Телефон пиликнул неожиданно и как-то особенно пронзительно в утренней тишине. Ольга вздрогнула, едва не уронив ложечку в чашку с остывающим чаем. На экране высветилось уведомление банка. «Зачисление. 45 000 рублей». Она мысленно выдохнула. Это был гонорар за последнюю работу — мемуары одного старого профессора-геолога, человека с удивительной судьбой, чьи рассказы она почти два месяца превращала в стройный, живой текст. Работа была тайной, ее маленьким секретом, ее отдушиной и, как оказалось, ее подушкой безопасности.
Она уже собиралась смахнуть уведомление, когда за спиной раздался раздраженный голос Геннадия, мужа.
— Опять твои тряпки по интернету? Нашла время. У людей проблемы, а она шоппингом развлекается.
Ольга замерла. Он стоял в дверях кухни, в домашней футболке, насупленный, с лицом человека, у которого с утра всё пошло не так. Вероятно, снова звонили с его автосервиса.
— Это не тряпки, Гена. Это… мне заплатили. За работу.
Он подошел ближе, заглядывая через ее плечо в экран телефона. Увидел сумму. Его лицо из недовольного мгновенно стало злым, багровым.
— За какую еще работу? Ты же в своей библиотеке три копейки получаешь. Это что, наследство?
— Я пишу. На заказ. Помогаю людям книги составлять, воспоминания, — тихо, почти виновато произнесла она.
Он несколько секунд молчал, переваривая. Потом его прорвало. Слова, которые он выплюнул, были тяжелыми и уродливыми, как камни с грязной обочины.
— Пишет она! Сочинительница! Да ты живешь за мой счет! — крикнул он, тыча пальцем в ее сторону, в сторону телефона, в сторону всей их тридцатилетней жизни. — Вся твоя жизнь, эта квартира, эта жратва, эти поездки — всё на мне! А ты свои копейки на булавки тратишь и думаешь, что работаешь? Да без меня ты бы с голоду сдохла под забором!
Ложечка все-таки выпала из ее пальцев. Она со звоном ударилась о блюдце, потом скатилась на пол. Звук был оглушительным. В наступившей после крика мужа тишине он прозвучал как выстрел. Мир Ольги, привычный, устоявшийся, чуть скучный, но казавшийся незыблемым, как уральские горы за окном их екатеринбургской квартиры, треснул и посыпался.
Она не заплакала. Слезы где-то застряли в горле, превратившись в ледяной ком. Она медленно подняла глаза на мужа. На его побагровевшее лицо, на жилку, бьющуюся на виске. Она смотрела на него так, словно видела впервые. И в этом чужом, искаженном яростью лице не было ничего от того Гены, за которого она когда-то выходила замуж, с которым они строили планы, растили дочь, радовались покупке этой самой квартиры. Тридцать лет. Неужели он всегда так думал? Все эти годы, когда она вела дом, воспитывала Марину, пока он строил свой бизнес, когда выхаживала его после инфаркта, когда создавала уют, в который ему нравилось возвращаться с работы… всё это было «за его счет»?
— Ты так думаешь? — спросила она. Голос был чужим, глухим и удивительно спокойным.
— А что, не так? — не унимался он, уже распаляя сам себя. — Кто пашет с утра до ночи? Я! Кто решает все проблемы? Я! А ты книжки свои перебираешь в пыли. Интеллигенция…
Она больше ничего не сказала. Просто молча встала, перешагнула через упавшую ложечку и пошла в спальню. Он что-то кричал ей в спину, но слова больше не долетали, растворяясь в белом шуме, заполнившем ее голову.
Она открыла шкаф. Его половина — аккуратные стопки рубашек, дорогие костюмы. Ее — скромные платья, несколько кофт, джинсы. Она не стала собирать чемодан. Она достала свою старую дорожную сумку, с которой ездила еще студенткой в стройотряды. Сумка пахла пылью и воспоминаниями о другой, забытой жизни. Она бросила в нее пару смен белья, домашний халат, джинсы, две кофты. Потом подошла к книжному стеллажу. Ее рука без колебаний взяла томик Цветаевой, зачитанный до дыр, и толстый альбом с репродукциями Врубеля. Затем она зашла в гостиную и сняла со стены небольшую акварель в простой раме — подарок отца, бледный уральский пейзаж. Она не взяла ни одной фотографии с Геннадием. Прошлое было отсечено одним его криком. Чисто. Безжалостно. Как хирург удаляет пораженный орган.
Когда она с сумкой в руке снова появилась на кухне, он уже остыл. Сидел за столом, обхватив голову руками.
— Оль, ну ты чего? Я же вспылил, — пробормотал он. — Ну, с кем не бывает? Тяжелый день…
Она поставила сумку на пол. Подошла к буфету, где в дальнем углу стояла коллекция дорогого коньяка Геннадия — его гордость. Она никогда к нему не притрагивалась. Сейчас она без колебаний взяла самую дорогую, начатую бутылку, плеснула себе в чайную чашку янтарной жидкости и сделала большой глоток. Коньяк обжег горло, но ледяной ком внутри начал потихоньку таять, сменяясь холодной, звенящей яростью.
— Я ухожу, Гена, — сказала она, глядя ему прямо в глаза.
— Куда ты уходишь? К дочке? Успокоишься и вернешься. Давай не будем дурить. Нам не по двадцать лет.
— Я не вернусь. Завтра воскресенье. Позвонишь Марине, скажешь, что мы разводимся.
Он вскочил.
— Ты с ума сошла? Разводимся? Из-за пары слов? Оля! В твоем возрасте! Куда ты пойдешь? Кому ты нужна?
«В твоем возрасте». Эта фраза стала вторым выстрелом. Контрольным. Она попала в самое сердце, но вместо боли вызвала странное, злое веселье.
— Себе, Гена. Я нужна себе, — она криво усмехнулась, допила коньяк и, взяв сумку, пошла к двери. Он не пытался ее остановить. Он просто стоял посреди кухни, растерянный и вдруг постаревший, не в силах поверить, что его мир, такой удобный и понятный, рушится на его глазах из-за какой-то глупой фразы.
***
Ключ в замке повернулся с трудом. Ирина, ее лучшая подруга со времен университета, открыла дверь, растрепанная, в смешной пижаме с пингвинами. Увидев Ольгу на пороге с сумкой, она не задала ни одного вопроса. Просто отступила в сторону.
— Проходи. Чайник сейчас поставлю. Или что покрепче?
— Покрепче, — выдохнула Ольга, опускаясь на пуфик в прихожей. Вся ее решимость, вся показная твердость испарились, как только за ней захлопнулась дверь чужой квартиры. Ее начало трясти.
Ирина вернулась с двумя бокалами и той самой бутылкой армянского коньяка, которую они открывали на ее прошлый день рождения. Молча налила.
— Пей.
Ольга послушно выпила. Тепло медленно пошло по телу.
— Он сказал… он сказал, что я живу за его счет.
Ирина посмотрела на нее своим прямым, пронзительным взглядом риэлтора, привыкшего видеть людей насквозь.
— Он только сейчас это сказал, или ты только сейчас это услышала?
Вопрос был жестоким, но честным. И Ольга поняла, что услышала только сейчас. А говорил он это, наверное, давно. Не словами, так поступками. Тем, как покупал ей «подарок» в виде новой стиральной машины, потому что старая «портила его рубашки». Тем, как снисходительно хмыкал, когда она рассказывала о своей работе в библиотеке. Тем, как принимал ее заботу как должное, как воздух, за который не благодарят.
Они просидели на кухне до глубокой ночи. Ирина не утешала и не причитала. Она задавала вопросы. «Деньги у тебя есть?», «Где планируешь жить?», «Документы на квартиру у кого?». Она была не жилеткой, в которую можно поплакаться, а штабом, где разрабатывается план боевых действий.
— Так, значит, сорок пять тысяч у тебя есть, плюс зарплата скоро. На первое время хватит. Квартира куплена в браке, значит, половина твоя. Но судиться с ним — это долго и грязно. Лучше снять что-то. Я завтра по базам посмотрю. Есть у меня на примете одна однушка. Старенькая, но чистая. Хозяйка — божий одуванчик. В Заречном микрорайоне. Окна на реку.
Ольга слушала ее и чувствовала, как паника отступает, уступая место деловой собранности. Появлялся план. Появлялось будущее. Оно было туманным и пугающим, но оно было.
Утром позвонила дочь, Марина. Голос у нее был встревоженный.
— Мам, мне папа позвонил. Что у вас случилось? Он говорит, ты ушла. Мам, вы что, серьезно? Может, не надо пороть горячку? Вы же тридцать лет вместе. Ну, сказал в сердцах, он же не со зла…
— Марина, он сказал то, что думал. Всегда, — твердо ответила Ольга.
— Но, мам… в твоем возрасте все начинать с нуля… Куда ты? Как? Это же так сложно. Может, вернешься, поговорите?
«В твоем возрасте». Снова. Теперь от дочери. С любовью, с заботой, но от этого не менее больно.
— Мариша, я справлюсь. У меня есть работа. У меня есть я. Пожалуйста, просто пойми меня. Мне это нужно.
В голосе дочери послышались слезы.
— Хорошо, мам. Я понимаю. Если что-то нужно — сразу звони. Я приеду.
Этот разговор был труднее, чем уход от мужа. Но и он укрепил ее в правоте своего решения. Она должна была доказать не ему, не Геннадию, а самой себе и своей дочери, что «ее возраст» — это не приговор, а просто цифра.
***
Квартира, которую нашла Ирина, была именно такой, как она и описывала. Маленькая, с выцветшими обоями в мелкий цветочек и старым паркетом, который скрипел под каждым шагом. Но она была залита солнцем, а из большого окна кухни открывался вид на Исеть и Макаровский мост. Ольга вошла и сразу поняла — это ее. Ее крепость. Ее начало.
Первые недели были самыми трудными. Она спала на надувном матрасе, который привезла Марина вместе с кастрюлями и тарелками. Ела из пластиковых контейнеров. Тишина в квартире поначалу давила, казалась оглушительной после тридцати лет постоянного присутствия другого человека. Иногда по вечерам наваливалось такое отчаяние, что хотелось выть. Она садилась на подоконник, смотрела на огни на другом берегу реки и заставляла себя дышать.
Она с головой ушла в работу. Взяла еще один заказ — писать историю для семьи бывшего директора крупного уральского завода. Она встречалась с его детьми, внуками, листала старые альбомы, слушала истории. Чужая жизнь, полная событий, побед и потерь, отвлекала от собственной разрухи. Деньги, которые она зарабатывала, давали ей пьянящее чувство независимости. Она сама платила за аренду. Сама покупала себе еду. Сама решала, выпить ли ей вечером чаю с лимоном или бокал недорогого красного вина. Это были мелочи, но из этих мелочей и состояла ее новая свобода.
Постепенно квартира начала обрастать ее вещами. Марина привезла ее книги. Ольга купила на блошином рынке старое кресло с бархатной обивкой и торшер с бахромой. Повесила на стену акварель отца. Дом становился домом.
Однажды, разбирая старые коробки, привезенные из прошлой жизни, она наткнулась на толстую папку с пожелтевшими листами. Это были ее студенческие стихи и наброски рассказов. Она села на пол и начала читать. И вспомнила. Вспомнила, как мечтала поступить в Литературный институт. Как Геннадий, тогда еще молодой и романтичный, говорил ей: «Оль, ну какая из тебя писательница? Это все несерьезно. Вот выучишься на библиотекаря — будет стабильная, уважаемая профессия». И она послушала. Похоронила свою мечту под стопками библиотечных формуляров и горой домашних дел. А мечта, оказывается, не умерла. Она просто ждала своего часа.
***
Раздел имущества прошел на удивление мирно. Геннадий, видимо, поняв, что она не вернется, решил не усугублять. Он нанял адвоката, который все оформил. Ольга не стала претендовать на половину его бизнеса, о чем настоятельно советовала Ирина. Она согласилась на денежную компенсацию за свою долю в квартире. Сумма была приличной. Когда деньги поступили на ее счет, она долго смотрела на цифры, но не чувствовала радости. Это были просто деньги. Откуп. Плата за тридцать лет жизни, отданной человеку, который ее не ценил.
Он позвонил ей в тот же день.
— Оль, ну вот и все, — голос у него был уставший. — Деньги получил?
— Да. Спасибо.
— Может… может, встретимся? Поужинаем? Просто как… старые знакомые.
Ольга на мгновение представила этот ужин. Неловкое молчание, натянутые улыбки, попытки говорить о погоде. Воспоминания, которые будут ранить их обоих.
— Зачем, Гена?
— Я не знаю… Я скучаю. В квартире пусто. Никто не ждет. Я… я дурак был, Оль. Понимаю теперь.
В его голосе была искренняя тоска. И ей на секунду стало его жаль. Но жалость — плохой фундамент для чего бы то ни было.
— Мне тоже было пусто, Гена. Много лет. Только я этого не замечала. Прощай. И постарайся быть счастливым.
Она положила трубку. Это был последний гвоздь, забитый в крышку гроба их брака. Мосты были сожжены. Впереди была только ее собственная дорога.
***
Часть полученных денег Ольга потратила на то, о чем давно мечтала — поехала в Санкт-Петербург. Не на три дня, как туристка, а на целый месяц. Сняла крошечную студию на Васильевском острове и просто жила. Бродила по улицам, часами пропадала в Эрмитаже и Русском музее, сидела в маленьких кофейнях, наблюдая за людьми.
Она завела новую привычку. Каждый день она садилась и писала. Не на заказ, а для себя. Короткие зарисовки, портреты случайных прохожих, свои мысли и чувства. Она писала о скрипучем паркете в своей екатеринбургской квартире, о вкусе коньяка из мужниной бутылки, о лице Ирины в пижаме с пингвинами, о слезах в голосе дочери. Она выписывала свою боль, свою обиду, свою надежду. И с каждой написанной страницей ей становилось легче.
Однажды, в поисках редкого издания для своей очередной «мемуарной» работы, она забрела в букинистический магазинчик недалеко от пяти углов. Магазин был похож на пещеру Аладдина, заваленную сокровищами — старыми книгами в потрескавшихся кожаных переплетах, пожелтевшими открытками, гравюрами. Воздух был густо пропитан запахом пыли и времени.
За прилавком сидел мужчина лет шестидесяти, с седой бородой и очень живыми, ясными глазами. Он чинил старую книгу, аккуратно подклеивая страницы тонкой папиросной бумагой.
— Что-то ищете конкретное, или просто наслаждаетесь атмосферой? — спросил он, не поднимая головы. Голос у него был низкий и приятный.
— Ищу «Записки охотника» издания Сытина, — ответила Ольга, удивляясь собственной смелости.
Он поднял глаза.
— Редкая птица. Но у меня есть. Правда, состояние не идеальное.
Он встал, провел ее вглубь магазина, к высоким стеллажам. Пока он искал книгу, они разговорились. Его звали Андрей. Он был хозяином этой лавки и реставратором книг. Оказалось, что он, как и она, переехал в Петербург из другого города после развода.
— Сбежал, — усмехнулся он. — От прошлого, от воспоминаний. Думал, здесь начну новую жизнь. А оказалось, что жизнь просто продолжилась, но стала… честнее, что ли.
Ольга нашла в его словах отклик. Она купила ту самую книгу и еще несколько сборников поэзии Серебряного века. Уходя, она поймала на себе его долгий, заинтересованный взгляд.
Через несколько дней она снова зашла в его лавку. Просто так. Принесла ему в подарок баночку уральского меда, которую привезла с собой. Они проговорили больше часа. О книгах, о Петербурге, о жизни. С ним было легко и спокойно. Он не пытался произвести впечатление, не жаловался на бывшую жену, не задавал бестактных вопросов. Он просто слушал. И рассказывал. О том, как однажды нашел в старой книге засушенный цветок и письмо, написанное сто лет назад. О том, как любит гулять по ночному городу, когда он пустеет.
Он предложил ей выпить кофе. Они пошли в маленькую кофейню за углом. И она впервые за много месяцев почувствовала себя не просто женщиной «в возрасте», начавшей все с нуля, а просто женщиной. Интересной. Живой.
***
Вернувшись в Екатеринбург, Ольга чувствовала себя другим человеком. Поездка в Питер, встреча с Андреем — все это дало ей новый импульс. Она с энтузиазмом взялась за новую работу, начала вести свой блог, где публиковала свои короткие рассказы. Неожиданно у нее появились читатели. Люди писали ей комментарии, благодарили за искренность, делились своими историями.
Она решилась на еще один шаг. В своей библиотеке, где она все еще работала два дня в неделю «для души», она организовала литературный клуб. «Клуб за шестьдесят». На первую встречу пришло всего пять человек. Но они говорили так увлеченно, так горячо спорили о прочитанной книге, что Ольга поняла — это было правильное решение. Она создавала не просто кружок по интересам, а место, где люди ее возраста могли найти общение, поддержку и почувствовать себя нужными.
Однажды вечером, после заседания клуба, ей позвонила Марина.
— Мам, привет. Как ты?
— Хорошо, дочка. Очень хорошо. У нас сегодня было такое обсуждение! Ты не представляешь.
— Мам… я хотела сказать… Я тут читала твой блог. И рассказы твои… Мам, это так здорово. Я и не знала, что ты так можешь. Я… я так тобой горжусь. Правда.
Ольга замолчала, прижав телефон к уху. Эти слова дочери были самой большой наградой. Важнее денег, важнее новой квартиры, важнее всего. Это было признание. Признание ее как личности, а не просто как матери или бывшей жены.
— Спасибо, родная, — прошептала она, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Но это были уже совсем другие слезы. Теплые. Светлые.
Она положила трубку и подошла к окну. Внизу текла темная лента Исети, отражая огни города. Она больше не боялась тишины. Она научилась ее слушать. Она научилась быть одна. И ей это нравилось.
Телефон в руке снова пиликнул. На этот раз это было не банковское уведомление, а сообщение. От Андрея. На фотографии была великолепно отреставрированная книга в новом кожаном переплете с золотым тиснением. А под фото короткая надпись: «Записки охотника» готовы обрести новую жизнь. Как и их владельцы. Может, кофе в субботу?»
Ольга улыбнулась. Она посмотрела на свое отражение в темном стекле. Оттуда на нее смотрела взрослая, немного уставшая, но красивая женщина с ясными глазами, в которых больше не было ни страха, ни отчаяния. Только спокойствие и едва заметная искорка предвкушения. Она не знала, что будет дальше. Будет ли у них что-то с этим петербургским реставратором, или это останется просто приятным знакомством. Но это было уже не так важно. Важно было то, что она сама, своими руками, начала писать новую главу своей жизни. И эта глава ей определенно нравилась. Она набрала ответ: «С удовольствием». И добавила: «Угощаю». Ведь теперь она могла себе это позволить. Во всех смыслах.