Второй царь из династии Романовых Алексей Михайлович (1629–1676 гг.) вошел в отечественную историю как «тишайший» государь. Это определение так прочно закрепилось за ним, что до сих пор мало кто задумывается – насколько оно подходило к этому правителю с личностной, психологической точки зрения?
Тишайший по необходимости?
Для ответа на этот вопрос нужно учитывать народные представления об образцовом, идеальном государе. Царь (особенно, – после Смуты) просто обязан был быть справедливым, кротким, милостивым. Именно такого правителя ждало общество, измученное кризисом рубежа 16–17 веков.
Некоторые исследователи (например, – специалист по русской литературе Александр Панченко, историк-профессор Игорь Андреев) полагают, что определение «тишайший» было частью титула государя.
В представлении людей допетровского времени «тишайшим» был такой царь, который умел поддерживать порядок в обществе и обеспечивал его благополучие («тишайшим» называли и сыновей Алексея Михайловича – Федора и даже буйного Петра).
Алексей Михайлович тонко уловил это умонастроение и старался ему следовать. Впрочем, надо отдать ему должное: это была не игра напоказ, а вполне искренняя убежденность в своем высоком предназначении защитника православия и охранителя самодержавия.
Вместе с тем второй Романов переживал – справится ли он с тяжелой ответственностью? Недаром он в дошедших до нас письмах вполне серьезно называет себя «многогрешным царем», как бы признавая свою слабость и ничтожество.
В первую половину царствования он искал поддержку у Никона (в 1652 году ставшего патриархом), так как не был уверен в своих силах и, будучи глубоко религиозным человеком, находил силы в общении с ним. Но благодушие и неуверенность не смягчили его природных черт – вспыльчивости, раздражительности, быстрых и сильных приступов гнева. Он был остер на язык и не стеснялся в выражениях.
Так, князя Григория Ромодановского он называл «треокаянным и безславным ненавистником», «изменником», «завистником». Австрийский дипломат Августин Мейерберг описал случай, когда царь оттаскал за бороду своего тестя боярина Илью Милославского за то, что тот похвалялся «пленить и привести польского короля», который шел на Полоцк с большим войском после поражения там русских войск.
Известный историк Василий Ключевский писал, что царь «легко терял самообладание и давал излишний простор языку и рукам». По меткому замечанию польского историка Казимира Валишевского, Алексей Михайлович «несмотря на свою мягкость и добродушие… любил злые шутки», наказывал «сурово и беспощадно за невинные провинности».
К счастью, отец Петра Великого скоро успокаивался; источники в один голос сообщают о его быстром «утишении» от приступов «распаления». Возможно, поэтому беглый подъячий Григорий Котошихин, автор труда «О России в царствование Алексея Михайловича» написал о царе: «Разумели его гораздо тихим».
Иностранцы, видевшие Алексея Михайловича, отзывались о нем положительно. Его врач-англичанин Сэмюэл Коллинс отмечал, что он хоть и «жесток во гневе, но обыкновенно добр, благодетелен, целомудрен, очень привязан к сестрам и детям… точен в исполнении церковных обрядов, большой покровитель веры».
То же утверждал выходец из Курляндии Якоб Рейтенфельс:
Царь «всегда серьезен, великодушен, милостив, целомудрен, набожен... Он занимается и благотворительностью и щедро оделяет нищих…».
Значит, недаром Василий Ключевский видел в нем «лучшего человека Древней Руси», хотя оговаривался, что он не был выдающимся правителем, так как не мог «что-либо отстаивать или проводить».
Новый грозный?
А между тем правление Алексея Михайловича ознаменовалось Соляным бунтом (1648 г.), церковным расколом (1650–1660-е гг.), Медным бунтом (1662 г.), восстанием Степана Разина (1667–1671 гг.). При нем страна вела продолжительную войну с Польшей (1654–1667 гг.), которая хоть и закончилась успешно, но больно ударила по экономике. Словом, Россия снова переживала острейший социальный кризис, который грозил ей новой смутой.
И тем не менее, Алексей Михайлович не только удержался на троне, но и заложил основы самодержавия – мощный фундамент для петровских преобразований.
Хотя на фоне энергичного Петра I Алексей Михайлович теряется. Историк Сергей Платонов дает ему такую характеристику:
«…Любопытный и приятный, но более благородный, чем практически полезный правитель».
Однако надо отдать должное царю, который сумел сохранить государство на плаву. Конечно, цена «утишения» оставляет желать лучшего, но все же в стране был водворен порядок.
Алексей Михайлович совсем не хотел быть «тишайшим». Более того, он явно был поклонником «прадеда своего» Ивана Грозного. Показательно, что царь называл его «прадедом», а не «свойственником» (родственником): таким образом он хотел подчеркнуть свою близкую родственную связь с ним. Хотя его отец Михаил Федорович был только внучатым племянником Анастасии Романовны, первой жены грозного царя…
Историк Александр Преображенский утверждал: «Он с особым почтением относился к Ивану Грозному, которого почитал образцовым правителем». Это явствует из его стремления смягчить вину царя в низложении митрополита Филиппа, причисленного церковью к лику святых.
Алексей Михайлович, подчеркивая династическую преемственность Романовых от Рюриковичей, писал, что Иван IV «невольно» согрешил по навету «злых советчиков». В письме боярину Никите Одоевскому он прямо ставил ему в заслугу «месть» клеветникам и соблазнителям.
Историк Андрей Топычканов утверждает, что между грозным и тишайшим царями много общего. Оба были набожны, религиозны (хотя отношение к православной вере и церкви у каждого было особенное), они активно занимались законодательной и судебной деятельностью (при Иване IV был принят Судебник 1550 г., при Алексее Михайловиче – Соборное Уложение 1649 г.), много внимания уделяли внешней политике и военной сфере.
Не черпал ли Алексей Михайлович в своем «прадеде» те качества, которых ему недоставало? Может, он также хотел быть грозой для своих верноподданных, но ему не хватило ни решимости, ни силы воли?
И действительно, опалы в годы его правления по сравнению с кровавой опричниной были вполне мягкими. Царь, раздав пощечины и тумаки провинившимся боярам, часто их прощал и возвращал ко двору с условием исправиться «ревностной службой».
Разве это наказание можно сравнить с боярскими казнями при Иване Грозном? Зато кровь простолюдинов при «тишайшем» лилась рекой. При подавлении бунтов и мятежей счет жертв шел на десятки, а то и на сотни тысяч. Не исключено, что по этому страшному показателю отец первого российского императора превзошел своего грозного «прадеда».
Удивительно, что его современники считали, будто государь недостаточно строг и не в состоянии навести порядок в стране. Так, во время московского восстания в 1648 году дворяне и посадские люди в Большой челобитной упрекали государя, что он не хочет «своего царского суда и гневу пролити» на обидчиков и утеснителей народа. Неужели ужасы опричнины и Смутного времени так быстро изгладились из народной памяти? Или за этим есть что-то ещё?
