Гуменцо и греческая мода: две дороги к святости
В раннем христианстве вопрос прически священника не стоял вообще. Апостолы, судя по всему, были слишком заняты проповедью и уклонением от камней, чтобы задумываться о длине волос. Но по мере того, как церковь из гонимой секты превращалась в государственный институт, возникла потребность в униформе, в знаках отличия, которые бы отделяли пастыря от паствы. Одним из первых таких знаков стало гуменцо — выстриженная на макушке круглая плешь. Традиция связывает его с апостолом Петром, которому, по легенде, язычники в насмешку выбрили голову, оставив лишь «терновый венец» из волос. Христиане превратили этот символ унижения в знак чести. Нося гуменцо, священник как бы говорил: «Я — раб Христов, и мне плевать на мирскую славу». Эта практика, закрепленная правилами Вселенских соборов, стала нормой для всего христианского мира, как на Западе, так и на Востоке.
Русская церковь, приняв христианство из Византии, вместе с обрядами и книгами унаследовала и гуменцо. На протяжении веков русские священники исправно выстригали себе на голове «плешку апостольскую». Это был понятный и общепринятый маркер их сана. Длинные волосы в то время были скорее атрибутом монахов-отшельников, которые, удаляясь от мира, переставали заботиться о своей внешности, в том числе и стричься. Их заросший облик был символом полного отречения от всего земного.
Все изменилось после падения Константинополя в 1453 году. На Русь хлынул поток греческих монахов и священнослужителей, бежавших от турок. Они принесли с собой не только драгоценные рукописи, но и свои обычаи, в том числе и моду на длинные волосы. Для греков, живших под властью иноверцев, длинные волосы и борода стали знаком национальной и религиозной идентичности, способом сказать: «Мы — не они». В России, где такой угрозы не было, эта мода была воспринята просто как признак особого, «продвинутого» благочестия. Русское духовенство, всегда с пиететом относившееся ко всему греческому, начало подражать.
Так в Русской церкви возникла парадоксальная ситуация: на протяжении нескольких веков мирно сосуществовали две противоположные традиции. Одни священники, следуя древним канонам, продолжали выстригать гуменцо. Другие, следуя новой греческой моде, отпускали волосы. Никто никого не заставлял. Выбор прически был делом личного благочестия и представлений о прекрасном. Это был тихий стихийный процесс, который постепенно, но необратимо менял облик русского священника, превращая его из коротко стриженного служителя в длинноволосого пастыря.
Волос как фетиш: расчески, косы и синодальные указы
К XVIII веку мода на длинные волосы окончательно победила. Гуменцо стало уделом старообрядцев и редких консерваторов, а для большинства священников длинные, ухоженные волосы превратились в предмет особой гордости и главный атрибут сана. Это уже не был символ отречения от мира, как у древних отшельников. Наоборот, это стало знаком принадлежности к особой, элитарной касте. Священники начали холить и лелеять свои волосы, расчесывать их специальными гребнями, умащивать маслами. В семинариях будущие пастыри отпускали волосы еще со студенческой скамьи, соревнуясь друг с другом в длине и густоте шевелюры.
Волосы стали настолько важной частью образа, что их укладка и состояние превратились в предмет пристального внимания и регулирования. Появились свои неписаные правила. Например, заплетать волосы в косу — что было удобно и практично — разрешалось только по особому благословению духовника. Это считалось признаком смирения. А вот ходить с распущенными, но ухоженными волосами было знаком статуса. В XIX веке дело дошло до того, что некоторые модники из числа духовенства начали укладывать волосы на светский манер, завивая их и используя помаду, что вызывало негодование у церковных властей.
Святейший Синод, озабоченный падением нравов, был вынужден вмешаться. Начали выходить указы, регламентирующие внешний вид священнослужителей. В них осуждались не только грязные и нечесаные волосы, что само собой разумеется, но и «излишняя щепетильность» в уходе за ними. Священнику предписывалось иметь вид «благообразный, но скромный», без «щегольства и светских ухваток». Волосы должны были быть просто длинными, но не вызывающе ухоженными.
Этот контроль за прическами отражал более глубокую проблему. Церковь пыталась найти баланс между необходимостью выделить священника из толпы и опасностью превращения этого внешнего знака в самоцель, в предмет гордыни. Волосы из символа духовности превращались в модный аксессуар. Как писал один из церковных публицистов того времени, «многие пастыри больше пекутся о красоте своих волос, нежели о красоте душ своих прихожан». Попытки унифицировать внешний вид, впрочем, мало к чему приводили. Каждый епископ в своей епархии устанавливал свои порядки, и облик священника по-прежнему зависел от местных традиций и личных вкусов начальства.
Борода и паспорт: опознавательный знак в крестьянском море
В Российской империи XIX века, где большая часть населения состояла из бородатых крестьян в подпоясанных рубахах, отличить священника от мирянина во внеслужебное время было делом непростым. Особенно в деревне. Автор «Записок сельского священника» Александр Розанов с иронией отмечал, что единственным верным «опознавательным знаком», по которому в его батюшке можно было признать духовное лицо, были длинные волосы, выбивающиеся из-под зимней шапки. Борода, обязательная для духовенства, не была уникальным признаком — ее носили все. А вот длинные, до плеч, волосы были маркером, который безошибочно выделял священника из толпы.
Эта идентификационная функция была крайне важна. Священник был представителем власти, пусть и духовной. Он был государственным служащим, который вел метрические книги, объявлял царские указы и приводил к присяге. Его должны были узнавать и оказывать ему должное почтение. Длинные волосы, наряду с рясой, стали его «профессиональным мундиром». Они сигнализировали: перед вами не просто мужик, а человек Божий, носитель благодати и представитель власти.
Помимо чисто практической функции, длинные волосы и борода несли и глубокий символический смысл. Они воспринимались как знак отречения от мирской суеты и подражания Христу, чей канонический образ к тому времени окончательно утвердился как образ длинноволосого и бородатого мужчины. Запрет стричь волосы и брить бороду трактовался как напоминание о свободе во Христе, о том, что священник не подчиняется переменчивой мирской моде, а следует вечной, неизменной традиции.
Однако эта традиция не всеми воспринималась однозначно. Внутри самой церкви не утихали споры. Противники длинных волос, которых было немало, апеллировали к словам апостола Павла из Первого послания к Коринфянам: «Не сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для него?». Они утверждали, что длинные волосы — это признак женственности, который не подобает мужчине, а тем более священнику. Их оппоненты тут же парировали, указывая на иконы Спасителя и ветхозаветных пророков, и говорили, что запрет апостола Павла касался конкретной ситуации в развращенном Коринфе и не может быть универсальным правилом. Эти богословские баталии вокруг парикмахерского вопроса продолжались десятилетиями, но так и не привели к единому мнению, оставив решение на усмотрение правящих архиереев.
Старообрядческий маркер и мундир мученика
Для старообрядцев, отколовшихся от официальной церкви после реформ патриарха Никона в XVII веке, вопрос волос и бороды был не вопросом моды, а вопросом веры. Они свято хранили дониконовские обычаи, в том числе и короткую стрижку духовенства с гуменцом. Поэтому длинноволосый священник для них был однозначным признаком «никонианина», еретика, представителя антихристовой церкви. По длинным волосам они безошибочно «вычисляли» врага. Длинные волосы стали своего рода водоразделом, видимой границей, отделяющей «истинную» веру от «испорченной».
Старообрядческие апологеты писали целые трактаты, в которых доказывали, что отращивание волос священниками — это «латинская прелесть» и «мерзость перед Богом». Они видели в этом отказ от древнего благочестия и потакание греческой гордыне. Эта непримиримая позиция еще больше закрепляла длинные волосы как неотъемлемый атрибут именно официальной, «синодальной» церкви.
Все перевернулось с ног на голову после революции 1917 года. В годы советской власти, когда церковь подверглась жесточайшим гонениям, внешний вид священника приобрел совершенно новый смысл. Борода и длинные волосы из знака принадлежности к господствующему классу превратились в символ мученичества и исповедничества. В безбожном, атеистическом государстве, где все должны были быть одинаковыми «товарищами», человек в рясе с длинными волосами был живым вызовом системе.
Это был «духовный мундир», который священник надевал, идя на свою войну. Он не мог спрятаться, слиться с толпой. Его внешний вид сразу выдавал его, делая мишенью для насмешек, оскорблений, а часто и для ареста. Сохранение традиционного облика стало формой тихого сопротивления, свидетельством верности Христу перед лицом гонителей. Священники, прошедшие лагеря и ссылки, рассказывали, что даже там они старались не стричься и не бриться, сохраняя свой облик как последнее, что у них оставалось от их сана и их служения. Так история сделала очередной причудливый виток, и то, что начиналось как греческая мода, стало символом русского новомученичества.
Современный код: традиция, выбор и немного конформизма
Сегодня длинные волосы и борода остаются визитной карточкой православного священника в России. Однако их смысл снова трансформировался. Ушла в прошлое их опознавательная функция — в современном мире священника легко идентифицировать и без них. Исчез и элемент исповедничества. Ношение бороды и длинных волос сегодня — это в первую очередь дань традиции, знак принадлежности к корпорации, способ провести черту между «своими» и «чужими». Это код, который говорит: «Я — часть двухтысячелетней истории, я храню заветы отцов».
При этом строгой канонической обязанности носить длинные волосы не существует. Это по-прежнему обычай, а не догмат. Решение о стрижке во многом зависит от позиции правящего архиерея в конкретной епархии и от личного выбора священника. В некоторых епархиях, особенно консервативных, на священника без бороды или с короткой стрижкой посмотрят косо. В других, более либеральных, к этому относятся спокойно. Многие священники, особенно служащие за границей или работающие в светских учреждениях, предпочитают короткую стрижку и аккуратную бороду, чтобы не эпатировать публику и не создавать барьеров в общении.
Споры о волосах не утихают и сегодня, переместившись на просторы интернета. На православных форумах можно встретить яростные баталии. Одни доказывают, что безбородый священник — это «обновленец» и «экуменист», предавший веру отцов. Другие, цитируя апостола Павла, утверждают, что главное — не длина волос, а чистота сердца, и что цепляние за внешние атрибуты есть фарисейство.
По факту, для большинства священнослужителей ношение длинных волос и бороды — это вопрос церковного послушания и конформизма. Так принято. Так делали до тебя, и так будут делать после. Это самый простой способ избежать лишних вопросов от прихожан и начальства. Для кого-то это осознанный выбор, подражание образу Христа. Для кого-то — просто часть рабочей униформы, которую снимают, приходя домой. А для некоторых, возможно, и повод для небольшой гордыни, как и двести лет назад. История волос в Русской церкви продолжается, отражая, как в зеркале, все ее внутренние течения, споры и поиски собственной идентичности в меняющемся мире.
