Дверь хлопнула так, что вазочка на полке качнулась. Настя замерла у плиты, половник в руке дрожал.
— Где эта дрянь? — голос Анны Федоровны разрезал утреннюю тишину кухни. — Где моя заначка из тумбочки?
— Анна Федоровна, я не трогала ваши... — начала было Настя, но свекровь уже наступала на неё, размахивая руками.
— Не трогала! А кто же ещё? Ты одна тут шныряешь по углам! Воровка несчастная!
Настя отступила к окну. За спиной холодное стекло, перед лицом — разъярённая свекровь. Куда деваться?
— Я не брала ваши деньги...
— Молчать! — Анна Федоровна ткнула пальцем прямо в лицо невестки. — Три тысячи! Три тысячи рублей испарились! И никого дома не было, кроме тебя, паразитки!
Дверь снова хлопнула. Теперь уже входная. Тяжёлые шаги по коридору — это Ефим с работы.
— Что за крик? — он появился на пороге кухни, галстук расстёгнут, пиджак в руке. — Мать, что случилось?
— Сынок! — Анна Федоровна мгновенно сменила тон. — Эта... твоя жена украла у меня деньги! Три тысячи из тумбочки!
Ефим медленно повесил пиджак на спинку стула. Взгляд его скользнул по Насте — холодный, оценивающий.
— Настя? — голос спокойный, но в нём что-то зловещее. — Ты брала деньги у мамы?
— Нет! Ефим, я клянусь, я не... — слова путались, горло сдавило спазмом.
— Врёт! — взвизгнула Анна Федоровна. — Конечно врёт! А кто же ещё? Домовой?
Ефим подошёл ближе. От него пахло сигаретами и чем-то ещё... женскими духами? Настя вздрогнула.
— Мама права, — медленно проговорил он. — Дома была только ты. Значит, ты и взяла.
— Но я же не...
— Перестань кричать! — рявкнул Ефим так, что Настя отшатнулась. — И знай — в этом доме только одна хозяйка! Моя мама и больше никто!
Слова ударили, как пощёчина. Настя почувствовала, как горячие слёзы подступили к глазам.
— Я твоя жена...
— А мама — навсегда! — отрезал Ефим. — И если она говорит, что ты воровка, значит, так и есть.
Анна Федоровна торжествующе улыбнулась. Складки вокруг её глаз углубились, превратив лицо в довольную маску.
— Правильно, сынок. Воспитывать её надо. А то совсем распоясалась.
В этот момент зазвенел звонок. Все трое замерли.
— Кто это ещё? — проворчал Ефим.
— А, это тётя Вера с дядей Мишей обещали зайти, — вспомнила Анна Федоровна.
Ефим пошёл открывать, а Анна Федоровна наклонилась к Насте:
— Только попробуй им пожаловаться. Язык вырву, — прошипела она так тихо, что только Настя могла слышать.
Голоса в прихожей становились громче. Тётя Вера смеялась своим звонким смехом, дядя Миша что-то рассказывал басом.
— А вот и наша молодая хозяюшка! — тётя Вера ворвалась в кухню, как ураган. Яркая, в красном пальто, с букетом хризантем. — Настенька, дорогая, как дела?
— Да всё хорошо, — пробормотала Настя, вытирая слёзы рукавом.
Но тётя Вера была не из тех, кто не замечает деталей. Её острый взгляд метнулся от заплаканного лица невестки к довольному лицу Анны Федоровны.
— Что-то ты расстроенная какая-то... — протянула она. — А в доме атмосфера... напряжённая.
— Ничего особенного, — встрял Ефим. — Разбираем семейные вопросы.
— Ага, — дядя Миша снял куртку, оглядел всех присутствующих. — Судя по лицам, вопросы серьёзные.
— Да ерунда всё, — Анна Федоровна взялась за чайник. — Невестка моя... того... забывчивая стала. Вещи путает. Деньги теряет.
— Не теряет, а ворует! — не выдержал Ефим.
Повисла пауза. Тётя Вера подняла бровь.
— Ворует? Настя? — она посмотрела на девушку, которая стояла у окна, обхватив себя руками. — Серьёзно?
— А что тут серьёзного? — огрызнулась Анна Федоровна. — Три тысячи из моей тумбочки пропали. Дома была только она.
— Интересно... — протянул дядя Миша. — А ты, Анна, случайно не проверяла, где эти деньги на самом деле?
— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась Анна Федоровна.
— Да так... — дядя Миша пожал плечами. — Память в нашем возрасте подводит. Может, переложила куда, забыла?
— Ты что, намекаешь, что я... — голос Анны Федоровны поднялся на октаву.
— Дядя Миша, не вмешивайтесь в наши дела, — резко сказал Ефим. — Мы сами разберёмся.
— Конечно, конечно, — дядя Миша поднял руки в примирительном жесте. — Просто странно как-то. Настя — девочка хорошая, работящая. Зачем ей воровать?
— Хорошая... — фыркнула Анна Федоровна. — Да она...
— Мама, хватит, — неожиданно прервал её Ефим. — Гости пришли, а мы тут...
Но Анна Федоровна уже завелась:
— Нет, пусть все знают, какая она! Ленивая, неблагодарная! Я её как родную дочь, а она меня обворовывает!
— Анна Федоровна, — тихо сказала Настя, — я не брала ваши деньги.
— Опять заладила! — взорвалась свекровь. — Не брала, не брала! А где они тогда?
— Может, в другом месте поищете? — предложила тётя Вера. — Вдруг действительно переложили?
— Да что вы все против меня ополчились! — Анна Федоровна хлопнула ладонью по столу. — Я что, старая маразматичка? Я точно помню — лежали в тумбочке, в конвертике!
— В каком конвертике? — внезапно спросил дядя Миша.
— В белом, — автоматически ответила Анна Федоровна, а потом спохватилась. — А тебе что?
— Да так... — дядя Миша почесал затылок. — Просто видел я этот конвертик сегодня утром. На кухонном столе лежал.
Все повернулись к нему.
— Что? — прошептала Анна Федоровна.
— Ну да. Когда за хлебом ходил, мимо вашего окна проходил. Видел — на столе конверт белый лежит. Подумал, счета какие-то...
— Но... но я же... — Анна Федоровна метнулась к столу, стала рыться в кухонных принадлежностях. — Здесь ничего нет!
— А вы в буфете посмотрите, — подсказала тётя Вера. — Может, убирая, туда сунули?
Анна Федоровна рванула к буфету. Выдвинула верхний ящик — пусто. Второй — тоже. А в третьем...
— Вот он! — она вытащила знакомый белый конверт. — Но как он здесь оказался?
— Наверное, сами и положили, — спокойно сказал дядя Миша. — Память — штука коварная.
Анна Федоровна стояла с конвертом в руках, а лицо её было красным от смущения и злости.
— Значит... значит, деньги не пропали? — медленно спросил Ефим.
— Не пропали, — тётя Вера посмотрела на Настю, которая так и стояла у окна. — Получается, Настеньку зря обвинили.
— Да... ну... — Анна Федоровна мялась. — Ошибка вышла...
— Ошибка? — голос Насти был тихий, но все его услышали. — Вы меня воровкой назвали. При муже. При гостях. И это просто ошибка?
— Настя, не начинай... — предупреждающе сказал Ефим.
— Что — не начинай? — она наконец отошла от окна. — Меня обвинили в краже! Ты сказал, что в доме только одна хозяйка — твоя мама! А я кто? Прислуга?
— Ты моя жена...
— Значит, и хозяйка тоже! — голос Насти становился увереннее. — И имею право на уважение в собственном доме!
— В моём доме! — взвилась Анна Федоровна. — В моём доме, девочка!
— Нет, — твёрдо сказала тётя Вера. — В доме твоего сына. Который женат. И Настя здесь полноправная хозяйка.
— Вера, не лезь не в своё дело, — зло бросила Анна Федоровна.
— Лезу. Потому что девочку обижают. Беспричинно обижают.
Дядя Миша кашлянул:
— Может, лучше всем успокоиться? Деньги нашлись, никто не виноват...
— Как не виноват? — Настя повернулась к Ефиму. — Ты поверил, что я воровка. Даже не усомнился. Сразу поверил.
— Мама сказала...
— И что? Мама — святая истина, а жена — врушка и воровка?
— Настя, не выноси сор из избы, — предупредил Ефим.
— Какой сор? Правду говорю! — она посмотрела на гостей. — Простите, что при вас... Но я устала молчать.
— Правильно, дорогая, — кивнула тётя Вера. — Правду надо говорить.
— Вера! — рявкнула Анна Федоровна.
— Что — Вера? Девочка права. Её без причины оскорбили, унизили. И даже извинения не услышала.
Все посмотрели на Анну Федоровну. Та стояла с конвертом в руках и молчала.
— Мама, — тихо сказал Ефим, — может, стоит...
— Что стоит? — огрызнулась она. — Извиниться перед ней? За что?
— За то, что назвали меня воровкой, — спокойно ответила Настя. — За то, что унизили при гостях.
— Да кто ты такая! — взорвалась Анна Федоровна. — Кто ты такая, чтобы я перед тобой извинялась?
— Я жена вашего сына. И человек.
— Человек! — зло рассмеялась свекровь. — Ишь, выискалась! Человек она!
— Анна, — строго сказал дядя Миша, — прекрати.
— А ты замолчи! В своём доме командуй!
— Хватит! — внезапно рявкнул Ефим. — Хватит всем! Мама, Настя, тётя Вера, дядя Миша — все замолчите!
Наступила тишина.
— Деньги нашлись, — продолжил он, — значит, ссориться не о чем.
— Есть о чём, — тихо сказала Настя. — Есть о чём, Ефим.
Он посмотрел на неё внимательно. Что-то в её голосе его насторожило.
— О чём это ты?
Настя медленно подошла к столу, взяла телефон.
— О том, — она включила запись, — что я сегодня утром случайно записала интересный разговор.
Из динамика донёсся голос Анны Федоровны:
"Только б эта дурочка поверила, что деньги украли... Ефим её выгонит, и дом снова будет мой. А деньги-то я в буфет сама спрятала, хе-хе..."
Воцарилась мёртвая тишина.
— Мама? — голос Ефима дрожал. — Что это значит?
Анна Федоровна стояла бледная, словно её облили ледяной водой.
— Это... это монтаж! — закричала она. — Она подделала запись!
— Подделала? — тётя Вера взяла телефон, внимательно посмотрела на экран. — Здесь время стоит — сегодня, девять утра. И голос твой, Анна. Узнаю.
— Мама... — Ефим медленно опустился на стул. — Ты специально... Зачем?
— Я хотела как лучше! — Анна Федоровна схватилась за сердце. — Она тебя от семьи отваживает! Я видела, как она на тебя смотрит! Холодно смотрит!
— И поэтому решила сделать из меня воровку? — голос Насти звучал удивительно спокойно.
— Ты и есть воровка! — завизжала свекровь. — Моего сына украла! Мой дом украла!
— Хватит! — рявкнул Ефим. — Мама, ты... ты подставила собственную невестку!
— Ради тебя! Ради нас с тобой!
— Ради себя, — поправила тётя Вера. — Анна, как ты могла?
Дядя Миша тяжело вздохнул:
— Знаешь что, племянница... — он обратился к Анне Федоровне. — Ты перешла все мыслимые пределы.
— А ты заткнись! — огрызнулась та. — Тоже мне, судья!
— Не заткнусь, — спокойно ответил дядя Миша. — Потому что вижу, как ты девочку третируешь. Уже полгода вижу.
— Какую девочку? — Анна Федоровна с презрением посмотрела на Настю. — Ей двадцать семь!
— И что? Она младше тебя, она гостья в твоём доме...
— Не гостья! — взорвался Ефим. — Она моя жена! Моя жена, мама!
— Ты на меня кричишь? — Анна Федоровна всплеснула руками. — На родную мать кричишь из-за этой... этой...
— Стоп, — Настя подняла руку. — Не надо. Не надо больше.
Она подошла к Ефиму.
— Я поняла всё. Поняла, кто я в этом доме. И кто ты.
— Настя...
— Нет, выслушай. Ты выбрал. Когда мама сказала, что я воровка, ты выбрал её сторону. Даже не усомнился.
— Но я же не знал...
— Знал. В глубине души знал, что мама врёт. Но поверить маме было проще, чем защитить жену.
Ефим молчал. И это молчание говорило больше любых слов.
— Настенька, — мягко сказала тётя Вера, — а что ты теперь делать будешь?
— Собирать вещи, — просто ответила Настя. — Не могу больше здесь жить.
— Ты что, с ума сошла? — Ефим вскочил. — Куда ты пойдёшь?
— К подруге. Пока не найду квартиру.
— Но мы же муж и жена!
— Муж и жена? — Настя горько улыбнулась. — Муж защищает жену. А не бросает её на растерзание свекрови.
— Правильно говорит, — кивнул дядя Миша. — Ефим, ты повёл себя как последний трус.
— Дядя Миша...
— Что дядя Миша? Правду говорю. Жена — святое. А ты её предал.
— Да что вы все против меня ополчились! — закричал Ефим. — Я же не знал, что мама врёт!
— Должен был знать, — тихо сказала Настя. — Должен был поверить мне. Хотя бы усомниться.
Она пошла к двери.
— Настя, стой! — Ефим бросился за ней. — Не уходи! Мы всё обсудим!
— Обсуждать нечего, — она остановилась на пороге. — Ты сделал выбор. Живи с ним.
— Но я люблю тебя!
— Любишь? — она повернулась к нему. — А почему тогда маме поверил, а не мне? Почему сразу согласился, что я воровка?
Ефим открыл рот, но слов не нашёл.
— Вот именно, — кивнула Настя. — Прощай, Ефим.
Она вышла из кухни. В коридоре зазвенел ключами — открывала шкаф, доставала сумку.
— Ну и дура! — вдруг рявкнула Анна Федоровна. — Сама виновата! Надо было знать своё место!
— Мама! — Ефим повернулся к ней. — Замолчи наконец!
— Что?! Ты мне... ты смеешь...
— Смею! Из-за тебя жена от меня уходит!
— Хорошо, что уходит! Она тебе не пара!
— Мне решать, кто мне пара!
Тётя Вера и дядя Миша переглянулись.
— Может, нам лучше уйти? — предложила Вера.
— Нет, — Ефим схватился за голову. — Оставайтесь. Может, вы мне объясните, что делать.
— Идти за женой и на коленях просить прощения, — твёрдо сказал дядя Миша. — И матери своей объяснить, что в доме две хозяйки — жена и свекровь. И обе достойны уважения.
— А лучше три, — добавила тётя Вера. — Потому что скоро, я думаю, появится третья.
— Какая третья? — не понял Ефим.
— Внучка или внук, — улыбнулась Вера. — Настя мне сегодня призналась — она беременна.
В кухне стало тихо, как в могиле.
— Что? — прошептал Ефим.
— Беременна. На втором месяце. Хотела тебе сегодня сказать. А получилось... вот так.
Анна Федоровна тяжело опустилась на стул.
— Внук? — пробормотала она. — У меня будет внук?
— Может, внучка, — поправила тётя Вера. — Но это уже неважно. Важно то, что Настя теперь уходит. И ребёнка уводит.
— Нет! — Ефим бросился к двери. — Настя! Стой!
Но входная дверь уже хлопнула.
Ефим выскочил на лестницу:
— Настя! Подожди!
Она стояла у лифта с сумкой в руке.
— Что ещё? — спросила, не оборачиваясь.
— Тётя Вера сказала... про ребёнка...
— Сказала. И что?
— Как что? Это же... это наш ребёнок!
— Мой ребёнок, — холодно поправила Настя. — Мой ребёнок не будет расти в доме, где его мать называют воровкой.
— Настя, прошу тебя...
Лифт приехал. Настя вошла внутрь.
— Если захочешь видеться с ребёнком — звони. Обговорим встречи.
— Настя!
Двери лифта закрылись.
Ефим стоял на лестничной площадке и смотрел на цифры — восьмой этаж, седьмой, шестой...
Когда он вернулся в квартиру, в кухне сидели только тётя Вера и дядя Миша. Анна Федоровна заперлась в своей комнате.
— Ну что, сынок? — спросил дядя Миша.
— Уехала, — упавшим голосом сказал Ефим.
— И правильно сделала, — кивнула тётя Вера. — После такого унижения...
— Что мне делать?
— Думать, — коротко ответил дядя Миша. — Думать и выбирать — жена с ребёнком или мамочка со своими играми.
— Но это же мама...
— И что? Мама не имеет права разрушать твою семью.
Ефим молча кивнул.
— А пока думаешь, — добавила тётя Вера, — позвони Насте. Узнай, как она добралась. Всё-таки беременная женщина...
— Она трубку не возьмёт.
— Возьмёт. Если почувствует, что ты действительно переживаешь за неё, а не просто исполняешь супружеский долг.
Ефим достал телефон. Набрал номер жены.
— Алло? — голос Насти звучал устало.
— Ты доехала нормально?
Пауза.
— Доехала. Что хотел?
— Настя... мне нужно тебя видеть. Поговорить.
— Говори сейчас.
— Не по телефону. Встретимся завтра?
— Зачем?
— Нам нужно решить... много чего решить.
Ещё одна пауза.
— Хорошо. Завтра в два часа. Кафе "Встреча" на Тверской. Но говорить будем только о практических вопросах — алиментах, встречах с ребёнком...
— Настя...
— До свидания, Ефим.
Гудки.
Ефим убрал телефон и посмотрел на тётю Веру:
— Она согласилась встретиться.
— Это уже хорошо. Значит, не всё потеряно.
— А если потеряно?
— Тогда научишься жить с последствиями своих решений, — строго сказал дядя Миша. — Как взрослый мужчина.
В коридоре хлопнула дверь. Анна Федоровна вышла из своей комнаты — глаза красные, волосы растрёпаны.
— Сынок, — прошептала она, — прости меня. Я не хотела... я просто боялась тебя потерять...
Ефим посмотрел на мать. И впервые за много лет увидел в ней не всемогущую женщину, а просто испуганную старуху, которая панически боится одиночества.
— Мама, — тихо сказал он, — из-за твоего страха я могу потерять жену и ребёнка.
— Я исправлюсь! Я буду хорошей свекровью!
— Поздно, мама. Слишком поздно.
Анна Федоровна заплакала. И плакала она так жалко, что даже дядя Миша, несмотря на всю злость, подошёл и погладил её по плечу.
— Анна, что сделано — то сделано. Теперь нужно думать, как исправлять.
— А можно исправить?
— Не знаю, — честно ответил он. — Не знаю.
Кафе "Встреча" встретило Ефима запахом кофе и тихим джазом. Настя уже сидела за столиком у окна — бледная, худая, в чёрном свитере. Под глазами тёмные круги.
— Привет, — он сел напротив.
— Привет. — Она не подняла взгляда от чашки. — Говори, что хотел.
— Настя, я всю ночь думал...
— О чём?
— О нас. О ребёнке. О том, что натворила мама.
— И к какому выводу пришёл?
Ефим помолчал, собираясь с духом:
— Хочу, чтобы ты вернулась. Мама обещала измениться...
Настя подняла голову. В её глазах он увидел что-то страшное — равнодушие.
— Нет.
— Но почему? Мы же можем попробовать...
— Ефим, — она положила руки на стол, — вчера ты показал мне, кто ты есть на самом деле. Показал, что в критический момент выберешь маму, а не меня.
— Я же не знал...
— Должен был поверить жене. Хотя бы усомниться в словах мамы. Но ты сразу решил — раз мама сказала, значит, так и есть.
— Настя...
— А теперь представь, — она наклонилась вперёд, — что будет, когда родится ребёнок? Твоя мама решит, что я плохо его кормлю? Ты поверишь ей или мне? Она скажет, что я порчу ребёнка? Ты встанешь на мою сторону или на её?
Ефим молчал. И молчание это было красноречивее любых слов.
— Вот именно, — кивнула Настя. — Ты не изменился. И не изменишься.
— А если я съеду от мамы? Сниму нам отдельную квартиру?
— Поздно. Слишком поздно, Ефим.
Она достала из сумки несколько бумаг:
— Я подала на развод. Вот копии документов.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно. — Голос её был спокоен, как у врача, сообщающего диагноз. — Мне нужен мужчина, который будет защищать свою семью. А не мальчик, который прячется за мамину юбку.
— Настя, но ребёнок...
— Ребёнок будет жить со мной. Ты можешь видеться с ним по выходным, если захочешь. Через месяц после рождения.
— Когда рожать?
— В марте. — Она встала, надела пальто. — Всё, Ефим. Больше нам говорить не о чем.
— Постой! А если... а если я сейчас поеду к маме и скажу ей всё, что думаю? Поставлю на место?
Настя уже была у двери, но обернулась:
— А зачем? Для кого? Чтобы я увидела, какой ты молодец? — Она покачала головой. — Это нужно было делать вчера. В тот момент, когда она назвала меня воровкой.
Дверь за ней закрылась с тихим звоном колокольчика.
Через полгода Ефим получил повестку в суд. Развод оформили быстро — Настя не требовала ничего, кроме алиментов на ребёнка. Даже не явилась на заседание.
"По причине серьёзных разногласий в семье", — зачитал судья из искового заявления.
Ефим подписал все бумаги и вышел из здания суда свободным человеком. Почему-то ожидаемого облегчения не было. Только пустота.
Дома мама накрыла праздничный стол:
— Сынок, наконец-то мы снова вместе! Теперь никто не будет нас разлучать!
Ефим молча сел за стол. Анна Федоровна суетилась вокруг, накладывала котлеты, наливала чай:
— А я сегодня твою любимую картошечку сделала! И пирог с яблоками испекла!
— Мам, — тихо сказал он, — хватит.
— Что хватит? Я же для тебя стараюсь!
— Стараешься... — Ефим посмотрел на неё. — А где внук, мам? Где продолжение рода?
Анна Федоровна потупилась:
— Ну... может быть, ещё встретишь кого-то...
— Встречу. А она что скажет, когда узнает, как ты с моей первой женой обошлась? Захочет в такую семью войти?
— Сынок...
— Ты добилась своего, мам. Остались мы с тобой одни. Довольна?
Анна Федоровна молчала.
— Только знаешь что? — Ефим встал из-за стола. — Где-то в городе растёт мой ребёнок. И он меня не знает. И знать не хочет. Потому что его отец — тряпка, которая не смогла защитить его мать.
— Ефим!
— Я съезжаю, мам. Завтра. Сниму однушку и буду жить один.
— Зачем? Ведь теперь...
— Теперь мне нужно научиться быть мужчиной. А рядом с тобой это невозможно.
Настя родила в марте. Девочку. Назвала Полиной.
Ефим узнал об этом от тёти Веры, которая звонила поздравить:
— Красавица родилась! Глазки серые, как у тебя. Настя говорит — здоровенькая, крепенькая.
— Как она сама?
— Молодец. Уже работает, квартирку сняла. Правда, маленькую, но уютную. И жених у неё появился.
— Жених?
— Коллега. Андрей зовут. Хороший, говорят, мужик. К ребёнку относится как к своему.
Ефим повесил трубку и долго сидел в пустой однокомнатной квартире. Потом достал телефон и набрал знакомый номер:
— Настя? Это я... Можно увидеться с дочкой?
Долгая пауза.
— Ефим... А зачем? Она тебя не знает. И лучше пусть так и остаётся.
— Но я же отец...
— Отец? — в голосе Насти прозвучала холодная усмешка. — Отец — это тот, кто защищает и заботится. А ты кто?
— Настя, прошу тебя...
— Нет. Мы начали новую жизнь. Без тебя. И не нужно её разрушать своим появлением.
— Но алименты я плачу исправно...
— Спасибо. Это твоя обязанность. А больше от тебя ничего не нужно.
Гудки.
Прошло три года
Ефим встретил Настю случайно — на детской площадке. Она катала на качелях девочку с серыми глазами и его же упрямым подбородком.
— Мама, выше! — смеялась малышка.
— Полина, хватит, а то укачаешься!
Ефим стоял за забором и смотрел на свою дочь. На дочь, которая его не знала.
— Мама, а дядя чего там стоит? — Полина показала на него пальчиком.
Настя обернулась. Их взгляды встретились.
— Идём домой, солнышко, — тихо сказала она. — Папа с работы вернулся.
Папа. Чужой человек стал папой его дочери.
Ефим смотрел, как они уходят — Настя с коляской, где сидел ещё один ребёнок, совсем маленький, и Полина, весело скачущая рядом.
У них была семья. Настоящая семья. А он остался за забором.
Когда они скрылись за поворотом, Ефим достал телефон и набрал номер мамы:
— Мам, это я... Да, всё нормально... Нет, домой не приеду... Мам, ты довольна? Ты хотела, чтобы у меня никого не было, кроме тебя? Поздравляю — ты добилась своего.
Он выключил телефон и медленно пошёл к своей машине. Завтра снова работа, пустая квартира, одинокие вечера. И никого, кто бы его ждал.
А где-то в тёплой квартире его дочка ужинала с мамой и папой. С настоящим папой, который её защищал и любил.
Ефим завёл машину и поехал домой. К матери, которая так и не поняла, что, победив, она всё потеряла.
Анна Федоровна встретила сына у двери:
— Сынок! Я борщ твой любимый сварила! И котлетки...
— Мам, — устало сказал Ефим, — у меня есть дочь. Полина. Ей три года. И она меня не знает.
— Ефим...
— Нет, выслушай. У неё есть папа. Не я — другой мужчина. Который не бросает её маму в трудную минуту.
Анна Федоровна молчала.
— Ты добилась своего, — продолжил он. — Настя ушла. Больше никто не будет претендовать на твоё место в моей жизни. Довольна?
— Я хотела как лучше...
— Лучше для кого? Для меня? Или для себя?
Вопрос повис в воздухе. Ответа не было.
Ефим прошёл в свою комнату и закрыл дверь. В тишине слышалось только тиканье часов и тихие всхлипывания матери на кухне.
Он лёг на кровать и закрыл глаза. Где-то засыпала его дочь, которую он потерял ещё до её рождения. Потерял из-за собственной трусости и материнской "любви".
За окном шёл дождь. И казалось, что он будет идти вечно.