— Чёрт побери! — Гена швырнул конверт на стол так, что соль из солонки подпрыгнула. — Ты меня за дурака держала двадцать лет!
Тоня замерла у плиты, половник дрожал в её руке. Борщ булькал, как будто тоже испугался.
— Ген, ты что?.. — голос сорвался на полушёпот.
— Что, что! — Он схватил исписанный листок, замахал им перед её лицом. — Девяносто девять целых семь десятых процента! Понимаешь? Девяносто девять! А знаешь, что это означает?
Олег выглянул из своей комнаты, наушники болтались на шее.
— Пап, что за ор? Соседи жаловаться будут.
— А ты заткнись! — рявкнул Гена, развернувшись к сыну. Нет. К тому, кого он считал сыном. — Вообще заткнись, понял? Это не твоё дело!
— Как это не моё? — Олег шагнул в кухню, высокий, худощавый, с такими же карими глазами, как у Тони. Только сейчас Гена это заметил. Как он мог не замечать раньше? У самого-то глаза серые, как у деда.
Тоня выключила газ, отложила половник. Лицо побледнело, но руки не тряслись.
— Садись, — сказала она мужу. — Поговорим.
— Поговорим? — Гена захохотал, звук вышел хриплый, неприятный. — Двадцать лет молчала, а теперь поговорим? Игорь мне говорил: "Ген, сделай тест. У меня предчувствие плохое". А я ему: "Да ты что, Игорёк, какой тест? Мой пацан вылитый я". Мой! Чёрт возьми!
Олег переводил взгляд с отца на мать. В его глазах появилось понимание — медленное, болезненное.
— Мам?
Тоня села на табуретку, сложила руки на коленях. Выглядела как на допросе.
— Это не так просто, Олежка.
— Как не так просто? — взорвался Гена. — Ты мне изменила! Родила от другого! И молчала двадцать лет! Где тут сложность-то?
— Не кричи на неё, — Олег шагнул вперёд, сжал кулаки.
— А ты не указывай мне! — Гена ткнул пальцем в грудь парня. — Ты мне никто! Понял? Никто! Двадцать лет я на тебя деньги тратил, в институт тебя устроил, машину купил... А ты даже не мой!
В кухне стало очень тихо. Слышно было только, как капает кран в ванной и лает собака во дворе.
Олег отступил на шаг. Лицо осунулось, будто за секунду постарел на пять лет.
— Мам, это правда?
Тоня смотрела в пол. Молчала долго. Потом подняла голову, посмотрела сыну в глаза.
— Правда, сынок.
— Сынок! — передразнил Гена. — А чей он сынок-то? А? Чей?
— Не твой, — ответила Тоня жёстко. — Но мой. И будет моим, что бы ты там ни говорил.
Олег опустился на стул, провёл рукой по волосам.
— Кто мой отец?
— Виктор Семёнович, — ответила Тоня тихо. — Помнишь, он к нам на дачу приезжал? Высокий такой, с усами.
— Дядя Витя? — Олег уставился на мать. — Тот, что строитель?
— Он самый.
Гена хлопнул ладонью по столу.
— Витька! Я же его другом считал! Мы вместе рыбачили, в баньке парились... А он... — Гена сглотнул, не договорил.
— А он что? — подняла голову Тоня. Глаза полыхали. — Ты хочешь сказать, что он меня изнасиловал? Или что я его соблазнила?
— А как было?
— Никак не было! — встала Тоня, стукнула кулаком по столу. — Мы друг другу нравились. Случилось то, что случилось. А ты тогда...
— Что я?
— Ты тогда с Надькой из соседнего дома спал! Думаешь, я не знала? — голос Тони сорвался на крик. — Полгода я знала! Полгода молчала! А потом встретила Витю, и он ко мне по-человечески отнёсся!
Олег встал, пошёл к выходу.
— Я не хочу это слушать.
— Стой! — окликнул его Гена. — А куда это ты собрался?
— К настоящему отцу. Узнать, что к чему.
— Попробуй только! — Гена загородил дорогу. — Попробуй только к нему пойти!
— А что ты мне сделаешь? — Олег выпрямился во весь рост. Он был выше отца на голову. — Ты же сам сказал — я тебе никто.
Они стояли друг против друга, два мужчины, между которыми только что рухнул мир. Гена дышал тяжело, лицо красное от злости. Олег смотрел холодно, отстранённо.
— Уйди с дороги, — сказал он спокойно.
— Не уйду.
— Уйди, Гена, — вмешалась Тоня. — Пусть идёт. Он имеет право знать.
— Право? — повернулся к ней Гена. — А у меня какие права были? Двадцать лет обманывать меня — это нормально?
— А Надька? — не отступала Тоня. — Шесть месяцев каждый вечер к ней ходить — это тоже нормально?
Гена растерялся. Открыл рот, закрыл.
— Это... это другое.
— Да? Чем же?
— Она же не детей от меня рожала!
— Ах, так? — Тоня сложила руки на груди. — А если б родила? Если б она залетела? Привёл бы домой? Или бросил бы её с пацаном?
Гена молчал. Олег воспользовался его замешательством, обошёл и направился к выходу.
— Стой!
Парень остановился в дверях, не оборачиваясь.
— Что?
— Куда ты пойдёшь? У тебя же адреса его нет.
— Найду.
— Как?
Олег наконец обернулся. Посмотрел на мать.
— Мам, дашь телефон?
Тоня колебалась. Переводила взгляд с сына на мужа.
— Тонь, не давай, — попросил Гена тише. — Пожалуйста. Давай сначала разберёмся сами.
— Мам?
Тоня достала телефон из кармана фартука. Полистала контакты. Протянула Олегу.
— "Виктор рабочий". Записывай.
Гена опустился на стул, закрыл лицо руками.
— Всё... — пробормотал он. — Всё рухнуло.
Олег набрал номер, стоя на лестничной площадке. Руки дрожали — не от холода, а от того, что внутри всё переворачивалось. Двадцать лет жизни в одночасье потеряли смысл.
— Алло? — знакомый голос, чуть хриплый от сигарет.
— Виктор Семёнович? Это... это Олег. Сын Тони.
Пауза. Долгая. Слышно было, как на том конце что-то упало.
— Олег? — голос стал тише. — А что случилось? С мамой всё хорошо?
— С мамой да. А вот со мной... — Олег сглотнул. — Можно встретиться? Поговорить надо.
— О чём?
— Лично. Это важно.
Ещё одна пауза. Потом вздох.
— Хорошо. Кафе "Встреча" на Советской знаешь? Через час буду.
Виктор сидел в углу, крутил в руках стакан с чаем. Постарел, поседел. Олег его сразу узнал — высокий, широкоплечий, с усами, которые теперь были совсем белыми.
— Садись, — кивнул Виктор. — Чай будешь?
— Не хочется. — Олег сел напротив, положил на стол телефон с включённым диктофоном. — Вы знаете, зачем я пришёл?
Виктор посмотрел на телефон, потом в глаза парню.
— Знаю. Давно жду этого разговора.
— Почему молчали?
— А что было говорить? — Виктор пожал плечами. — Твоя мама попросила не вмешиваться. Сказала — Гена хороший мужик, будет тебе отцом.
— И был. Двадцать лет.
— И был, — согласился Виктор. — А теперь что? Тест сделал?
Олег кивнул.
— Девяносто девять и семь.
— Значит, всё. — Виктор отпил чай, поморщился. — Холодный уже. Как он воспринял?
— Плохо. Очень плохо. Мать обвиняет, меня считает чужим. Весь дом на уши поставил.
— А ты как?
Олег задумался. Вопрос простой, а ответить сложно.
— Не знаю. Злость есть. На маму, на вас, на всех. Двадцать лет в обмане жил. Но и Гену жалко. Он меня правда любил. В футбол учил играть, на рыбалку брал...
— Хороший мужик Гена, — повторил Виктор. — Я его не виню. На его месте тоже бы взбесился.
— А вы? Что вы чувствовали все эти годы?
Виктор долго молчал. Смотрел в окно, где падал мелкий дождь.
— Гордость, — сказал наконец. — Смотрел на тебя издалека и гордился. Умный растёшь, спортивный. В институт поступил на бюджет. Молодец.
— Издалека...
— А как ещё? Чужая семья. Чужая жизнь. Я своё дело сделал и отошёл в сторону.
— Дело? — Олег выпрямился. — Какое дело?
— Тебя зачал. Это тоже дело. Не каждому дано.
— Романтично, — съязвил Олег.
— А что романтичного? — Виктор усмехнулся. — Мужчина, женщина, чувства. Всё как у людей. Только вот жизнь сложная штука. Не всегда по нотам играет.
— Вы маму любили?
Прямой вопрос застал Виктора врасплох. Он поставил стакан, потёр лоб.
— Любил. Очень. Но она была замужем. А я тогда тоже не свободен был. Жена у меня была, дочка маленькая.
— Была?
— Умерла жена. Рак. Пять лет назад. А дочка в Америку уехала, замуж вышла там.
— То есть вы сейчас один?
— Один.
Олег обдумывал услышанное. Картинка складывалась другая, не такая чёрно-белая, как дома.
— А если бы мама тогда к вам ушла?
— Не ушла бы. Она правильная женщина. Семью не разрушает. Да и я бы не позвал. У самого семья была.
— Но встречались же?
— Встречались. Полгода. Потом поняли — тупик это. Разошлись. А через девять месяцев ты родился.
— И что вы подумали?
— Что думал? — Виктор усмехнулся. — Сосчитал месяцы и понял. А потом видел, как Гена радуется, сына в роддоме первый раз на руки взял. И решил молчать.
— Правильно решили?
— Не знаю. Двадцать лет думаю — правильно или нет. Так и не решил.
Олег выключил диктофон, убрал телефон в карман.
— А теперь что будем делать?
— А что делать? — развёл руками Виктор. — Ты взрослый, сам решай. Хочешь общаться — буду рад. Не хочешь — пойму.
— А если Гена запретит?
— Гена тебе не указ. Тебе двадцать, ты мужчина. А Гене надо время дать. Переварит, успокоится.
— А если не успокоится?
— Тогда это его проблемы. — Виктор встал, надел куртку. — Я домой пойду. А ты подумай хорошенько. И маму не суди строго. Она как лучше хотела.
— Для кого лучше?
— Для всех. Только вот не получилось.
Домой Олег вернулся поздно. В квартире было тихо, горел только свет в кухне. Тоня сидела за столом, перебирала какие-то бумаги.
— Где папа? — спросил Олег, садясь напротив.
— Ушёл к Игорю. Сказал — думать будет.
— А ты что делаешь?
— Документы смотрю. — Тоня показала на бумаги. — Свидетельство о рождении твоё, паспорт... Везде Гена записан отцом.
— И что?
— А то, что юридически он тебе отец. И ты ему сын. Что бы там анализы ни показывали.
Олег взял своё свидетельство о рождении. Строчка "отец" — Геннадий Петрович. Прописал от руки в ЗАГСе двадцать лет назад.
— Мам, а если бы он тогда узнал? Когда я родился?
Тоня подняла на него глаза. Устала страшно, постарела за один день.
— Не знаю, сынок. Может, ушёл бы. Может, остался. Гена непредсказуемый.
— А вы с Виктором? Могли бы быть вместе?
— Могли. Но не были. Много "если" в жизни, Олежка. Только жить надо с тем, что есть.
— А что теперь есть?
Тоня сложила бумаги в аккуратную стопку.
— Теперь есть ты. Есть я. Есть Гена, который злится, но не может двадцать лет любви просто так вычеркнуть. И есть Виктор, который всю жизнь ждал этого дня.
— Как знаете, что ждал?
— Женщина чувствует. — Тоня встала, подошла к сыну, положила руку на плечо. — Что он сказал?
— Что решать мне. И что вас не судит.
— Мудрый мужчина.
— А Гена?
— А Гена вернётся. Рано или поздно. Это дом его, семья его. Просто время нужно.
Олег кивнул. В глубине души понимал — мать права. Но понимание не делало ситуацию проще.
В это время в прихожей щёлкнул замок.
Гена вошёл тихо, снял ботинки, повесил куртку. Запах перегара тянулся за ним шлейфом. Лицо опухшее, глаза красные.
— Привет, — буркнул он, проходя мимо кухни.
— Ген, подожди, — окликнула Тоня. — Поговорить надо.
— Наговорились уже. — Он остановился в дверях, не заходя. — Игорь мне всё разложил по полочкам. Говорит, дурак я, что раньше не проверил.
— Игорь дурак, — резко сказала Тоня. — Не он двадцать лет с нами жил.
— А кто жил? — Гена шагнул в кухню, тяжело сел на стул. — Я с чужим ребёнком жил. Ты с любовником спала, а мне сказки рассказывала.
— Хватит, — встал Олег. — Не надо мать обижать.
— А ты сиди тихо, — огрызнулся Гена. — Ты тут вообще лишний. Это наш с ней разговор.
— Мой тоже, — не отступил Олег. — Это про меня говорят.
— Про тебя? — Гена вскочил, пошатнулся. — А ты кто такой, чтобы про тебя говорить? Ты никто! Понял? Чужой сын чужого мужика!
Олег сжал кулаки, шагнул вперёд. Тоня встала между ними.
— Хватит! Оба! — крикнула она. — Гена, ты пьяный. Иди спать.
— Не пьяный я. Трезвый как стёклышко. — Гена схватил со стола результаты анализа, помахал листком. — Вот это правда. А всё остальное — враньё.
— Хорошо, — сказала Тоня спокойно. — Правда. И что дальше? Выгонишь нас?
Гена растерялся. Опустил руку с бумагой.
— Не знаю... — пробормотал он. — Чёрт его знает...
— А я знаю, — Олег подошёл к Гене вплотную. — Ты меня растил двадцать лет. Учил кататься на велосипеде. В больницу таскал, когда ногу сломал. На выпускной костюм покупал. Это что — всё не считается?
— Не считается, — но в голосе Гены не было прежней злости. — Я думал, ты мой. А ты чужой.
— А если бы знал с самого начала? — не отставал Олег. — Что бы делал?
Гена замолчал. Опустился на стул, уставился в пол.
— Не знаю, — повторил он тише. — Игорь говорит — выгнал бы сразу. А я не знаю. Ты же маленький был. Беспомощный.
— Вот видишь, — Тоня села рядом с мужем. — Не такой ты злой, как кажешься.
— Злой я, — покачал головой Гена. — Очень злой. Двадцать лет обманывали — это не шутки.
— А если бы я тогда сказала правду? — тихо спросила Тоня. — Когда узнала, что беременна? Сказала — ребёнок не твой?
— Сказала бы...
— И что бы было?
Гена думал долго. Потом поднял голову, посмотрел на жену.
— Ушёл бы. Тогда точно ушёл бы.
— Вот и я так думала. — Тоня взяла его за руку. — А мне некуда было идти. Родители умерли, квартиры своей нет. И ребёнок в животе. Что делать было?
— К Витьке идти надо было.
— У Витьки жена была. И дочка маленькая.
— А мне что? — сорвался Гена. — Мне легче было?
— Тебе не легче. Мне не легче. Никому не легче. — Тоня крепче сжала его руку. — Но прошлое не изменишь. А будущее ещё можно.
Олег сел напротив, положил руки на стол.
— Я сегодня с Виктором встречался.
Гена резко поднял голову.
— С Витькой? Зачем?
— Поговорить хотел. Понять, что к чему.
— И что он сказал?
— Что ты хороший человек. И что я должен сам решать, как дальше жить.
— Мудро, — криво усмехнулся Гена. — А сам-то что думаешь?
Олег вздохнул.
— Думаю, что отец — это не только кровь. Отец — это тот, кто растит, учит, любит. По крови у меня Виктор отец. А по жизни — ты.
— По жизни... — повторил Гена задумчиво.
— Ага. И если ты меня выгонишь, я буду знать, что ты не настоящий отец. А если оставишь... значит, настоящий.
Тоня смотрела на сына с гордостью. Умный мальчик вырос. Знает, за какие струны дёргать.
Гена молчал. Крутил в руках листок с результатами анализа.
— А Витька? — спросил он наконец. — Будешь с ним общаться?
— Не знаю. Наверное, да. Но не как с отцом. Как с... знакомым. Интересным человеком.
— А если он захочет больше?
— Тогда скажу — у меня отец есть. Живёт со мной в одной квартире и храпит по ночам.
Гена фыркнул. Впервые за весь вечер что-то похожее на улыбку мелькнуло на его лице.
— Храплю?
— Ещё как. Мама затычки покупает.
— Покупаю, — подтвердила Тоня. — И не помогает.
— Ладно, — Гена встал, пошёл к выходу. — Спать пойду. Завтра решу.
— Что решишь? — спросил Олег.
— Выгонять вас или нет.
— А если не выгонишь?
Гена остановился в дверях, не оборачиваясь.
— Тогда забудем эту историю. Навсегда. И никому больше ни слова.
— Договорились, — сказал Олег.
— Договорились, — повторила Тоня.
Гена кивнул и ушёл. Через минуту из спальни донеслось скрипение кровати.
Мать и сын сидели в тишине, слушали, как тикают часы на стене.
— Думаешь, простит? — шёпотом спросил Олег.
— Уже простил, — так же тихо ответила Тоня. — Просто гордость не даёт признаться.
— А завтра?
— А завтра будет новый день. И новая жизнь.
— С Виктором как быть?
— Как сердце подскажет. Только осторожно. Гене будет больно, если узнает, что ты с ним общаешься.
— А если не узнает?
— Узнает. Всё узнаётся. Рано или поздно.
Олег кивнул. Встал, подошёл к матери, обнял.
— Прости, мам. За то, что на тебя злился.
— Не за что прощать. Ты имел право злиться.
— Но теперь не злюсь.
— И хорошо. — Тоня погладила сына по голове, как в детстве. — Иди спи. Завтра на работу рано.
Олег пошёл к себе, но в дверях обернулся.
— Мам, а ты жалеешь? О том, что было?
Тоня задумалась.
— О том, что соврала — жалею. О том, что родила тебя — ни секунды.
— И о Викторе не жалеешь?
— О Викторе... — Тоня улыбнулась грустно. — О Викторе не жалею. Он подарил мне тебя. Это дорогого стоит.
Олег ушёл к себе, а Тоня осталась на кухне. Выключила свет, села у окна. На улице моросил дождь, фонари размывались в жёлтые пятна.
Двадцать лет она ждала этого дня. И вот он настал. Страшно было, больно, но странное облегчение тоже было. Больше никому не придётся врать.
Из спальни донёсся знакомый храп. Гена заснул. Значит, самое страшное позади.
А завтра... завтра будет новый день.
Прошло полгода
Олег стоял у окна своей новой квартиры и смотрел на двор. Переехал месяц назад — зарплата позволяла снимать жильё, да и дома становилось тесновато. Не физически, а морально. Слишком много всего висело в воздухе.
Телефон завибрировал. Сообщение от Гены: "Завтра суббота. Рыбалка. Приедешь?"
Олег улыбнулся. Каждые выходные одно и то же приглашение. И каждый раз он соглашался. Какие-то вещи действительно важнее анализов ДНК.
Набрал ответ: "Приеду. Червей накопай."
Второе сообщение пришло через минуту. От Виктора: "Как дела? Давно не виделись."
Олег колебался. Они встречались несколько раз за эти месяцы. Пили пиво, говорили о работе, о жизни. Виктор рассказывал о своей молодости, о войне в Афгане, о том, как строил дома. Интересный мужик, мудрый. Но отцом Олег его так и не почувствовал. Гену — да, сколько угодно. А Виктора — просто хорошим знакомым.
"Всё нормально. На следующей неделе встретимся?" — написал он.
"Договорились. Береги себя."
Олег убрал телефон, вернулся к окну. Во дворе играли дети — мальчишка лет шести гонял мяч, а девочка помладше пыталась его отобрать. Обычная картина. Но Олег смотрел и думал: а что, если через двадцать лет этот мальчик узнает, что папа ему не родной? Как он отреагирует? Простит или нет?
Жизнь — странная штука. Иногда правда разрушает больше, чем ложь. А иногда наоборот.
Зазвонил домофон. Олег нажал кнопку.
— Кто там?
— Это я, — голос матери. — Открой.
Тоня поднялась с тяжёлыми сумками. Олег помог донести до кухни.
— Зачем столько еды? — удивился он. — Я же один живу.
— А кто сказал, что один? — Тоня начала раскладывать продукты. — Гена придёт, я приду. Виктор, может, заглянет. Полный дом народу.
— Мам, Виктор сюда не ходит.
— Не ходит, — согласилась Тоня. — Но мог бы. Ты же с ним общаешься.
— Гена знает?
— Подозревает. Но виду не подаёт. — Тоня достала из сумки торт. — Кстати, у него новость есть.
— Какая?
— Сам расскажет. Не мне болтать.
Олег налил матери чай, сел напротив.
— Мам, а ты счастлива? Сейчас, я имею в виду.
Тоня задумалась, покрутила в руках чашку.
— Знаешь, сынок, счастье — понятие растяжимое. Раньше я думала, что счастье — это когда все довольны и никто не знает правды. А теперь понимаю: счастье — это когда правду знают все, и всё равно вместе.
— А Гена счастлив?
— Гена... — Тоня вздохнула. — Гена другой стал. Мягче. Будто что-то внутри переключилось. Раньше он был уверен во всём — в работе, в семье, в том, что ты его сын. А теперь знает, что уверенности нет ни в чём. И это его не пугает, а освобождает.
— Не понял.
— А что тут понимать? Когда человек теряет иллюзии, он начинает ценить реальность. Гена теперь каждый день выбирает — любить тебя или нет. И каждый день выбирает любить.
Олег кивнул. Мать, как всегда, попала в точку.
— А с Виктором что делать?
— Ничего не делать. Он взрослый мужчина, сам разберётся. Главное — не обманывай Гену. Если встречаешься с Виктором, так и скажи.
— А если он запретит?
— Не запретит. Он уже понял: запреты не работают. Работает только доверие.
В дверь позвонили. Олег открыл — Гена стоял с букетом цветов и бутылкой коньяка.
— Проходи, — Олег посторонился. — Что празднуем?
— Жизнь, — ответил Гена, целуя Тоню в щёку. — Просто жизнь.
Сели за стол, Гена разлил коньяк.
— Так, — сказал он, поднимая рюмку. — У меня новость.
— Какая? — спросил Олег.
— Уволили меня.
— Как уволили? — испугалась Тоня. — За что?
— Да не за что. Сокращение. Предприятие закрывается. — Гена улыбнулся. — А я и рад.
— Рад? — не понял Олег.
— Очень рад. Двадцать лет на заводе горбатился. Надоело. Решил своё дело открыть.
— Какое дело?
— Автосервис. Игорь согласился компаньоном быть. Он же слесарь от бога. А я кое-что понимаю в машинах.
— Денег хватит? — практично спросила Тоня.
— Хватит. Квартиру дачную продам, кредит возьму. — Гена выпил коньяк, закусил. — В общем, новая жизнь начинается.
— Здорово, — сказал Олег искренне. — А помощь нужна?
— Нужна. Рук не хватает. Только работа грязная, тяжёлая.
— Не страшно. Я же твой сын.
Гена посмотрел на него долго, внимательно.
— Мой, — согласился он. — Хоть и не по крови.
— А кровь — это не главное, — добавил Олег.
— Не главное, — повторил Гена. — Главное — это вот это. — Он показал рукой на стол, на семью. — Что мы сидим вместе. Что друг другу доверяем. Что завтра опять будем вместе.
Тоня вытерла глаза платком.
— Чего реветь? — удивился Гена. — Радоваться надо.
— Радуюсь, — всхлипнула она. — Просто... просто хорошо так. Семья цела, дела налаживаются...
— А Витька? — неожиданно спросил Гена.
Олег напрягся.
— Что Виктор?
— Встречаешься с ним?
— Иногда. А что?
— Да ничего. Передай ему — если захочет в автосервис заглянуть, милости просим. Мужик он хороший, руки золотые.
Олег не поверил своим ушам.
— Серьёзно?
— Серьёзно. Жизнь коротка, чтобы обижаться на хороших людей. А Витька хороший. Просто обстоятельства такие были.
— Передам, — пообещал Олег.
— И ещё, — добавил Гена. — Если что случится, если помощь нужна будет — обращайся. К отцу обращайся.
— К какому отцу? — улыбнулся Олег.
— К настоящему.
Они сидели до поздней ночи, говорили о планах, о будущем, о том, что важно в жизни. А под утро Олег проводил родителей до такси и долго смотрел, как уезжают красные огни в тумане.
Потом достал телефон, написал Виктору: "Приглашаю завтра на семейный ужин. Гена тоже будет. Говорит, что ты мужик хороший."
Ответ пришёл быстро: "Приду. Спасибо."
Олег убрал телефон, поднялся в квартиру. На кухне ещё пахло табаком и коньяком, на столе лежали крошки от торта. Следы семейного вечера.
Он подошёл к окну, посмотрел на рассвет. Где-то там, в другом конце города, спали его родители. Геннадий Петрович и Антонина Фёдоровна. Муж и жена, которые прошли через обман, боль, разочарование — и остались вместе.
А где-то в другом конце спал Виктор Семёнович. Мужчина, который двадцать лет молчал, чтобы не разрушить чужую семью.
И все они — его семья. Каждый по-своему, каждый со своей болью и любовью.
Олег лёг спать, когда за окном уже пели птицы. И снилось ему не ДНК, не анализы, не проценты совпадений. Снилась рыбалка, где он сидит на берегу между двумя мужчинами — один учит его насаживать червяка, другой рассказывает о войне. И оба — по-своему отцы.
А мать стоит на берегу и машет им рукой, улыбаясь так, как улыбаются женщины, когда все их мужчины рядом и все живы, здоровы, счастливы.
Такие сны снятся редко. Но когда снятся — это значит, что жизнь налаживается.