Дверь хлопнула, как выстрел в тишине. Я стоял посреди кухни, сжимая в руке кружку с кофе, который уже остыл, пока я слушал, как Алёна собирает чемодан.
Колеса чемодана прошуршали по паркету, и вот она — в дверях, в своем голубом пальто, которое я ей подарил два года назад. Ее волосы, темные, с легкой сединой у висков, были собраны в небрежный пучок. Она выглядела… не то чтобы усталой, а какой-то отстраненной, как будто уже не здесь, не со мной.
— Максим, я поехала. — Ее голос был ровным, но в нем звенела какая-то чужая нота, будто она репетировала эту фразу перед зеркалом. — Недели две, может, три. Позвоню, как доберусь.
— Ага, — буркнул я, ставя кружку на стол. — Отдыхай там… нормально.
Она кивнула, не глядя мне в глаза, и вышла. Дверь снова хлопнула, и я остался один. Тишина в квартире была тяжелой, как мокрый песок. Я прошел в гостиную, сел на диван и уставился в окно.
За стеклом — серый ноябрь, голые ветки тополей качались, будто просили о пощаде у ветра. Почему-то я вспомнил, как Алёна однажды сказала, что санаторий — это как перезагрузка. “Там воздух другой, Максим, понимаешь? Дышишь — и будто заново рождаешься”. Тогда я посмеялся. А сейчас… сейчас мне было не до смеха.
Через три дня я сидел у Андрея в его холостяцкой берлоге. Он, как всегда, развалился в кресле, держа бутылку пива, а на экране телевизора мелькали кадры какого-то боевика.
Андрей — здоровый, как медведь, с бородой, в которой, кажется, можно было спрятать пол-литра водки, — был моим другом с института. Единственный, кто мог выслушать и не лезть с нравоучениями.
— Ну и что ты дергаешься? — сказал он, отхлебнув пива. — Алёна в санатории, лечит спину, пьет минералку, ходит на массажи. Что тебе не так?
— Не знаю, — я пожал плечами, но внутри что-то скреблось, как кот в закрытой комнате. — Она какая-то… другая была перед отъездом. Не как обычно.
— Брось, Макс. Бабы — они такие. То им одно, то другое. Может, просто устала от тебя. — Он хохотнул, но, увидев мое лицо, осекся. — Ладно, ладно, шучу. Ты звонил ей?
— Звонил. Вчера. Говорит, все нормально, процедуры, прогулки. Но голос… будто не со мной говорит, а с соседом по подъезду.
Андрей почесал бороду, прищурился.
— Слушай, а ты не думаешь, что она там… ну, знаешь, с кем-то? — Он сделал паузу, будто ждал, что я сейчас начну орать или кидаться бутылками.
Я замер. Мысль, конечно, мелькала, но я гнал ее, как муху с кухни. Алёна? Моя Алёна, которая пятнадцать лет назад клялась мне в любви на той дурацкой скамейке у реки? Нет, бред. Но Андрей смотрел на меня так, будто знал что-то, чего не знал я.
— Да ну, — я махнул рукой, но голос дрогнул. — Она не такая.
— Не такая, — передразнил он. — Все они не такие, пока не поймаешь. Слушай, Макс, я тебе как друг говорю: проверь. Просто проверь. У тебя же есть доступ к ее телефону, к мессенджерам там всяким. Посмотри, что она пишет.
Я нахмурился. Копаться в ее телефоне? Это как-то… низко. Но, черт возьми, Андрей был прав. Что-то было не так. И я это чувствовал, как собака чует бурю.
Дома я открыл ноутбук. Алёна синхронизировала свой мессенджер с облаком, и я знал пароль. “Только для экстренных случаев”, — говорила она, когда делилась им. Ну, вот он, случай. Экстренный. Пальцы дрожали, пока я вводил логин и пароль. Сердце колотилось, как будто я взламывал банковский сейф.
И вот — ее чаты. Маме, сестре, подруге Ирке. Все обычно. Я уже собирался выдохнуть, когда заметил чат с номером без имени. Просто “+7 9…”. Я открыл. И мир рухнул.
“Толя, ты где? Я в холле, жду”.
“Скоро буду, солнышко. Массаж был?”
“Да, спина как новая. А ты когда приедешь?”
“Завтра. Жена думает, что я в командировке. Не парься, все под контролем”.
Я читал, и в голове будто молотом били. Толя. Какой, к черту, Толя? Солнышко? Жена? Я листал дальше, и каждое сообщение было как нож в грудь.
“Ты такая красивая, когда спишь”. “Не могу дождаться, когда снова тебя увижу”.
И самое поганое — фотографии. Алёна в халате, с распущенными волосами, улыбается в камеру. А рядом — мужик. Лет сорока, с сединой на висках, в рубашке с закатанными рукавами. Толя. Я его не знал, но уже ненавидел.
Я откинулся на спинку стула, уставившись в потолок. Внутри все кипело. Хотелось орать, бить кулаками по столу, звонить ей прямо сейчас и устроить разнос. Но я просто сидел. Молчал. Думал. Как я мог не заметить? Пятнадцать лет вместе, а я, как слепой, не видел, как она ускользает.
На следующий день я снова был у Андрея. Он смотрел на меня, как на больного, пока я рассказывал про чат, про Толю, про все.
— Ну, что я тебе говорил? — Он развел руками. — Я же чувствовал, что дело нечисто.
— Что мне делать, Андрей? — Я смотрел в пол, сжимая кулаки. — Приехать туда, набить ему морду? Или ее… спросить?
— Спросить? — Он фыркнул. — Макс, ты серьезно? Она тебе сейчас наплетет, что это просто друг, что ты все не так понял. А ты поверишь, потому что ты, черт возьми, влюбленный дурак!
— Я не дурак, — огрызнулся я. — Я просто… я думал, у нас все нормально. Мы же… черт, мы же семью строили. Дом, планы, все это ерунда.
— Семья, — Андрей покачал головой. — Семья — это когда оба держатся за нее. А она, похоже, уже держится за другого.
Я молчал. Он был прав, и это бесило еще больше.
— Езжай туда, — сказал он наконец. — Не звони, не пиши. Просто приедь. Поймай их. Посмотри ей в глаза. Тогда и решишь, что дальше.
Санаторий был в двух часах езды. Я гнал по трассе, и в голове крутился миллион сценариев. Вот я врываюсь в номер, вижу их вместе, и… что? Кричу? Дерусь? Или просто стою, как идиот, пока она лепечет оправдания?
Дождь лупил по лобовому стеклу, дворники скрипели, а я представлял ее с этим Толей. Его руки на ней. Ее смех, который раньше был только для меня.
Когда я подъехал, санаторий выглядел как открытка: белое здание с колоннами, окруженное соснами. В холле пахло хвоей и чем-то медицинским. Я подошел к стойке, назвался, сказал, что приехал к жене. Администратор, милая девушка с косичкой, улыбнулась и сказала, что Алёна, скорее всего, в столовой.
Я нашел ее там. Она сидела у окна, в светлом свитере, с чашкой чая в руках. А напротив — он. Толя. Тот самый, с фотографии. Они мило разговаривали друг с другом. Для меня это было как удар током.
Я подошел. Она меня не сразу заметила, а когда подняла глаза, ее лицо изменилось. Улыбка сползла, как краска с холста.
— Максим? — Ее голос дрогнул. — Ты… что ты тут делаешь?
— Приехал, — сказал я, стараясь держать себя в руках. — Решил проведать. Сюрприз.
Толя посмотрел на меня, как на чужака, который забрёл в его дом.
— Это кто? — спросил он, глядя на Алёну.
— Это… мой муж, — она запнулась, и в ее голосе я услышал страх. Не стыд, не сожаление — страх.
— А ты, значит, Толя, — я посмотрел ему в глаза. — Тот самый, что в командировке.
Он напрягся, но не отвел взгляд.
— Слушай, друг, давай без сцен, — сказал он, поднимая руки, как будто сдаваясь. — Мы просто общаемся.
— Общаемся? — Я рассмеялся, но смех был горький, как полынь. — Это ты так называешь, когда чужую жену “солнышком” зовешь?
Алёна вскочила, чуть не опрокинув чашку.
— Максим, хватит! Ты все не так понял! — Ее голос сорвался, глаза заблестели. — Толя — он просто друг. Мы познакомились здесь, он…
— Друг? — Я шагнул к ней, и она отступила. — А фотки в халате? А “не могу дождаться, когда снова тебя увижу”? Это тоже по-дружески?
Она молчала, только смотрела на меня, как загнанный зверь. Толя встал, положил руку ей на плечо, и я чуть не сорвался. Хотелось вмазать ему так, чтобы он рухнул прямо в этот их чайный столик.
— Максим, давай выйдем, поговорим, — сказала она тихо. — Пожалуйста.
Мы стояли на улице, под соснами. Дождь перестал, но воздух был холодный, колючий. Алёна куталась в свой свитер, ее руки дрожали.
— Как давно? — спросил я, глядя ей в глаза.
— Что? — Она сделала вид, что не поняла.
— Не делай из меня идиота, Алёна. Как давно ты с ним?
Она молчала, теребя рукав. Потом вздохнула.
— Пару месяцев. Мы познакомились… случайно. Он был в нашем городе по работе. А здесь… здесь просто совпало.
— Совпало, — я повторил, и слово обожгло, как кипяток. — А я, значит, что? Запасной вариант? Пока ты с ним “совпадаешь”?
— Нет, Максим, нет! — Она шагнула ко мне, но я отступил. — Я не хотела, чтобы так вышло. Я… я запуталась. Ты же знаешь, как у нас было последнее время. Мы почти не разговаривали, ты вечно на работе, я… я просто хотела почувствовать себя нужной.
— Нужной? — Я почти кричал. — А я, значит, не делал тебя нужной? Пятнадцать лет, Алёна! Пятнадцать лет я пахал, чтобы у нас все было! А ты… ты с каким-то женатым хмырем…
— Он не хмырь! — Она вдруг вспыхнула, и это добило меня окончательно. — Он… он видит во мне женщину, понимаешь? Не просто жену, которая готовит борщ и стирает твои носки!
Я смотрел на нее и не узнавал. Моя Алёна, которая пела под гитару на нашей свадьбе, которая плакала, когда мы хоронили нашего первого кота, — где она? Передо мной стояла чужая женщина, защищающая своего любовника.
— Знаешь что? — сказал я, и голос мой был холоднее ноябрьского ветра. — Оставайся с ним. Раз он такой замечательный. Но не жди, что я буду сидеть и ждать, пока ты нагуляешься.
Я повернулся и пошел к машине. Она кричала что-то вслед, но я не слушал. Внутри все горело, но я не дал себе обернуться.
Прошла неделя
Я жил как в тумане. Дома было пусто, как будто кто-то вырезал половину моей жизни. Я не звонил ей, она не звонила мне. Андрей приходил пару раз, приносил пиво, пытался говорить, но я его почти не слушал. В голове крутился только один вопрос: как я мог так ошибиться в ней?
Однажды вечером я нашел в ящике старое письмо. Алёна написала его мне лет десять назад, когда мы только начинали жить вместе. “Максим, ты мой маяк. С тобой я не боюсь штормов”. Я читал, и в горле стоял ком. Маяк. А теперь что? Я — просто обломки на берегу?
Но в тот же вечер раздался звонок. Ее номер. Я долго смотрел на экран, прежде чем ответить.
— Максим, — ее голос был тихим, надломленным. — Я вернулась. Можно… можно я приеду домой?
Я молчал. Хотел спросить про Толю, про все, что она мне наговорила. Но вместо этого сказал:
— Приезжай.
Когда она вошла, я смотрел на нее, как на чужую. Она была не накрашенной, с темными кругами под глазами. Чемодан остался в коридоре, как символ чего-то незавершенного.
— Я все закончила, — сказала она, не глядя на меня. — С Толей. С этим всем. Я… я была дурой, Максим. Я не знаю, как это объяснить, но… я хочу попробовать снова. С тобой.
Я смотрел на нее, и в голове крутился миллион мыслей. Простить? Забыть? Или выгнать, чтобы она почувствовала ту же боль, что и я? Но вместо этого я сказал:
— Садись. Поговорим.
И мы говорили. До утра. Обо всем — о боли, о предательстве, о том, что мы потеряли и что еще можно спасти. Я не знаю, что будет дальше. Может, мы справимся. Может, нет. Но в ту ночь я понял одно: любовь — это не маяк, который всегда светит. Это буря, которая то разбивает тебя о скалы, то выбрасывает на берег. И ты либо учишься плавать, либо тонешь.
Мы говорили до рассвета, и я, как дурак, поверил. Она плакала, клялась, что Толя — ошибка, что она хочет нас, нашу семью. Ее глаза, мокрые от слез, смотрели на меня так искренне, что я растаял, как воск под солнцем.
“Я все исправлю, Максим,” — сказала она, и я, черт возьми, купился. Простил. Решил, что мы сможем начать заново, как будто ничего не было. Как будто ее слова про “чувствовать себя женщиной” не жгли меня изнутри.
Жизнь вроде пошла своим чередом. Алёна стала внимательнее — готовила мои любимые гамбургеры, смеялась над моими дурацкими шутками, даже предложила съездить на выходные за город, как раньше. Я смотрел на нее и думал: может, и правда, это был просто сбой? Может, мы правда сможем? Но где-то в глубине души, как заноза, сидела тревога. Я гнал ее, но она возвращалась, как тень в полдень.
Однажды вечером я вернулся с работы раньше обычного. В квартире было тихо, только тикали часы на кухне. Алёна сказала, что задержится — мол, подруга Ирка позвала на кофе. Я не придал значения, плюхнулся на диван, открыл пиво. Но что-то не давало покоя. Может, то, как она утром слишком долго собиралась, выбирая платье, которое надевала только по особым случаям. Или как ее телефон лежал экраном вниз, когда она выходила из комнаты. Я открыл ноутбук, вошел в ее мессенджер. Снова. Как будто какая-то невидимая сила тянула меня за руку.
Тот же номер. Толя. Я думал, она его заблокировала, удалила, вычеркнула из жизни. Но нет. Сообщения были свежие, вчерашние.
“Сегодня в семь у «Кленов»! Я буду в синем.” — “Жду, моя девочка. Ты знаешь, как я схожу с ума.”
Я читал, и в груди будто ледяной ком рос. Она снова. Снова с ним. После всех ее слез, обещаний, после того, как я проглотил свою гордость ради нее.
Я сидел, глядя в экран, и чувствовал, как внутри что-то ломается. Не ярость, не боль — что-то глубже, как будто последняя нить, державшая нас, оборвалась. Я набрал Андрея.
— Макс, ты чего? — Его голос был сонным, но встревоженным. — Время десять вечера, ты где?
— Дома. Она опять с ним, Андрей. — Мой голос звучал чужим, как будто не мой.
— С Толей? Ты серьезно? — Он присвистнул. — Я же говорил, Макс, такие, как она, не меняются. Что будешь делать?
— Не знаю, — честно сказал я. — Но я это так не оставлю.
Я нашел «Клены» — кафе в центре, где она, видимо, встречалась с ним. Доехал за полчаса, парковался кое-как, чуть не врезался в бордюр. Внутри было тепло, пахло кофе и свежей выпечкой.
Я сразу увидел их. Они сидели в углу, у окна, и Алёна смеялась, откидывая голову назад, как будто он рассказал ей лучшую шутку в мире. Толя наклонился к ней, его рука лежала на ее колене под столом.
Я стоял в дверях, и мир вокруг будто замедлился, как в дурацком фильме. Ее губы, которые я целовал утром, улыбались ему. Ее руки, которые обнимали меня ночью, касались его.
Я подошел. Алёна заметила меня, и ее лицо побелело, как мел. Толя обернулся, его брови поползли вверх, но он быстро взял себя в руки, откинулся на спинку стула, будто ничего не происходит.
— Максим… — начала она, но я поднял руку.
— Не надо, — сказал я, и мой голос был спокойнее, чем я ожидал. — Не ври. Я все знаю.
— Макс, давай поговорим, — она вскочила, схватила меня за рукав. — Это не то, что ты думаешь!
— Не то? — Я почти рассмеялся, но смех застрял в горле. — А что это, Алёна? Очередной “друг”? Еще одна “ошибка”?
Толя встал, поправил пиджак. Он был выше меня, шире в плечах, но я смотрел на него, как на пустое место.
— Слушай, парень, — начал он, но я его перебил.
— Заткнись. Это не тебе решать, что тут происходит. Это моя жена. — Я повернулся к Алёне. — Или уже не моя?
Она молчала, только смотрела на меня, и в ее глазах было что-то новое. Не страх, не стыд — вызов. Как будто она устала притворяться. Как будто я наконец увидел ее настоящую, без масок.
— Максим, я пыталась, — сказала она тихо, но твердо. — Я правда пыталась быть той, кем ты хотел. Но я… я не могу. С ним я другая. С ним я… — Она запнулась, подбирая слова.
— Живая? — подсказал я, и в моем голосе была горечь. — Нужная? Любимая?
Она кивнула, и это было как пощечина.
— А я, значит, никто? — Я шагнул к ней, и она не отступила. — Пятнадцать лет, Алёна. Дом, планы, все, что мы строили. Это что, мусор для тебя?
— Это не мусор, — ее голос дрогнул. — Но я не могу жить так, как раньше. Я задыхаюсь, Максим. Я не хочу быть просто твоей женой, которая стирает, готовит, ждет. Я хочу… больше.
— Больше? — Я смотрел на нее, и внутри все кипело. — Больше — это бегать за женатым мужиком, который врет своей жене так же, как ты врешь мне?
Толя кашлянул, будто хотел что-то сказать, но я бросил на него взгляд, и он заткнулся. В кафе повисла тишина, официанты и посетители косились на нас, но мне было плевать.
— Уходи, — сказал я наконец. — Забирай свои вещи и вали. Я не буду держать того, кто меня предает.
— Максим… — начала она, но я уже повернулся и пошел к выходу. Ее голос звал меня, но я не обернулся. Дождь снова начался, и я стоял под ним, чувствуя, как вода стекает по лицу, смешиваясь с чем-то соленым.
Дома я собрал ее вещи. Аккуратно, как будто это могло что-то изменить. Ее платья, косметика, дурацкие свечи, которые она любила зажигать по вечерам. Все это легло в чемодан, тот самый, что она брала в санаторий.
Я не звонил Андрею, не звонил никому. Просто сидел в темноте, глядя на чемодан, и думал: как я мог так ослепнуть? Она была лисой — хитрой, красивой, ускользающей. А я — дурак, который думал, что может ее приручить.
Когда она вернулась, я был спокоен. Слишком спокоен. Она вошла, посмотрела на чемодан, и ее лицо исказилось.
— Ты серьезно? — спросила она, и в ее голосе была злость. — Ты просто выгоняешь меня?
— А что мне делать? — Я посмотрел ей в глаза. — Ждать, пока ты снова “ошибешься”? Пока ты опять решишь, что тебе “мало” меня?
— Я не хотела, чтобы так вышло, — сказала она, и ее голос стал тише. — Я правда пыталась, Максим. Но ты… ты не видишь меня. Ты видишь ту Алёну, которая была десять лет назад. А я другая.
— Тогда иди к тому, кто видит тебя новую, — сказал я. — Но не возвращайся. Больше не верю.
Она взяла чемодан, посмотрела на меня, как будто хотела что-то сказать, но не сказала. Дверь хлопнула, и я остался один. Снова.
Прошел месяц
Я не знаю, где она, с Толей или одна. Андрей говорит, что я правильно сделал, что нельзя держать того, кто не хочет быть твоим. Но по ночам я все еще слышу ее смех, вижу ее глаза, когда она говорила, что я ее маяк. И я думаю: может, это я ее не видел? Может, это я задыхался в нашей жизни, но не замечал? Но потом я вспоминаю ее ложь, ее “Клены”, ее Толю, и понимаю: маяк не светит тому, кто хочет плыть в другую сторону.
Я начал ходить в спортзал. Поменял шторы в гостиной. Выкинул ее свечи. Жизнь идет, и я учусь жить без нее. Но иногда, глядя в окно, я вижу дождь и думаю: а что, если? И тут же отвечаю себе: нет. Хватит. Я больше не тот, кто верит лисьим сказкам.
Прошло полгода
Дни тянулись, как вагоны товарняка, но я научился не оглядываться. Квартира больше не пахла ее духами, и я перестал вздрагивать от каждого звонка, ожидая, что это Алёна. Андрей твердил, что я молодец, что держусь, но я знал: внутри я все еще разгребал обломки. Пока не встретил Леру.
Это случилось случайно, в кофейне, где я стал завсегдатаем. Она сидела за столиком у окна, с ноутбуком, заваленным стикерами, и хмурилась, будто спорила с экраном. Рыжие волосы, веснушки, джинсовая куртка с потрепанными рукавами — она была как глоток воздуха в душной комнате.
Я подсел, спросил, не мешаю ли, и через полчаса мы уже ржали над ее историями про клиентов, которые заказывают “латте без кофеина, но с кофе”. Лера работала дизайнером, любила горький шоколад и ненавидела, когда ее называли Валерией. “Это как будто я старушка из паспортного стола,” — смеялась она, и я впервые за долгое время почувствовал, что могу дышать свободно.
Мы начали встречаться. Ничего серьезного, просто кофе, прогулки, иногда кино. Но с ней было легко. Она не играла, не пряталась за масками, не строила из себя лисицу, как Алёна. Лера была прямой, как стрела: если злилась, говорила в лоб, если хотела обнять — обнимала, не думая, как это выглядит со стороны. И я, черт возьми, начал оживать.
Однажды вечером мы сидели у меня на балконе. Лето только началось, воздух пах сиренью, а Лера, завернувшись в мой старый плед, рассказывала, как в детстве боялась пауков, но однажды поймала одного и назвала его Борисом. Я смотрел на нее, на ее смеющиеся глаза, и думал: вот оно, настоящее. Не маяк, не буря — просто тихая гавань, где не нужно гадать, предадут тебя или нет.
— Макс, ты чего молчишь? — Она ткнула меня локтем, и плед соскользнул с ее плеча. — Опять в космос улетел?
— Думаю, — сказал я, глядя на нее. — Думаю, что ты… ну, как будто из другой жизни. Из той, где все просто.
Она прищурилась, улыбнулась той своей улыбкой, от которой у меня внутри что-то теплело.
— Просто, говоришь? — Она наклонилась ближе, ее волосы пахли мятным шампунем. — А ты мне нравишься, Максим. Даже когда ты такой… задумчивый.
Я поцеловал ее. Не потому, что хотел что-то доказать или забыть Алёну. Просто потому, что хотел. Ее губы были мягкими, теплыми, и в тот момент я понял: я больше не тону. Я плыву.
Через пару недель я случайно увидел Алёну. В супермаркете, у полки с крупами. Она стояла, выбирая гречку, и выглядела… обычной. Не той роковой женщиной, что ушла за “большим”, а просто уставшей, с легкими морщинами у глаз.
Рядом не было Толи, и я вдруг подумал: а что, если он ее тоже кинул? Но мне уже было все равно. Я прошел мимо, не остановившись, с тележкой, где лежали продукты для ужина с Лерой. Алёна меня не заметила, и я не стал окликать. Зачем? Она — прошлое, как старый билет в кармане, который пора выбросить.
Теперь я сижу на кухне, Лера напротив, режет овощи для салата, напевая что-то под нос. Ее веснушки светятся под лампой, нож в ее руке мелькает, как будто она танцует. Я смотрю на нее и понимаю: я не просто пережил бурю. Я нашел новый берег. И, черт возьми, он мне нравится.
— Эй, Макс, — Лера смотрит на меня, приподняв бровь. — Ты опять в космосе? Помоги лучше с огурцами.
Я смеюсь, встаю, беру нож. Жизнь идет дальше, и я иду с ней. Не оглядываясь.