Глава ✓181
Начало
Продолжение
"О, дай мне Господи, терпения!" - думала Мэри, глядя на белый пух, падающий с небес.
Окружающий мир был белым, как отлично отбеленное полотно, а на дворе только начало ноября. В родной Англии сейчас идут дожди и опадают листья, наступает время господских охот, когда леди и джентльмены со всей округи съездаются к лендлордам с охотничьими угодьями.
Звенят по утрам лаем собачьи своры, ржут застоявшиеся кони, смеются нарядно одетые дамы и господа, согреваясь горячим пуншем и грогом в серебряных стаканчиках. А потом огненной лавиной несутся по перелескам и сжатым полям за лисой или ровными рядами гремят ружейные залпы на охоте фазаньей.
А вечерами музыкой полнятся комнаты и коридоры старых замков и поместий. Поют куплеты и дуэты, играют в четыре руки на роялях, три-четыре пары сойдутся в танце. Дамы флиртуют, строят глазки и жеманничают, джентльмены курят и катают шары на бильярдном столе. Иногда на этом же столе и развязную служанку раскладывают, чтобы неповадно было. Одарят совереном, и радуйся, дурочка, но знай своё место. После сытного и долгого обеда случаются и дуэли...
У мистера Беннета в распадке олени водились, и праздником в осенний или зимний период бывало перепалали кусочки оленины и для челяди. Господам на стол ставили лучшие куски: окорок, бок или седло, а слугам доставались требуха. И не говорите, что это невкусно! Сердце, лёгкие, печень, даже желудок и прочая требуха, если хорошенько промыть, очистить и запечь с луком и картофелем... Вкуснота. Но оленья охота тихая, почти бесшумная. Только охотник и могучий зверь, голову которого, увенчанную короной из рогов, не стыдно и в курительной, и в библиотеке повесить.
А здесь? Мир оглох и ослеп. Серые волны серой реки и свинцового моря лижут берег, по которому уже кружевная вязь льда образовалась. Горько обнаружить, что твоя "зимняя" обувь вовсе даже осенняя. Генриетта получила старенькие, ношение, но ужасно красивые пимы, расшитые по голенищу голубым бисером
А ей как раз только шьют мастера обувку, да не только для местной зимы, но и для столицы.
- Местную обувь, - объясняла Татьяна, - шьют из оленьей шкуры с нижней части ног животного, с лытков, мехом вниз и наружу, чтобы снег за голенище не попадал. А городскую и домашнюю обувь, Манежную, шьют из крашеной кожи или сукна и подбивают овечьим или заячьим мехом внутри, для тепла, мягкости и удобства. В такой по глубокому снегу не поделаешь, а от крыльца до коляски пройтись манерно - самое то!
И без шубы тут никак! Овчинный полушубок или тулуп подойдёт только в дороге, как запасная защита от холода, а главная красота - в мехе и ткани, его покрывающей. Для разных сословий и мех разный. Мэри долго думала, выбрать ей зайца, белку или лису и остановилась на листе. Огненный мех так ей по нраву пришёлся, что скупиться показалось зазорным и на пусть и дрогнувшей рукой, но о считала серебряные рубли сначала охотнику, а потом и скорняка. Верх пошили с Таней сами, в четыре руки. А для Генриетты шубку сшили на белках и голубом бархате. Девочка в них, как куколка.
Будущая золовка поторапливала мастеров, до санного пути всего 10 дён осталось, а там и морозы сильные ударят, нужно успеть попасть в "вилку" и добраться до Санкт-Петербурга по свежему декабрьскому снегу и лёгкому морозцу.
Оказывается, этот холод - всего лишь "лёгкий морозец" и сердце её останавливалось, когда описывала Татьяна морозы, от которых на реках лёд такой толщины, что по ним не только люди катаются на коньках, но и сани груженные ездят и скачки устраивают.
- Вот в столицу приедешь, и полюбуешься, рассказывали, в царствие Анны Иоанновны на Неве даже дворец из льда поставили и слонов отлили ледяных, горящей нефтью плевавшихся. Может, и врут! Но льда и снега зимой на Руси святой - хоть засыпься. Вот твои пимы сошью, и на прогулку пойдем, горки наши увидишь, на тройках покатаешься.
А у Мэри сердечко-то трепещет. Каково оно будет в городе, где только один человек ей знаком, и тот - всего лишь суженый, да пока не венчанный. Они ведь они и не обручены ещё даже, лишь помолвлены. А ну, как откажется Михаил от невесты своей? И только когда однажды заглянула в её комнату матушка Тани и подарила ей свой кокошник, перестала сомневаться.
Расшитый жемчугом и золотым позументом встлань, этот убор замужней женщины Севера передавался от матери к дочери. А у Мэри ни отца, ни матери, и от родины она своей отказалась ради её первенца - значит не просто сноха, а дочь ей Мэрьюшка отныне, Мэрьюшка. И сестрёнка её, что все сугробы на дворе с малышами окрестными перемерила - тоже.
Со слезами и благословениями грузили из на сани, с рыбным обозом в столицу снаряжённым. В дальний путь, в недолгую дорогу. Месяц они в прошлом году плыли по рекам до Петербурга, а по зимнику за 14 дней доберутся от бухты св. Николая (по Николо-Карельскому монастырю) через Вологду и до Петербурга.
Ждёт-пождёт столица рыбку к постному столу, ворвань для свечей, пушнину и клык моржовый для украшений и рукоятей оружия. А перед глазами англичанок только скалы прибрежные мелькают, ёлки да берёзки, редкие селения, утонувшие в сугробах и золотые маковки церквей, свечками надежды, уюта и тепла горящие в пустоте и безлюдьи.