Схватки начались в четыре утра 15 марта. Сначала слабые, едва заметные. Я проснулась от тянущей боли внизу живота и поняла — началось.
Разбудила Валю, которая спала на раскладушке рядом с моей кроватью:
— Валь, кажется, я рожаю.
1 часть - читать здесь
2 часть - читать здесь
3 часть - читать здесь
4 часть - читать здесь
Она вскочила как ошпаренная:
— Серьёзно? А может, ложная тревога?
— Не знаю. Но болит по-настоящему.
— Сколько между схватками?
Я засекала время по часам на стене. Минут пятнадцать между болями.
— Пока рано в роддом, — сказала Валя. — Нужно дождаться, когда интервал сократится до пяти минут.
Подняли родителей и Мишу. Мама засуетилась — поставила чайник, достала приготовленные заранее вещи. Папа нервно курил на кухне. Миша проверил машину — завёлся ли двигатель, есть ли бензин.
— Главное, не волноваться, — говорила мама, поглаживая мой живот. — Всё будет хорошо, Катенька.
К восьми утра схватки усилились. Боль накатывала волнами — сначала тянущая, потом острая, режущая, потом отпускала на несколько минут.
— Едем, — решила Валя. — Интервал уже семь минут. В роддоме доктора лучше знают, что делать.
Ехали мы вчетвером — я, Валя, Миша и мама. Папа остался дома — мужчинам в роддоме делать нечего, сказал он.
В приёмном покое дежурила молодая акушерка. Осмотрела меня, посмотрела документы:
— Раскрытие пока небольшое. Проходите в предродовую палату.
— А родственники могут остаться? — спросила Валя.
— До начала активных схваток можно. Потом придётся уйти.
Предродовая палата оказалась небольшой комнатой с двумя кроватями. На одной лежала женщина лет тридцати — тоже рожала. Стонала и громко дышала.
— Не смотри на неё, — шептала мне Валя. — Думай о хорошем. О том, как скоро твой малыш появится на свет.
"Твой малыш". Она сказала "твой", а не "мой". Неужели понимает, что сейчас, в момент родов, ребёнок принадлежит только мне?
Схватки становились всё болезненнее. Я вцеплялась в Валину руку и дышала, как учили в книжках — глубоко и медленно.
— Катька, держись, — шептала сестра. — Скоро всё закончится. Скоро ты увидишь своего сыночка.
— Откуда ты знаешь, что сыночка?
— Чувствую. У тебя живот был острый, высокий. Это всегда к мальчикам.
В час дня схватки стали идти через каждые три минуты. Акушерка осмотрела меня и сказала:
— Переводим в родзал. Родственники, попрощайтесь. Увидимся после родов.
Валя поцеловала меня в лоб:
— Катька, ты молодец. Всё у тебя получится. А мы будем ждать тебя с малышом.
Мама тоже поцеловала, сунула в руку крестик:
— Держи, доченька. Пусть Богородица помогает.
Миша неловко пожал руку:
— Катюха, рожай нам богатыря. Буду учить его в футбол играть.
И вот я осталась одна с врачами и акушерками. В родзале было ярко и холодно. Меня положили на кушетку, подключили какие-то аппараты.
— Дыши правильно, — командовала акушерка, — во время схватки глубокий вдох и медленный выдох. Между схватками расслабляйся.
Боль была невыносимой. Казалось, меня разрывают изнутри. Я кусала губы, чтобы не кричать, и думала — как же рожают женщины? Как терпят такую боль?
— Вижу головку! — вдруг воскликнула акушерка. — Давай, деточка, ещё немножко. Тужься сильнее!
Последняя потуга была самой болезненной. Но на мгновение боль прекратилась, когда я услышала самый прекрасный звук в своей жизни — крик новорождённого.
— Мальчик! — объявила акушерка, поднимая красного, сморщенного, прекрасного малыша. — Богатырь у тебя родился!
Мне положили его на грудь. Тёплый, мокрый, живой. Он открыл глазки — серые, как у Николая — и посмотрел на меня. И в этот момент я поняла — это моё. Моя кровь, моя плоть, моя жизнь. Ничего роднее у меня никогда не будет.
— Как назовём малыша? — спросила акушерка, заполняя какие-то бумаги.
— Максим, — сказала я, не отрывая взгляда от сына. — Максим Николаевич.
— Отчество по отцу дадим?
— Да.
— А фамилия?
Я молчала. По документам он должен носить мою фамилию — Горшкова. Но скоро его переоформят на Валю, и он станет Петровым.
— Горшков, — сказала я. — Максим Николаевич Горшков.
Три дня я провела с Максимом в палате новорожденных. Кормила его, пеленала, разговаривала. Он был такой маленький — три килограмма двести граммов, пятьдесят два сантиметра роста. Лежал в моих руках как котёнок, сжимал крошечными пальчиками мой палец и не отпускал.
— Максимка мой, — шептала я ему, — мой дорогой мальчик. Как я тебя люблю...
Валя приходила каждый день. Приносила фрукты, детские вещи, фотоаппарат.
— Катька, давай сфотографируемся втроём, — предлагала она. — На память.
На тех фотографиях я с Максимом на руках, а Валя рядом. Смотрю на них сейчас и думаю — вот он, момент истины. Последние дни, когда Максим был только моим.
— Валь, — сказала я ей в последний день, — а может, не будем никого обманывать? Может, я сама буду его растить?
— Катька, — Валя посмотрела на меня внимательно, — ты что, передумала?
— Не знаю. Просто... просто он такой родной. Не хочется отдавать.
— Это гормоны, — успокоила меня сестра. — У всех рожениц так бывает. Приедешь домой, отдохнёшь немного, и всё встанет на свои места.
— А если не встанет?
— Встанет, Катька. Мы же с тобой всё обдумали. Это лучше для всех — и для тебя, и для малыша.
****
На выписку пришла вся семья. Валя принесла красивый конверт для новорожденных — голубой атлас с кружевами. Миша — цветы и воздушные шарики. Родители — торт и шампанское.
— Ну что, мамочка, — сказала Валя, принимая Максима из моих рук, — отдаёшь мне своего сыночка?
— Отдаю, — кивнула я, хотя сердце кричало: "Не отдавай! Не отдавай!"
Дома устроили что-то вроде праздника. Накрыли стол, позвали соседей, объявили, что Валя с Мишей взяли под опеку малыша из роддома.
— Какой хорошенький, — говорили соседки. — И на Валю похож носиком.
— На меня? — смеялась Валя. — Да что вы, он же совсем крошечный ещё. На кого тут можно быть похожим?
А я смотрела на Максима и думала — он похож на меня. Носик мой, подбородок мой. И глаза, хоть и серые, как у Николая, но разрез — мой.
Вечером Валя забрала Максима к себе наверх. Я помогла донести детские вещи, показала, как разводить смесь, как пеленать.
— Не волнуйся, Катька, — сказала Валя на прощание, — он у меня в хороших руках будет. А ты приходи к нам почаще, играй с ним. Ты же тётя любимая.
Тётя. Не мама. Тётя.
Первую ночь без Максима я не спала. Лежала и прислушивалась — не плачет ли он наверху? Не голодный ли? Грудь наливалась молоком и болела. Природа не понимала, что ребёнка у меня больше нет.
Утром пошла к Вале. Она как раз купала Максима в детской ванночке.
— Как спал? — спросила я.
— Хорошо. Только раз проснулся, попил молочка и сразу заснул. Ребёнок спокойный.
— Можно подержу?
— Конечно.
Валя передала мне сына. Он посмотрел на меня своими серыми глазками и улыбнулся. Первая улыбка в жизни — и мне, родной маме.
— Смотри, как он тебя узнаёт, тётя Катя, — умилялась Валя. — Чувствует родную кровь.
"Тётя Катя". Опять это слово, которое резало по сердцу.
Я поцеловала Максима в лобик, подержала ещё немного и отдала Вале. Больше в тот день к ним не ходила. Сидела дома и плакала.
Так начались мои годы молчания. Годы, когда я была не мамой, а тётей. Когда мой сын рос рядом, но не со мной.
****
Продолжение рассказа читайте здесь🖤
Спасибо всем, кто поддерживает канал лайком и подпиской. Берегите себя🖤