– Нам нужен твой отпуск – потребовала свекровь, пока я собирала чемодан.
Слова Тамары Игоревны упали в звенящую тишину комнаты, как тяжелые, грязные камни в чистый родник. Елена замерла, держа в руках толстый шерстяной свитер, купленный специально для этой поездки. Она даже не обернулась, просто застыла, глядя на яркую подкладку раскрытого чемодана. В голове на секунду стало абсолютно пусто, словно кто-то выключил звук и все мысли разом.
– Что? – переспросила она, и голос прозвучал чужим, севшим.
– Отпуск твой нам нужен, Лена. Что тут непонятного? – Тамара Игоревна говорила своим обычным, не терпящим возражений тоном. Она вошла в их с Андреем спальню без стука, как делала всегда, и теперь стояла за спиной, источая знакомый аромат дорогих духов и непререкаемой власти.
Елена медленно положила свитер на кровать и обернулась. Свекровь, высокая, статная женщина шестидесяти с небольшим, с идеальной укладкой и ниткой жемчуга на шее, смотрела на нее в упор. Взгляд был деловитым, оценивающим, как будто перед ней была не невестка, прожившая с ее сыном двадцать три года, а нерадивая подчиненная.
– Тамара Игоревна, я не понимаю. Как это – нужен мой отпуск? Я уезжаю послезавтра. Билеты куплены, гостиница оплачена.
– Вот и хорошо, что оплачена. Значит, не пропадет, – кивнула свекровь, словно ее слова были самой очевидной истиной. – Дело серьезное. Марине для Данилки путевку горящую в сочинский санаторий предложили. Помнишь, я говорила, у него опять с легкими неважно, педиатр настаивает на морском воздухе? Путевка с пятницы. Как раз на твои даты.
Елена смотрела на нее, и туман в голове понемногу рассеивался, уступая место холодному, сосущему чувству несправедливости. Данилка, сын сестры Андрея, Марины, действительно часто болел. Но…
– Но при чем здесь мой отпуск? – прошептала она.
– При том, Лена, что Марину с работы никто не отпустит, у нее сезон. А мальчику нужен сопровождающий. Андрей, сама знаешь, со своей конторой тоже не сорвется. А ты в отпуске. Поедешь с Данилкой в Сочи. Все просто.
Просто. Елена ощутила, как внутри все сжалось в тугой, болезненный комок. Ее отпуск. Ее Карелия. Она мечтала об этой поездке два года. Не о море, не о пляжах, а о тишине северных озер, о запахе сосен и мха, о каменных валунах, поросших лишайником. Она, библиотекарь в районной библиотеке Самары, всю жизнь окруженная людьми и шумом, грезила этим безмолвием. Она по копейке откладывала с каждой зарплаты, выискивала самые выгодные билеты, читала форумы, составляла маршруты пеших прогулок. В этом чемодане лежали не просто вещи – в нем лежала ее мечта. Маленькая, тихая, но только ее.
– Я… я не могу, – выдавила она. – Я еду в Карелию.
Тамара Игоревна поджала губы. Жемчуг на ее шее холодно блеснул.
– Лена, давай без эгоизма. Речь о здоровье ребенка. Какая еще Карелия? Комаров там кормить? А тут море, солнце, процедуры. И потом, это же семья. Мы должны друг другу помогать.
Она произнесла это слово – «семья» – как пароль, который должен был немедленно открыть все двери и заставить Елену безропотно согласиться. И раньше он всегда работал. Сколько раз Лена отменяла свои планы, потому что «семье» было что-то нужно? Сколько выходных провела на их даче, сажая картошку, вместо того чтобы поехать с подругой в Хвалынск? Сколько раз готовила на всю их большую компанию, когда они собирались у нее дома, а потом до полуночи мыла горы посуды? Она всегда была «хорошей Леной», «понимающей Леной», «нашей Леночкой».
Но сейчас что-то внутри надломилось.
– Это мой отпуск, – повторила она, сама удивляясь своей внезапной твердости.
Свекровь смерила ее ледяным взглядом.
– Мы еще поговорим об этом с Андреем, – бросила она и, развернувшись на каблуках, вышла из комнаты, оставив за собой шлейф духов и ощущение надвигающейся катастрофы.
Елена рухнула на кровать рядом с чемоданом. Руки дрожали. Она смотрела на аккуратно сложенные вещи: походные ботинки, дождевик, термос. Ее маленькое счастье, которое она сама себе создала, теперь пытались отнять, как у ребенка игрушку. И она знала, что главный бой еще впереди. Вечером вернется Андрей.
***
Андрей пришел с работы усталый и, как всегда в последнее время, немного раздраженный. Он бросил портфель на стул в прихожей, прошел на кухню, молча открыл холодильник. Елена сидела за столом, не в силах даже разогреть ужин. Она ждала.
– Мать звонила, – сказал он, достав бутылку кефира. Он не смотрел на нее, его взгляд был устремлен в окно, за которым сгущались сиреневые самарские сумерки. – Рассказала про путевку.
– И что? – тихо спросила Елена.
Андрей налил кефир в стакан, выпил залпом и поставил с резким стуком.
– Лен, ну ты сама-то подумай. Это же Данилка. У пацана бронхиты один за другим. Врачи говорят, климат надо менять. А тут такой шанс.
Его голос был не требовательным, как у матери, а скорее умоляющим, с нотками застарелой вины. Он всегда чувствовал себя обязанным своей семье, особенно старшей сестре, которая в юности много ему помогала.
– Андрюш, я два года ждала этой поездки, – Елена старалась говорить спокойно, но голос предательски дрожал. – Я так хотела в Карелию. Ты же знаешь.
– Ну знаю. Ну и что, Карелия? Лес и озера. Отдохнешь в другой раз. Съездим на дачу, шашлыков пожарим. А тут дело серьезное. Здоровье племянника.
В его словах не было злого умысла. Была лишь привычная, въевшаяся в плоть и кровь уверенность, что ее желания, ее мечты – это нечто второстепенное, чем всегда можно пожертвовать ради чего-то «действительно важного». И это ранило сильнее любой прямой грубости.
– Почему я? – спросила она, глядя ему прямо в глаза. – Почему всегда я должна жертвовать? Марина успешная бизнес-леди, у нее свой салон. Она могла бы нанять сопровождающего. Или закрыть салон на две недели, ничего бы не случилось.
Андрей поморщился, как от зубной боли.
– Ну ты начинаешь… Какие няни? Это же ребенок, с ним родной человек должен быть. А у Маринки сейчас самая запись, перед отпусками. Ты же не понимаешь, у нее бизнес! А ты… ты же в библиотеке работаешь. У тебя все просто.
«У тебя все просто». Эта фраза ударила наотмашь. Ее тихая, не слишком денежная, но любимая работа. Ее мир книг и аккуратных картотек. Ее мечты о тишине и покое. Все это в его мире было чем-то «простым», незначительным.
– Значит, мой отпуск, моя мечта – это тоже «просто»? – в голосе Елены зазвенел металл.
– Да не начинай ты трагедию на пустом месте! – взорвался Андрей. – Никто у тебя жизнь не отнимает! Просят помочь семье! Своей семье! Или для тебя моя мать и сестра – чужие люди?
Он развернулся и ушел в комнату, громко хлопнув дверью. Елена осталась одна на кухне. За окном зажглись первые фонари. Она сидела в темноте, и горькие, злые слезы катились по щекам. Она плакала не о Карелии. Она плакала о двадцати трех годах, прожитых с ощущением, что она – что-то простое и второстепенное.
На следующий день телефон начал разрываться. Сначала позвонила Марина. Ее голос был сладким, как мед, но с привкусом яда.
– Леночка, привет! Мама сказала, вы там поговорили… Ты же не откажешь, правда? Данилка так обрадовался! Он всем уже рассказал, что тетя Лена везет его на море. Он тебя так любит!
Елена молчала в трубку, не находя слов. Манипуляция была настолько откровенной, что перехватывало дыхание. Использовать ребенка в качестве тарана – это был их фирменный стиль.
– Я подумаю, – сухо ответила она и нажала отбой.
Через час снова позвонила Тамара Игоревна. На этот раз она зашла с другой стороны.
– Елена, я надеюсь, ты приняла правильное решение. Не нужно быть эгоисткой. В жизни есть вещи поважнее твоих «хотелок». Семья – это святое. Ты же не хочешь испортить отношения со всеми нами из-за какого-то дурацкого отпуска?
Давление нарастало. Они создавали вокруг нее вакуум, в котором ее собственное «я» съеживалось, становилось крошечным и жалким. Вечером Андрей снова завел разговор, на этот раз примирительно.
– Ленусь, ну не дуйся. Ну поедешь ты с Данькой. Там тоже хорошо, Сочи, море… Искупаешься. А в твою Карелию мы потом съездим. Честное слово.
Она смотрела на него и не верила. Сколько таких «потом» уже было в ее жизни? «Потом» купим тебе новое пальто, сейчас надо помочь Марине с машиной. «Потом» сделаем ремонт в ванной, сейчас надо отдать долг за дачу. «Потом», которое никогда не наступало.
– Я не хочу в Сочи, – тихо, но твердо сказала она. – Я хочу в Карелию.
Андрей снова начал закипать. Этот тихий бунт выводил его из себя. Он привык, что Лена всегда уступает. Ее внезапное упрямство рушило привычный уклад мира.
***
На работе Елена ходила как в тумане. Автоматически выдавала книги, заполняла формуляры, отвечала на вопросы читателей. В обеденный перерыв к ней подсела Светлана, ее коллега и единственная близкая подруга. Светлана была женщиной резкой, прямой, разведенной лет десять назад и с тех пор живущей по принципу «моя жизнь – мои правила».
– Ты чего кислая такая? – спросила она, разворачивая свой бутерброд. – На чемоданах ведь сидишь, радоваться должна.
Елена не выдержала. Она рассказала все. Про свекровь, про путевку, про Андрея, про «простую» работу в библиотеке. Светлана слушала молча, только желваки на ее скулах подрагивали.
– М-да, – протянула она, когда Елена закончила. – Классика жанра. Сели на шею и ножки свесили. А ты, душенька, везешь. И давно?
– Всегда, – честно призналась Елена.
– Понятно. – Светлана откусила бутерброд, прожевала. – Значит так, Леночка. Есть твой отпуск. Единственный в году. Есть твоя мечта. А есть их «хотелки», прикрытые здоровьем ребенка. Я не спорю, здоровье – это важно. Но почему за счет тебя? У них что, других вариантов нет? Есть. Просто твой – самый удобный и бесплатный.
– Но Андрей говорит, это семья…
– Семья – это когда тебя тоже слышат. Когда твои желания уважают. А когда тебя используют как бесплатное приложение, это не семья, это паразитизм. – Светлана посмотрела ей прямо в глаза. – Вопрос один, Лен. Чего ты сама хочешь? Не что они хотят, не как «правильно» поступить, а чего хочешь лично ты, Елена Петровна Соколова, сорок восьми лет от роду? Или ты в своей жизни не в счет?
Слова Светланы были как ушат холодной воды. «Или ты не в счет?» Эта фраза застряла в мозгу, крутилась, царапала. А ведь и правда. Всю жизнь она жила с оглядкой: на маму, потом на мужа, на его семью. Она всегда старалась быть удобной, хорошей, правильной. А чего хотела она сама? Она хотела разводить фиалки на подоконнике, но Андрей говорил, что от них грязь. Она хотела пойти на курсы итальянского, но свекровь сказала, что в ее возрасте это глупости. Она хотела эту поездку в Карелию.
После разговора со Светланой что-то сдвинулось. Нет, она еще не была готова к открытой войне, но тоненький росток уверенности, посаженный подругой, начал пробиваться сквозь толщу страхов и привычки уступать.
Вечером, сидя в своем любимом старом кресле, она вспоминала. Вспоминала, как десять лет назад они с Андреем собирались в Питер. У нее тоже был отпуск, куплены билеты на «Красную стрелу». И за три дня до отъезда позвонил отец Андрея и сказал, что у него «прихватило сердце» и надо срочно ехать на дачу, помогать копать картошку. Андрей, не раздумывая, сдал билеты. Они поехали на дачу. Свекор, бодро матерясь, командовал процессом, а у Лены потом две недели ломило спину. Вечерами она плакала в подушку от обиды и разочарования, а Андрей говорил: «Ну ты чего, отцу же помощь нужна была». Сердце у свекра, разумеется, больше не прихватывало. Никогда.
Этот эпизод, похороненный под грузом лет, вдруг всплыл с невероятной ясностью. И она поняла, что сейчас происходит то же самое. Просто декорации сменились: дача с картошкой превратилась в Сочи с племянником. А она, как и тогда, должна была молча проглотить обиду и подчиниться.
«Нет», – прошептала она в тишину комнаты. – «В этот раз – нет».
***
Точкой невозврата стал звонок Андрея на следующий день. Он звонил с работы, и голос у него был виновато-бодрый.
– Лен, я тут все решил! Я сдал твои билеты в Карелию.
Елена замерла с телефонной трубкой в руке. Мир на мгновение качнулся.
– Что… что ты сделал?
– Билеты твои сдал. Через интернет, там сейчас просто. Потеря небольшая, я из своих добавлю. А на эти деньги уже Маринка покупает путевку Данилке и билет для тебя в Сочи. Так что все, вопрос закрыт! Вечером отметим!
Он сделал это. Он перешагнул последнюю черту. Он не просто уговаривал или давил. Он взял и разрушил ее мечту своими руками, даже не спросив. Он решил за нее. В этот момент Елена почувствовала не обиду и не злость. Она почувствовала ледяное, абсолютное отчуждение. Человек на том конце провода, ее муж, с которым она прожила полжизни, вдруг стал совершенно чужим.
– Ты… – начала она, и голос сорвался.
– Ну все, Лен, не заводись. Я же как лучше хотел. Чтобы скандалов этих не было. Решил вопрос по-мужски, – бодро отрапортовал он. – Все, мне бежать надо. Целую!
Короткие гудки. Елена медленно опустила трубку на аппарат. Она сидела и смотрела в одну точку. Внутри была выжженная пустыня. Ни слез, ни истерики. Только оглушительная тишина и холодная, ясная мысль: «Это конец».
Вечером разразился скандал. Такой, какого их тихая квартира еще не знала. Андрей пришел домой с тортом и бутылкой шампанского, готовый «отмечать» решение проблемы. Он не ожидал увидеть жену с мертвенно-бледным лицом и глазами, в которых плескалась тьма.
– Ты не имел права, – сказала она тихо, но так, что он попятился.
– Да что я такого сделал?! – взвился он, мгновенно отбросив миролюбивый настрой. – Я решил проблему, которую ты сама устроила своим упрямством!
– Это была не проблема. Это была моя мечта. Которую ты растоптал.
– Ой, какая трагедия! Мечта! – передразнил он. – У людей проблемы посерьезнее, а у нее – мечта! Эгоистка! Тебе наплевать на больного ребенка, на семью! Только о себе и думаешь!
– Да! – вдруг закричала она, и от этого крика задрожали стекла в серванте. – Да, я думаю о себе! Впервые за двадцать три года я посмела подумать о себе! А вы все – ты, твоя мать, твоя сестра – вы привыкли, что я не думаю! Привыкли, что я удобная, безмолвная, что об меня можно ноги вытирать! Хватит! С меня хватит!
Она говорила и говорила, выплескивая все, что копилось годами. Про картошку, про отмененный Питер, про некупленное пальто, про вечные ужины для всей его родни, про то, что он ни разу не заступился за нее перед матерью.
Андрей слушал, и его лицо менялось. От гнева к растерянности, а потом к испугу. Он никогда не видел ее такой. Эта тихая, покладистая женщина вдруг превратилась в фурию, в чужого, страшного человека.
– Ты с ума сошла, – пробормотал он, когда она, задыхаясь, замолчала. – Тебе лечиться надо.
– Нет, Андрей. Лечиться мне уже не надо. Я, кажется, выздоровела. – Она посмотрела на него долгим, прощальным взглядом. – Я в Сочи не поеду. И в Карелию тоже. Мой отпуск отменяется. И все остальное – тоже.
Она развернулась и ушла в спальню. Подойдя к шкафу, открыла тот самый чемодан, который так и стоял на полу, раскрытый, как рана. Мгновение она смотрела на него. Потом решительно вынула оттуда походные ботинки и свитер. И начала складывать в него совсем другие вещи: пару блузок, джинсы, белье, косметичку, любимую книгу. Она действовала спокойно, методично, без суеты. Это было не импульсивное бегство. Это было осознанное, выстраданное решение.
Закончив, она защелкнула замки, взяла свою сумку и вышла в прихожую. Андрей стоял там же, на кухне, ошарашенно глядя на нетронутый торт.
– Ты куда? – спросил он растерянно.
– Я ухожу, Андрей.
– Куда ты пойдешь? К маме своей?
– Неважно. – Она надела туфли, взяла чемодан. Рука уже лежала на дверной ручке. – Разводиться будем. Квартиру делить. Все как у людей.
Он смотрел на нее, и в его глазах наконец-то промелькнуло что-то похожее на понимание. Не раскаяние, нет, до этого было еще далеко. А именно понимание того, что он потерял. Что рухнул его удобный, привычный мир, в котором всегда была тихая, всепрощающая Лена.
– Из-за отпуска? – глупо спросил он. – Из-за дурацкой поездки?
Елена усмехнулась, но уголки губ даже не дрогнули.
– Нет, Андрюша. Не из-за отпуска. Из-за себя.
Она открыла дверь и шагнула на лестничную клетку. За спиной осталась квартира, в которой она прожила почти четверть века, остался муж, ставший чужим, осталась вся ее прошлая жизнь.
Первые несколько дней она жила у Светланы. Та не задавала лишних вопросов, просто поставила чайник и постелила ей на диване. А потом Елена сняла себе маленькую однокомнатную квартиру на окраине города. С широким подоконником. Она сразу пошла в магазин и купила три горшочка с маленькими, еще не цветущими фиалками.
Через месяц она подала на развод. Андрей, подстрекаемый матерью и сестрой, устроил безобразную войну за имущество. Они делили все: квартиру, старую машину, даже набор кастрюль, подаренный на свадьбу. Было грязно, унизительно и больно. Но Елена держалась.
Она проиграла свой отпуск в Карелию. Она потеряла половину совместно нажитой квартиры. Она проходила через мучительный развод. Но каждый вечер, приходя в свою крошечную съемную каморку, она подходила к окну, поливала свои фиалки и смотрела на закат. И впервые за много лет она чувствовала не удушье, а покой. Благословенную, звенящую тишину, в которой отчетливо был слышен только один голос. Ее собственный.
Однажды, сидя с чашкой чая и глядя, как на одной из фиалок робко пробивается первый лиловый бутон, она вдруг поняла, что тот несостоявшийся отпуск был не потерей. Он был самым важным путешествием в ее жизни. Путешествием к себе. И оно только начиналось.