Найти в Дзене

Сын меня не простил

После того разговора прошло уже два месяца. Максим со мной не разговаривает. Вообще. Когда я прихожу к Вале (а приходится — она совсем плохая стала), он либо уходит из дома, либо запирается в комнате. Пыталась писать ему сообщения — не читает. Звоню — сбрасывает. Через Мишу передавала, что хочу объяснить — Миша говорит: "Не готов пока он разговаривать". 1 часть - читать здесь 2 часть - читать здесь 3 часть - читать здесь 4 часть - читать здесь 5 часть - читать здесь 6 часть - читать здесь 7 часть - читать здесь Валя попыталась с ним поговорить: — Максим, мама Катя страдает. Она тебя любит. — Если бы любила, то говорила бы правду, — отвечал он. Учителя в школе жаловались — стал хуже учиться, с одноклассниками конфликтует, на уроках грубит. Школьный психолог предлагала побеседовать, но Максим отказался. — Что с ним делать? — спрашивала меня Валя. — Не знаю, — честно отвечала я. — Время, наверное, лечит. Но времени у Вали было мало. Врачи говорили — месяц, может два. Она таяла на глаза

После того разговора прошло уже два месяца. Максим со мной не разговаривает. Вообще. Когда я прихожу к Вале (а приходится — она совсем плохая стала), он либо уходит из дома, либо запирается в комнате.

Пыталась писать ему сообщения — не читает. Звоню — сбрасывает. Через Мишу передавала, что хочу объяснить — Миша говорит: "Не готов пока он разговаривать".

1 часть - читать здесь
2 часть - читать здесь
3 часть - читать здесь
4 часть - читать здесь
5 часть - читать здесь
6 часть - читать здесь
7 часть - читать здесь

Валя попыталась с ним поговорить:

— Максим, мама Катя страдает. Она тебя любит.

— Если бы любила, то говорила бы правду, — отвечал он.

Учителя в школе жаловались — стал хуже учиться, с одноклассниками конфликтует, на уроках грубит. Школьный психолог предлагала побеседовать, но Максим отказался.

— Что с ним делать? — спрашивала меня Валя.

— Не знаю, — честно отвечала я. — Время, наверное, лечит.

Но времени у Вали было мало. Врачи говорили — месяц, может два. Она таяла на глазах, уже почти не вставала с постели.

А Максим... Максим злился на всех. На меня — за то, что отдала. На Валю — за то, что скрывала. На Мишу — за то, что молчал. На весь мир — за то, что вокруг него оказалось столько лжи.

Однажды я не выдержала. Пришла к ним, когда Максим был дома, и сказала:

— Максим, нам нужно поговорить.

— Мне не нужно, — ответил он, не поднимая глаз от телефона.

— А мне нужно. Я твоя мать, хочешь ты того или нет.

— Мать? — он поднял на меня глаза. — Мать — это та, которая растит ребёнка, а не та, которая его родила и сбежала.

— Я не сбегала! Я отдала тебя родным людям, которые могли дать тебе больше, чем я!

— Да? А Ксюше что, меньше нужно было? Почему её не отдали?

И опять этот вопрос. Самый больной.

— Потому что к тому времени у меня был муж, работа, квартира...

— И любовь! К ней была любовь, а ко мне нет?

— К тебе была любовь! Больше, чем ты можешь представить!

— Тогда почему отдала?

И я поняла — как ни объясняй, он не поймёт. Для него любовь — это когда не отдают. Точка.

— Максим, — попыталась я в последний раз, — я сделала ошибку. Согласна. Но я хочу её исправить. Хочу, чтобы ты знал — ты мой сын. Самый дорогой, самый любимый...

— Хватит, — сказал он тихо. — Хватит врать. И себе, и мне. Если бы я был дорогой, меня бы не отдавали.

Встал и ушёл в комнату. А я осталась с Валей, которая всё это слышала.

— Катя, — сказала она, — он ещё маленький. Не понимает. Когда вырастет, поймёт.

— А вдруг не поймёт? — спросила я. — Вдруг так и останусь для него чужой тётей, которая предала?

Валя промолчала. Потому что и сама этого боялась.

****

Валя умерла в ноябре. Тихо, дома, во сне. Максим проснулся утром, пошёл к ней в комнату позавтракать вместе — у них была такая традиция. А она не проснулась.

Миша потом рассказывал, как Максим кричал, тряс её за плечи, просил проснуться. Скорую вызвал, но было уже поздно.

На похороны пришли все — родственники, соседи, коллеги Вали по работе. Максим стоял у гроба и не плакал. Просто стоял и молчал.

Я подошла к нему:

— Максим, соболезную. Знаю, как ты её любил.

— Любил, — кивнул он. — Она была мне мамой. Настоящей мамой.

Эти слова резанули по сердцу. Но я промолчала.

После похорон встал вопрос — где жить Максиму. Миша сказал, что готов оставить всё как было, но парень отказывался:

— Не хочу быть обузой.

****

Наших родителей уже не было в живых. Других родственников — тоже.

— Максим, — сказала я, — переезжай к нам. Ты мой сын, у тебя есть дом.

— У меня нет дома, — ответил он. — И нет матери. Мать умерла.

Но деваться ему было некуда. В семнадцать лет сам не проживёшь, денег нет, учиться ещё надо. Через неделю после похорон он молча собрал свои вещи и переехал к нам.

Сергей отнёсся к ситуации спокойно. Мужчина понимающий, сам из многодетной семьи.

— Пусть живёт, — сказал он. — Мальчишка хороший, столько переживаний у него сейчас.

— А Ксюша как отреагирует? — переживала я. — Да нормально. Привыкнут.

Но Максим сразу поставил условия:

— Я буду жить в этой квартире, но это не значит, что мы семья. Я плачу за коммуналку — у меня пенсия по потере кормильца есть. Еду покупаю себе сам. И называть меня сыном не надо.

Ксюше, которой было тогда четыре года, объяснили просто — приехал жить двоюродный братик Максим, потому что его мама заболела и умерла. Она восприняла это как приключение — в доме появился старший брат, который умеет играть в футбол и показывать фокусы.

Максим к Ксюше относился хорошо. С ней-то он не злился — ребёнок ни в чём не виноват. Играл с ней, помогал с рисованием, читал сказки. А со мной и с Сергеем говорил только по необходимости.

— Максим, ужинать будешь? — спрашиваю.

— Буду. Спасибо.

— Как дела в школе?

— Нормально.

— Может, к психологу сходим? Поговоришь с ним...

— Не надо.

И всё. Больше двух слов не вытянешь.

Жили мы так месяца три. В квартире была напряжённая тишина. Максим делал уроки, ходил в школу, помогал Ксюше, но со мной и Сергеем был как чужой.

****

А потом случилось то, чего я боялась больше всего. Максим узнал, что в нашем городе живёт его настоящий отец.

Как выяснилось, Николай года два назад вернулся. Устроился на завод мастером, снял квартиру на окраине. Женился на какой-то Людмиле, родилась у них дочка.

Рассказал всё это Максиму его одноклассник Серёжа Воронов. Его отец работал с Николаем в одном цехе.

— А ты знаешь, — говорит Серёжка Максиму на перемене, — мой батя рассказывал, что у них на заводе есть мужик Николай Мишин. Так вот, он говорил, что у него где-то сын есть, которого он не видел. От первой любви, ещё в молодости. Фамилия у парня, говорит, Петров — по матери.

Пришёл домой Максим — весь на взводе.

— Это правда, что мой отец в городе живёт? — спросил он меня в лоб. У меня сердце ушло в пятки:

— Откуда ты узнал?

— Неважно. Это правда?

— Максим, давай поговорим спокойно...

— Это правда или нет?!

Пришлось признаться. Да, Николай вернулся. Да, я знала об этом. Нет, я не считала нужным об этом рассказывать.

— Почему?! — кричал Максим. — Почему я не имею права знать, что мой отец живёт в этом же городе?!

— Потому что он тебя бросил! — не выдержала я. — Узнал, что я беременна, и сбежал! Какой он тебе отец?!

— А какая ты мать? Тоже бросила!

— Я не бросала! Я отдала тебя своей сестре!

— Сестре? — он засмеялся зло. — И вместе вы меня обманывали семнадцать лет?

И тут в разговор вмешался Сергей:

— Максим, не кричи на мать.

— Она мне не мать! — развернулся к нему Максим.

— И ты мне не отец! Мой отец — Николай Петров, и я хочу с ним встретиться! — Зачем тебе этот встреча? — спросила я. — Что ты от него хочешь услышать? — Его версию событий. А вдруг всё было не так, как ты рассказываешь?

На следующий день Максим сбежал с уроков и поехал на завод искать Николая. Нашёл его в обеденный перерыв в заводской столовой.

Рассказал мне об этом потом сам Николай, когда я к нему пришла разбираться.

— Подходит ко мне пацан, — говорит Николай, — и спрашивает: "Вы Николай Петров? У вас была девушка Катя в молодости?" Я говорю — была. "А знаете, что у вас от неё сын?" Я чуть со стула не упал.

Оказывается, Николай все эти годы думал, что я сделала аборт. Когда он уезжал из города, я была на третьем месяце беременности. Он решил, что раз писем и звонков от меня нет, значит, проблему решила.

— Я же тогда сказал, — оправдывался он передо мной, — что не готов к детям. Думал, ты поймёшь и... ну, сделаешь что надо.

— А до тебя не дошло узнать, что стало с ребёнком?

— Да как узнать-то? Я же уехал. А потом время прошло, думаю — зачем ворошить прошлое?

Короче, встретились они с Максимом, поговорили. Николай рассказал свою версию — мол, молодой был, глупый, денег не было, жилья тоже. Испугался ответственности и сбежал.

— А теперь жалеешь? — спросил Максим.

— Жалею, — кивнул Николай. — Если бы знал, что ты родился, может, и остался бы.

Максим поверил. Захотелось ему поверить, что отец не такой уж плохой, что просто обстоятельства так сложились.

Стали они видеться. Николай водил Максима по городу, рассказывал про свою работу, про жену и дочку. Максим рассказывал про школу, про планы на будущее.

А мне Максим выдал ультиматум:

— Я хочу жить с отцом.

— Максим, ты с ума сошёл? У него семья, маленький ребёнок...

— Он сам предложил. Говорит, что хочет наверстать упущенное время.

— А его жена как к этому отнесётся?

— Людмила нормальная. Сказала, что не против.

Я пыталась переубедить:

— Максим, подумай. Ты его совсем не знаешь. Он один раз уже тебя бросил...

— Не бросил, а просто не знал о моём существовании.

— Знал! Я же ему говорила, что беременна!

— Говорила, но не настаивала, чтобы рожать. Он думал, ты от ребёнка избавишься.

— И это его оправдывает?

— Его — да. А тебя — нет. Ты родила и всё равно отдала.

И вот тут я окончательно поняла — я для Максима злодейка. Отец, который сбежал, узнав о беременности, — жертва обстоятельств. А мать, которая родила и отдала на воспитание в родную семью, — эгоистка.

Через месяц Максим переехал к Николаю. Забрал свои вещи, даже "спасибо" не сказал. Только Ксюшу поцеловал на прощание:

— Приезжай в гости, сестрёнка.

И ушёл.

****

Прошло уже полтора года с тех пор, как Максим ушёл к Николаю. Видимся мы редко — на дни рождения Ксюши, на Новый год, если случайно на улице встретимся.

Разговариваем вежливо, но отстранённо. Как дальние знакомые.

— Как дела?

— Хорошо. Уже на втором курсе в техникуме.

— Кем будешь, когда отучишься?

— В политехническом учусь. На инженера.

— Молодец.

И всё. Больше сказать нечего.

Ксюша иногда спрашивает:

— Мама, а почему Максим не приходит к нам? Мы ему не нравимся?

— Нравимся, доченька. Просто он теперь с папой живёт.

— А почему раньше с папой не жил?

— Потому что... потому что так получилось.

Как объяснить шестилетнему ребёнку всю эту историю?

Максим у Николая вроде бы устроился. Учится хорошо, в спортивную секцию ходит. Людмила к нему относится нормально — не как злая мачеха, просто равнодушно. С маленькой сестрёнкой Машенькой играет, помогает.

Николай гордится — сын у него умный, способный. На заводе всем рассказывает, как Максим хорошо учится, какие у него планы на будущее.

А я... А я живу и думаю — правильно ли всё получилось? Может, действительно лучше было сразу правду сказать? Или наоборот — вообще никогда не говорить?

Сергей пытается меня утешать:

— Катя, ты сделала всё, что могла. Максим ещё молодой, со временем поймёт. — А если не поймёт?

— Тогда это его выбор. Ты не можешь заставить его любить себя.

Но материнское сердце не успокаивается. Каждый день думаю о Максиме. Переживаю — как он там, не обижают ли его, есть ли у него всё необходимое. Хочется позвонить, спросить, помочь чем-то. Но понимаю — не имею права. Для него я теперь чужой человек.

Иногда встречаю его на улице. Он вырос, возмужал, стал похож на Николая. Идёт с друзьями, смеётся, и кажется — счастлив. И это главное, правда ведь?

Но иногда ловлю его взгляд — и на секунду мне кажется, что в глазах мелькает что-то... тоска, что ли? Или я себя просто обманываю?

***

Болит ли это? Да, болит. Каждый день. Но что поделаешь — такова цена моих решений. Когда-то я решилась отдать сына, чтобы дать ему лучшее детство. Потом решила молчать, чтобы не травмировать. А в результате потеряла его навсегда.

Может, кто-то скажет — сама виновата. И будет прав. Я действительно виновата. В том, что согласилась на эту авантюру с "временным" воспитанием. В том, что не нашла силы сказать правду раньше. В том, что позволила Вале меня убеждать, что "ещё не время".

Но знаете, что самое горькое? Я до сих пор не знаю — а как было правильно? Может, если бы я оставила Максима у себя в девятнадцать лет — он вырос бы в нищете, без отца, с озлобленной молодой матерью? Может, было бы ещё хуже?

Или наоборот — если бы мы сказали правду, когда ему было три года, пять, семь лет — он принял бы её спокойно? Может, у нас сейчас были бы нормальные отношения?

Не знаю. И никогда не узнаю.

Единственное, что я знаю точно — я его люблю. Любила, когда отдавала. Любила все эти семнадцать лет молчания. Люблю сейчас, когда он меня отвергает.

И если завтра он придёт и скажет: "Мама, прости, я понял" — я приму его с распростёртыми объятиями. Без упрёков, без "я же говорила".

А если не придёт... что ж, это тоже мне придётся принять.

Материнство — это не только радость рождения и первых шагов. Это ещё и боль неправильных решений. И умение жить с последствиями этих решений.

Даже если эти последствия разбивают сердце.

Конец.

Спасибо всем, кто поддерживает канал лайком и подпиской.

Берегите себя🖤