– Нам нужна твоя зарплата на ремонт, – заявила Раиса Петровна, моя свекровь, с такой будничной уверенностью, будто просила передать солонку.
Она произнесла это, пока я, неловко пересчитывая купюры, пыталась закрыть счет в маленькой кофейне на Покровке. Запах корицы и жженого сахара, который еще минуту назад казался таким уютным, вдруг стал душным и приторным. Я замерла с протянутой официантке тысячной купюрой. Мой муж, Дмитрий, сидевший рядом, не отрывал взгляда от экрана телефона, но я почувствовала, как он напрягся, всем своим видом демонстрируя солидарность с матерью.
– Какой ремонт? – мой голос прозвучал тихо, почти шепотом, потерявшись в гуле кофейни.
– Дачный, Леночка, дачный, – с ноткой снисходительного нетерпения пояснила Раиса Петровна. Она поправила на плечах дорогую кашемировую шаль – подарок Димы на ее недавний юбилей, купленный, разумеется, с моей зарплатной карты. – Веранду нужно стеклить, крышу перекрывать. У Соловьевых, видела, какую баню отгрохали? А мы чем хуже? Дима все рассчитал, нужно начинать, пока цены на материалы снова не подскочили.
Дмитрий наконец оторвался от телефона, бросил на меня быстрый, как будто оценивающий взгляд и кивнул.
– Да, Лен. Мама права. Я нашел отличную бригаду, недорого берут. Твоих двух зарплат как раз хватит на материалы. А с работой я потом разберусь, возьму подработку.
Я молча протянула деньги официантке. Две мои зарплаты. Я работала главным библиотекарем в областной научной библиотеке имени Ленина. Работа не самая денежная, но я ее любила. Это был мой мир, мой упорядоченный, тихий космос, где у каждой книги было свое место, а у каждой мысли – свое время. Моя зарплата была стабильной, и, как оказалось, очень удобной для планирования чужих грандиозных проектов. Дмитрий, вечный «свободный художник» и консультант по каким-то туманным «стартапам», приносил деньги нерегулярно, но зато с большой помпой, называя это «закрыл проект». Большую часть времени он находился в «поиске инвесторов» или «проработке концепции».
Мы вышли на улицу. Прохладный сентябрьский вечер окутал Нижний Новгород. Толпа на Покровке гудела, смеялась, жила своей жизнью, а я чувствовала себя стеклянным колпаком, из-под которого выкачали весь воздух.
– Но, Дима… – начала я, когда мы немного отошли от шумной свекрови, которая уже оживленно беседовала с кем-то по телефону, наверняка с той самой «бригадой». – У нас же были планы. Я хотела…
– Лен, ну какие планы? – он перебил меня беззлобно, но твердо. – Съездить в санаторий? Успеешь еще. Это же для семьи, для общего блага. Представь, как будем там на веранде чай пить, шашлыки жарить. Ты же любишь дачу.
Я и правда любила дачу. Но я любила ее тихой, заросшей, с облупившейся краской на старых скамейках. Любила ее за покосившийся забор, увитый диким виноградом, и за старые яблони, которые никто не торопился «омолаживать». Я любила приезжать туда одна, в будний день, когда Дима был занят «концепциями», а Раиса Петровна – своими подругами. Я просто сидела на старом скрипучем крыльце, слушала пчел и читала. Это было мое место силы. А теперь его хотели превратить в очередную витрину «как у людей», в филиал квартиры Соловьевых с их идеальным газоном и бездушной баней из оцилиндрованного бревна.
– Я подумаю, – сказала я, просто чтобы прекратить этот разговор.
– Да чего тут думать-то? – искренне удивился Дмитрий. – Дело решенное. Мама уже завтра ждет сметчика.
Он обнял меня за плечи, и этот жест, который должен был быть поддерживающим, ощущался как тяжелая плита. Мы поймали такси. Раису Петровну повезли в ее уютную квартиру в сталинке на площади Горького, а мы отправились в нашу, в спальный район, пропахший выхлопными газами и чужими ужинами.
Наша двухкомнатная квартира была похожа на склад незаконченных проектов Дмитрия. В углу гостиной пылился почти собранный 3D-принтер («прорывная технология, Лен, скоро озолотимся»). На балконе стояли ящики с какими-то платами для «умного дома», которые он заказал год назад и забросил. А в центре комнаты, на самом видном месте, громоздился велотренажер, превратившийся в дорогую вешалку для его рубашек.
Моим личным пространством был угол у окна в спальне. Старое, продавленное, но любимое кресло, торшер с бахромой и маленькая этажерка с самыми дорогими сердцу книгами. А на подоконнике – мое тайное убежище, моя медитация – пяльцы с незаконченной вышивкой. Я вышивала пейзаж – маленькую избушку у реки, точь-в-точь как наша дача в моих воспоминаниях. Стежок за стежком, я создавала свой идеальный мир, где все было на своих местах и никто не требовал отдать зарплату на стеклянную веранду.
В тот вечер я долго сидела в своем кресле, глядя на мерцающие огни соседних многоэтажек. Дима, приняв душ, уже лежал в кровати, снова уткнувшись в свой телефон. Он не спросил, о чем я думаю. Он вообще редко спрашивал. Для него мое согласие было формальностью. Он и его мама уже все решили. А я? Где в этой схеме была я? Я почувствовала, как внутри поднимается глухое, холодное раздражение. Не ярость, нет, до нее было еще далеко. А именно раздражение, как от камешка в ботинке, который долго терпишь, а потом он начинает натирать до крови.
***
Следующие несколько дней прошли в тумане. Раиса Петровна звонила ежедневно, ее голос сочился нетерпеливым энтузиазмом.
– Леночка, ну что? Ты перевела аванс? Сметчик такой хороший мальчик, говорит, если сейчас закупимся, сэкономим процентов десять!
Я что-то мычала в ответ, ссылаясь на занятость на работе. На работе и правда было много дел. Мы готовили большую выставку, посвященную Максиму Горькому, и я с головой ушла в архивы, в пожелтевшие страницы, в тишину читального зала. Этот мир был логичен и справедлив. Здесь твои знания и труд ценили. Коллеги меня уважали, особенно молодые.
– Елена Андреевна, вы просто кладезь! – сказала мне как-то Полина, наша новая сотрудница, бойкая девчонка с пирсингом в носу и горящими глазами. – Я битый час искала информацию по одному футуристу, а вы за пять минут нашли мне три редчайших сборника.
Я улыбнулась. Полина была мне симпатична. Она была прямой и честной. Однажды за обедом в нашей каморке, где пахло растворимым кофе и старыми документами, я, сама не зная почему, обмолвилась про ремонт. Я не жаловалась, просто рассказала как факт.
Полина перестала жевать свой салат и уставилась на меня.
– Подождите. То есть, ваша свекровь хочет сделать ремонт на своей даче за вашу зарплату? А ваш муж это поддерживает?
– Ну… это же наша общая дача, – неуверенно возразила я.
– Она на кого записана? – безжалостно уточнила Полина.
– На Раису Петровну.
– Ну вот, – Полина отложила вилку. – Елена Андреевна, вы меня извините за прямоту, но это какой-то грабеж средь бела дня. А вы сами-то этого хотите? Этой веранды, этой крыши?
Вопрос был таким простым и таким оглушающим. А чего хочу я? Последние лет двадцать я так редко задавала себе этот вопрос. Я хотела, чтобы Дима был счастлив. Я хотела, чтобы Раиса Петровна была довольна. Я хотела, чтобы в семье был мир. А оказалось, что для мира нужно было просто молча отдавать свои деньги, время и силы.
– Я… я не знаю, – честно ответила я. – Я люблю там отдыхать. Но мне нравилось, как все было раньше.
– Значит, не хотите, – отрезала Полина. – Так и скажите им. Это ваши деньги. Вы их заработали. Имеете право потратить их на себя. Хоть на санаторий, хоть на полет на Луну.
Ее слова были как ушат холодной воды. Я привыкла считать себя частью «мы». «Мы решили», «нам нужно». А Полина говорила про «я». Это простое местоимение вдруг обрело для меня огромный, почти забытый смысл.
Вечером дома меня ждал новый виток наступления. На кухонном столе были разложены глянцевые каталоги с садовой мебелью. Дмитрий, оживленный и деятельный, как всегда, когда его осеняла очередная «гениальная идея», тыкал пальцем в плетеные кресла.
– Смотри, Лен! Вот это – просто бомба! И недорого. Если возьмем комплект, скидку дадут. Мама уже одобрила.
– Дима, я же сказала, что подумаю.
– Да сколько можно думать? – он начал терять терпение. – Все уже на мази. Бригада ждет только аванса. Ты что, хочешь подвести людей? Хочешь, чтобы мама расстроилась?
Раиса Петровна, которая, видимо, приехала для массированной атаки, тут же подхватила:
– Леночка, я не понимаю твоего упрямства. Мы же для всех стараемся. Ты же будешь приезжать, отдыхать в комфорте. Не на скрипучих же лавках сидеть в твоем возрасте!
«В твоем возрасте». Эта фраза больно уколола. Мне недавно исполнилось пятьдесят два. Возраст, когда хочется не «комфорта» из глянцевого журнала, а покоя и уважения.
– Раиса Петровна, у меня были свои планы на эти деньги, – мой голос предательски дрогнул, но я заставила себя продолжать. – Я хотела поехать в Кисловодск. Врач давно рекомендовал.
Свекровь и муж переглянулись. В их глазах я увидела одно и то же: смесь удивления и досады, как будто любимая кофеварка вдруг потребовала залить в нее не воду, а минералку «Перье».
– Кисловодск? – фыркнул Дмитрий. – Господи, Лен, какая скука. Пенсионерские развлечения. А тут – свежий воздух, своя земля! Это же лучше любого Кисловодска.
– Для кого лучше? – тихо спросила я, глядя ему прямо в глаза.
Он на мгновение смутился. Но тут же нашелся.
– Для всех! Для семьи! Все, разговор окончен. Завтра нужны деньги. Точка.
Он вышел из кухни, демонстративно хлопнув дверью. Раиса Петровна посмотрела на меня с укоризной.
– Эх, Лена, Лена. Эгоисткой становишься. О сыне не думаешь, обо мне, старухе, не думаешь. Только о себе. Не ожидала я от тебя такого.
Она тоже ушла, оставив меня одну среди этих чужих, глянцевых мечтаний о плетеных креслах и стеклянных верандах. Я села за стол и механически начала перебирать каталоги. Красивые, улыбающиеся люди на идеальных террасах. Они казались такими же нереальными, как Димины «стартапы». В груди нарастала глухая, тяжелая тоска. Это был не просто спор о деньгах. Это был спор о праве на собственную жизнь.
Ночью я не могла уснуть. Я встала и подошла к своему уголку. Взяла в руки пяльцы. Лунный свет падал на мою вышивку. Маленькая избушка у реки. Мой тихий, вышитый рай. Я провела пальцем по тугим, ровным стежкам. Сколько часов я провела за этой работой? Сколько мыслей передумала? Это было не просто хобби. Это было единственное, что я создавала для себя. Не для «общего блага», не для того, чтобы «порадовать маму», а просто для своей души. И вдруг я поняла, что они посягают не на мою зарплату. Они посягают на мою избушку у реки. На мое право иметь что-то свое, личное, неприкосновенное.
***
Решимость, вспыхнувшая во мне той ночью, к утру немного угасла под гнетом привычки и страха перед конфликтом. Я пошла на работу, надеясь, что все как-нибудь рассосется. Но оно не рассосалось.
Дмитрий со мной не разговаривал. Он демонстративно ел в одиночестве, а на все мои попытки заговорить отвечал односложно. Это была его излюбленная тактика – молчаливый укор, который действовал на меня безотказно. Я начинала чувствовать себя виноватой, неправой, эгоистичной, как и говорила Раиса Петровна.
Вечером, разбирая старые бумаги на антресолях в поисках какой-то квитанции, я наткнулась на картонную коробку, перевязанную бечевкой. Моя фамилия – девичья – была написана на крышке выцветшими чернилами. Я открыла ее. Внутри лежали мои студенческие тетради. Толстые, общие, исписанные убористым почерком. Но не конспектами лекций. Стихами.
Я села прямо на пол в коридоре, среди пыли и старых вещей, и начала читать. Я не держала эти тетради в руках лет тридцать. Я читала о первой любви, о звездах над Волгой, о мечтах стать писательницей, о желании объехать весь мир. Это писала юная, смелая, уверенная в себе девушка, которая точно знала, чего она хочет. Которая никогда бы не позволила распоряжаться своей жизнью и своими деньгами.
Куда делась та девушка? Куда я ее спрятала? Я гладила шершавые страницы, и слезы капали на чернила, написанные три десятилетия назад. Я просидела на полу, наверное, час, пока не затекли ноги. Я оплакивала не несбывшиеся мечты, а саму себя – ту, которую я предала и забыла.
Когда я встала, я почувствовала странную легкость. Это было не ночное озарение, а глубокое, выстраданное решение. Я аккуратно сложила тетради обратно в коробку и поставила ее на видное место в своей спальне. Это было мое напоминание.
На следующий день, в субботу, скандал достиг своего апогея. Дмитрий, видимо, решив, что пассивная агрессия не работает, перешел в наступление. Он ждал меня в гостиной.
– Я продал кое-что, – заявил он без предисловий. – Нужен был аванс для бригады, а ты уперлась.
– Что ты продал? – холодно спросила я, чувствуя, как леденеет все внутри.
– Да так, мелочь. Твои старые книги. Те, что от отца остались. Они все равно только пыль собирали.
Книги. Мой отец, профессор-филолог, собирал их всю жизнь. Это были не просто книги. Это была моя связь с ним, с моим детством. Среди них было несколько редких изданий начала двадцатого века, с автографами. Я знала, что они стоят немалых денег. Но их ценность для меня была не в этом.
– Какие книги? – мой голос звенел от едва сдерживаемой ярости.
– Ну те, в кожаных переплетах, – небрежно махнул он рукой. – Я нашел коллекционера, он дал хорошую цену. Как раз хватило на первую партию бруса.
Он это сделал. Он перешел черту. Он взял не просто мои вещи. Он взял мою память, мое прошлое, и разменял его на доски для веранды.
В этот момент в дверь позвонили. На пороге стояла сияющая Раиса Петровна с тортом в руках.
– Ну что, мои дорогие? Отметим начало большой стройки! Я так рада, так рада! Димочка, ты просто молодец, настоящий мужчина, решил вопрос!
Она вошла в квартиру, не замечая напряженной тишины. Увидев мое лицо, она осеклась.
– Лена, что с тобой? Ты чего такая бледная? Не рада?
– Рада? – я рассмеялась. Странным, скрипучим смехом. – Чему я должна радоваться, Раиса Петровна? Тому, что ваш сын продал книги моего покойного отца, чтобы построить вам веранду?
Свекровь уставилась на Дмитрия. Он покраснел.
– Лен, прекрати истерику! Я же для нас старался!
– Для НАС? – я почти кричала. Вся выдержка, все годы терпения слетели с меня, как шелуха. – Не было никаких «нас», Дима! Были только твои желания и желания твоей мамы! А я была… я была просто ресурсом! Удобным приложением к вашим планам! Кошельком, который можно вытряхнуть, когда понадобится!
– Да как ты смеешь так с сыном разговаривать?! – взвилась Раиса Петровна. – Он мужчина, он глава семьи! Он решает! А твое дело – поддерживать!
– Нет, – сказала я твердо и отчетливо. Внезапно я почувствовала абсолютное спокойствие. Словно прорвало нарыв, и теперь вместо боли пришла пустота и ясность. – Мое дело – уважать себя. И я больше не позволю вам вытирать об меня ноги. Никакого ремонта не будет. А деньги за книги ты вернешь. Найди того коллекционера и выкупи их обратно.
– Ты с ума сошла? – лицо Дмитрия исказилось от злости. – Где я тебе сейчас возьму такие деньги?
– Это твои проблемы, – я пожала плечами. – Это ты их создал. Ты и решай. А я… я больше в этом не участвую.
Я развернулась и пошла в спальню. Закрыла за собой дверь, оставив их в гостиной с дурацким тортом и глянцевыми каталогами. Я слышала их приглушенные голоса – возмущение Дмитрия, причитания его матери. Но это был просто фоновый шум. Он меня больше не касался.
Я подошла к своему креслу. Взяла дорожную сумку, которую не разбирала после последней командировки. И начала спокойно, методично складывать в нее свои вещи. Не все, только самое необходимое. И коробку с тетрадями. И пяльцы с моей вышитой избушкой.
Когда я вышла из спальни, они замолчали и уставились на сумку в моей руке.
– Ты куда это собралась? – спросил Дмитрий растерянно. В его голосе впервые за долгое время проскользнула паника.
– Я ухожу, – просто сказала я. – Мне нужно побыть одной. И подумать.
– Но… куда ты пойдешь?
Я достала телефон и набрала номер.
– Полина? Привет. Извини за поздний звонок. Твое предложение пожить у тебя пару дней еще в силе?.. Спасибо. Я скоро буду.
Я положила трубку и посмотрела на мужа и свекровь. На их лицах было написано полное недоумение. Они были похожи на игроков, у которых посреди партии вдруг исчезла шахматная доска. Они так и не поняли, что дело было не в деньгах, не в даче и даже не в книгах. Дело было в той юной девушке из старой тетради, которая наконец-то решила вернуться.
Я вышла за дверь, не оглядываясь. За спиной осталась квартира, полная чужих незаконченных проектов, и два человека, которые так и не научились меня видеть. А впереди был прохладный сентябрьский вечер, огни большого города и совершенно новая, неизвестная, но моя собственная жизнь. Я шла по улице, таща за собой сумку, и впервые за много лет чувствовала, что дышу полной грудью. И это было лучше любого Кисловодска.