«Сноб» публикует фрагмент из квази-религиозный трактат, осмысляющего природу «волшебного» русской и советской литературных традиций. Роман вышел в «Редакции Елены Шубиной» в серии «Читальня Михаила Елизарова».
В жизнь Макаровна шагнула деревенской необразованной дурой, но к старости, как иные жиром, обросла умом и опытом. Вышло так, что Макаровна, заурядная курносая девка двадцати лет, вынужденно ночевала в комнате, где стоял гроб с родственницей, про которую соседи с опаской шептались, что ворожея она и чертовка.
Сначала в темноте что-то засопело. Макаровна проснулась, зажгла керосинку. Сама не понимая зачем, подошла к покойнице. Вдруг у лежащей в гробу старухи открылся и блеснул мёртвый глаз. Макаровна хотела взвизгнуть, но голос куда-то подевался. Оглянулась — в комнате остались одни стены, да если бы и была дверь, убежать она не смогла бы, сковало оцепенение.
Изо рта старухи медленно вытекла струйка серо-голубоватого цвета, похожая на папиросный дымок, собралась под потолком в клубок. Печь превратилась в треснувшую боковину склепа с вензелем в виде перевёрнутой пятиконечной звезды, а рядом возник силуэт в сером, как подвешенный для просушки дождевик. Под опущенным капюшоном чернел взгляд кромешной пустоты, пронзающей тоской и холодом.
Мрак из дождевика что-то беззвучно произнёс, клубок дыма заметался под потолком, а рот у Макаровны сам собой приоткрылся. Серый клубок развернулся спиралью и резко влетел девке в горло, а у старухи распахнулся второй глаз. Вот тогда Макаровна и завопила на всю хату.
Люди вбежали на крик, а она уже беспамятная каталась по полу, словно в падучей. А родственнице так и не смогли затворить глаза, хоронили с открытыми.
С той поры у Макаровны началась иная жизнь. Вскоре сбежала она из деревни в город, а там постепенно развернулись её недюжинные колдовские способности, доставшиеся в наследство от родственницы-ведьмы. Кому нечистые сами передают мастерство, и учителя не нужны — всё даётся само.
— Ладно, — разрешает Макаровна. — Заходи! Но сначала плюй! — и строго показывает на загаженную икону Спаса.
У обычных людей принято вытирать ноги о половичок, у колдунов положено глумиться над священным. Сапогов плюёт, но без слюны, опасается оставить личный материал.
В прихожей вешалка, на ней поношенная одежда. Внизу убогая обувь — сапоги, войлочные туфли «Прощай, молодость!». Тотальное отсутствие дорогих вещей и иных признаков бытового достатка.
Кухня, куда Макаровна сопровождает Сапогова, без алхимических пузатых реторт, пучков травы, свисающих с потолка, кошачьих лапок, сушёных жаб или змей, заспиртованных демонкулусов в банках. Да ведь это клише — из книжек или фильмов. А Макаровна — настоящая ведьма.
На полках эмалированная утварь, чашки, тарелки. Бочкообразная стиральная машина ревёт и трясётся; шланг харкает отработанной мыльной струёй в посудомоечную раковину. Сапогову в этом хлыщущем звуке слышится «Юдоль».
— Как звать-то тебя? — Макаровна тяжело опускается на табурет. Глаза мутные, веки розовые. Брови редкие, седые.
— Андрей Николаевич, — привычно полуврёт Сапогов.
— А я Макаровна, — без фокусов представляется ведьма. — И чего тебе от меня надо?
— Колдовство моё барахлит! — сразу приступает к делу Сапогов.
Говорит требовательно, будто пришёл на приём к врачу, который обязан помочь.
— И что с того? — поддразнивает Сапогова старуха. — Присаживайся, не стой столбом…
Андрей Тимофеевич, кстати, мог бы догадаться, что его заклятия всё ж срабатывают на уровне первичного импульса. Иначе с чего бы прилетела обратка от Макаровны?
Сапогов, примостившись на краешек табурета, возмущается:
— Да я такие штуки изобрёл, которых до меня вообще не было!
— И какие же?! — Макаровна смеётся, даже чуть откидывается назад. — Выдумываешь, небось!..
Порывистый нрав Сапогова всё больше забавляет ту часть её естества, которую раньше занимала погубленная душа.
Характером и задором Андрей Тимофеевич категорически не похож на вялого пенсионера — скорее на экзальтированного, очень целеустремлённого юношу. Это импонирует Макаровне.
— Я открыл, что, если саваном протереть очки, увидишь покойников! Что если прочесть над дохлой тушей заклинание, то спустя тринадцать часов, тринадцать минут и тринадцать секунд откроется потайной лаз в запретные города! Придумал записывать проклятия прогоревшей щепкой от гроба или кремационной костью!.. — он умолкает и, чуть пожевав пересохшими от волнения губами, признаётся: — Полагаю, мне не хватает нужного покровительства. Укрепляющего могущества извне! Я поэтому душу хотел продать, чтобы Сатана помогал!
— Дался он тебе! — ведьма кривит бородавчатую рожу. — В церковь лучше сходи, у боженьки попроси!
— Не хочу! — капризничает Сапогов. — Не выношу Бога!
— Ну тогда своруй у него колдовства! — не спорит Макаровна. — Он даже не заметит.
— Опять издеваетесь?! — злится счетовод. — Это же церковь!
— Так священники главные колдуны и есть! — ухмыляется в ответ Макаровна.
— Это как? Объясните подробней!
— Да что тут непонятного? — Макаровна пожимает плечами. — Вот талдычит перед иконой поп: «Бог, защити-ка мне Петрова!» А ты, ежели хочешь сгубить Петрова, что должен просить? «Бог, кому говорю, не защищай Петрова!»
Ведьма права. Речь идёт о снятии магической брони с человека. А после этого можно делать с ним что угодно.
— Бог меня разве послушает?!
— А ты сбреши, что Петров его больше не любит! Бог обидится, и пропал Петров. Хана ему! Самая завалящая порча убьёт!
— Вдруг не поверит? — сомневается Сапогов.
— Так для этого и хитрости имеются небольшие…
— Какие? — жадно интересуется Сапогов. — Мне-то они и нужны!
— А ниточку духовную порвать надо! — поясняет Макаровна. — Где крестик висит!
На языке нынешних технореалий нательный крест — что-то среднее между микрочипом и веб-камерой, при помощи которой Бог контролирует и защищает своего адепта. «Отключай» крест — и твори с жертвой что пожелаешь!
Ещё секунду назад сидела и улыбалась, а тут точно перемкнуло! Логично, всё ж она погубительница, а не разомлевшая от разговора с мужчиной одинокая старуха.
— Спасибо означает «Спаси Бог»! Вот его и проси, чтоб учил!
— Я хотел поблагодарить… — пытается исправить ситуацию Сапогов и едва успевает закрыться рукой от пощёчины.
— Благодарить — это «благо дарить»! — Макаровна брызжет слюной. — Не будет из тебя проку! Пшёл вон, моль долговязая!..
Непонятно, чего взбеленилась. Могла же не буянить, а доходчиво объяснить неопытному счетоводу, что у колдовской братии в таких случаях принято просто кивать либо, прижав ладонь к пупку, говорить: «Без души!» или «Danke sch n».
— Так вы бы меня лучше не били и не обзывали всякими словами!.. — Сапогов изо всех сил пытается оставаться джентльменом, хотя желание врезать по роже Макаровне велико. — А погрузили бы в практику, так сказать, пагубы!..
— Старый ты уже! — орёт Макаровна. — Скоро подохнешь, жаль время на тебя переводить. Проваливай, засиделся в гостях! Пошёл! Не нашей ты породы!..
Изгоняемый Сапогов в дверях по-офицерски разворачивается на каблуках:
— Поклон за науку, мадам! — и неожиданно для самого себя суёт руку в карман пиджака, вытаскивает веночек с пластырем и протягивает Макаровне. — Прошу!
— Это ещё что?! — спрашивает сварливо ведьма.
— Порча моя на вас! — небрежно поясняет Сапогов. — Перья, мухи, а в серёдке пластырь с вашего прелестного личика. Не теряйте больше свои… э-э-э… аксессуары!
Честь имею!..
После широкого жеста Сапогов разворачивается и шагает вниз по ступеням.
Сверху догоняет сварливый окрик Макаровны:
— Эй! Андрей Николаевич! Или как тебя там!.. — ведьма выползла на площадку. Словно нехотя говорит: — В ночь со вторника на среду, кровь из мизинца левой руки! — после чего хлопает дверью.
