фантастики, что выходила в его время. Можно сказать, что, конечно, автор фантастики будет критиковать конкурентов, потому что-де завидует, да вот только тут ситуация обратная: то, что авторы большинства других фантастических книг расписывают в романах, Лем может воплотить на паре страниц. А на следующей паре страниц будут идеи совсем для других романов. Короткие рассказы и повести несут у него больше пищи для размышлений, чем толстенные тома иных авторов. Это как раз лестная характеристика для писателя: не надо тратить зря время читателя, если что-то можно сказать короче, а иная идея и не стоит воплощения в большом формате романа.
Но давайте о романе «Осмотр на месте», раз уж заговорили про него. Это поистине удивительное произведение в жанре научной фантастики. Во-первых, это гротеск и весьма уморительный. Во-вторых, это искренняя попытка, используя современные знания биологии, социологии, физики и антропологии, описать в тексте инопланетную культуру во всех ее аспектах. Описывая создание романа, Лем писал, что сначала он создал вымышленную библиотеку о мире Энции (так называется планета), а уж потом писал саму книгу. В итоге первую половину книги герой Ийон Тихий проводит в библиотеке, штудируя биологию, политику, верования и историю планеты, на которую собирается полететь. Как водится в таких случаях, он попадает в лабиринт противоречащих друг другу сведений, потому что книги писали авторы из двух разных государств, из разных эпох и с разными мотивами. Написано, что жители Курдляндии живут внутри градозавров, то есть, огромных ящеров. Получилось это так, что курдль (то есть, градозавр) когда-то по ошибке съел энцианина и выплюнул его обратно. Такой живоглот почитался в народе, а вскоре появились полиглоты, которых глотали много раз. Наконец, внутри курдлей возникли города, и их прозвали градозаврами. Тех, кто нарушал порядок, отправляли в тюрьму в хвостовой области, а процесс этот назывался колонизаДцией. Это не отсебятина, это неологизмы и выдуманные слова Лема. Весь роман пестрит ими, и чтение местами очень смешит, а иногда заставляет задумываться - что же это за слово и где я видел его раньше?
Другая интересная часть романа - половое размножение энциан. Энциане произошли от птиц, однако половые органы больше напоминают те, что у растений. Размножаются они таким образом, что самцы оплодотворяют самок выброшенным в воздух семенем, которое те вдыхают. Если это звучит отвратительно, то подумайте о процессе размножения растений - мы ведь не находим отвратительным пушинки одуванчиков, которые несет ветер. Или насекомых, которые копошатся на цветках, мы тоже не считаем чем-то неестественным. Хотя перед нами в таких случаях неприкрытый половой акт растений. Вот и Лем задался вопросом: почему в нашей культуре с половой любовью ассоциируются стыд и запреты? На него отвечают энциане, которые смотрят на человеческую культуру своими глазами. Все дело в том, что выделительные и половые органы располагаются слишком близко, чтобы воспевать процесс рождения и соития. Еще Святой Августин писал: «Inter faeces et urinam nascimur», что означает «Между фекалиями и мочой мы рождены». Потому мы, земляне, и обречены на вечный стыд относительно своей плотской любви. На этом-то стыде и наживаются владельцы журналов и сайтов для взрослых. В книге Лема есть блестящий памфлет, вложенный в уста главного героя, к которому пришел как раз один из редакторов такого журнала с намерением выведать тайны инопланетного секса - разжечь воображение читателей. Ух, Ийон ему и ответил! Но читайте сами.
Наш герой днями и ночами напролет штудировал еще философию и верования энциан, пока не сошел с ума, а потом, наконец, отправился в полет. В Курдляндии он увидел тех самых градозавров, а потом полетел в соседнюю Люзанию, которая, по книгам, являлась технологическим раем. И вот тут Лем вводит одну из самых интересных идей книги - этикосферу. Мы все знаем про заповеди из Библии, и знаем, что Господь говорит их не нарушать. Но ничто не остановит волю человека. Тогда почему же следование заповедям не вшито в мир? Как законы физики? Теоретически можно спрыгнуть с обрыва километровой высоты, если захотеть, но в реальности никто этого делать не будет, потому что гравитация убьет его. Или никто не будет залезать в жерло извергающегося вулкана делать селфи. Такие действия ограничивают сами законы природы, то есть, они «вшиты» в мир. Почему бы тогда повеления «не убий», «не кради» не вшить в мир? То есть, запрограммировать жилую среду таким образом, чтобы она останавливала действующего таким образом индивида. Все описание Люзании в книге как раз посвящено такому полету мыслей. Люзанцы создали технологию шустров - микроскопических роботов, которые невидимо присутствуют везде - в воздухе, в вещах, в еде, в самом человеке/энцианине. Когда кого-то пытаются убить, они могут, например, заставить затвердеть одежду на убийце или же обратить в прах орудие убийства. Они также предотвращают болезни, но у этого есть и обратная сторона. Шустры, будучи бездумными роботами, реагируют и на естественный процесс смерти как на то, что нужно остановить. Лем описывает как поначалу, с введением этикосферы, энциане от старости не умирали, а впадали в кому - это шустры не давали до конца смерти довести свое дело. То есть, они оставались ни живыми, ни мертвыми - описание довольно жуткое. Конечно, стали появляться и те, кто получал ошустренное бессмертие. Но на таких смотрели с презрением и злобой, и, как ни удивительно, мало кто выбирал такую судьбу.
Этикосфера - интересный мысленный эксперимент. Вполне очевидно, что это доведенное до крайности следствие современного нам стремления все обезопасить в подвластном человеку пространстве. Мир в рамках больших городов, пространств культуры, стремится к порядку, причем обезличенному - так почему бы это не автоматизировать? Кроме того, никто не может одновременно быть во всех местах одновременно, знать все на свете и остановить любой процесс по щелчку пальцев - так почему бы не положиться на так называемый «умный» город? Но вот только возникает вопрос, который, в конце концов, задают и в «Осмотре на месте»: а что тогда вообще остается делать? Ведь такая «вшитая», нами-сделанная-и-насаженная этика все-таки не характерна для мира, где возможны обман, убийство и прочие зверства. Получается, само создание такой этикосферы есть заявление, что природа мира зла, а нам нужно радикальным образом ее изменить и самим стать эдакими богами. Но ведь все равно остается на донышке душе скребущее ощущение, что это «не то». Замечательная цитата одного из противников этикосферы:
«Ничто так не губит человека в человеке, как благоденствие, полученное даром, - и без участия, без поддержки, без содействия других людей. Уже не нужно быть добрым к кому бы то ни было, не нужно оказывать услуги, помогать, быть добросердечным…»
Поэтому вполне естественной реакцией на этикосферу является желание ее разнести, вырваться из-под ее контроля или же сбежать в Курдляндию залезть в курдля. Не говоря о том, что и шустров, которые насаживают этику, можно военизировать. Финальная часть книги об этом и повествует. Было, дескать, третье государство на Энции, но погибло в результате военного конфликта их шустров против люзанских.
Конечно, «Осмотр на месте», несмотря на обширное описание Лемом устройства иной цивилизации, в основе своей является аллегорией и на нашу в том числе современность. Роман писался в 1980-х, когда СССР противостоял Америке. Вполне очевидно, что Люзания - это стремящийся к прогрессу капиталистический мир, а Курдляндия это застойный коммунистический. Только с точки зрения Лема - и я думаю, это верно - ни тот, ни другой путь ни к чему не ведут. Над Курдляндией с ее колонизаДцией, горынычами и живоглотами можно только смеяться, а Люзания вызывает экзистенциальный ужас перспективами необузданного технологического роста, который делает жизнь бессмысленной. Третьего пути наш герой не видит, и вся ситуация на Энции кажется ему отчаянной. Роман и кончается как-то на полуслове, обрывочно, словно сам Лем понял тупик нынешнего технологического развития и развел руками: «Смотрите сами, куда мы идем».
Теме необузданной технологии, только теперь в отношении искуственного биологического улучшения человека, посвящено короткое, но емкое «21 путешествие Ийона Тихого». О нем поговорим в следующий раз - в честь дня рождения великого писателя вспомним в этом месяце целый ряд его произведений.
Другие обсуждения книг Лема:
***
Благодарю, что дочитали до конца. Если есть с чем поспорить, пишите в комментарии - мне интересно альтернативное мнение. Также вы можете подписаться на канал. Пишу обо всем, что меня поражает и увлекает - более всего, о современных культуре и технологии.