— Да пошли вы все к черту! — Марина швырнула телефонную трубку на диван так, что пружины жалобно скрипнули. — Надоели!
Виктор даже не поднял глаз от газеты. Только плечи чуть ссутулились — верный признак того, что сейчас начнется разговор, которого он боится больше налоговой проверки.
— Опять твоя мамаша? — буркнул он в газетный лист, делая вид, что читает курс доллара третий раз подряд.
— Не мамаша, а свекровь драгоценная! — Марина прошлась по комнате, как тигрица по клетке. Сорок пять лет, а все еще красивая — высокие скулы, темные волосы без единой седины, только морщинки у глаз выдавали возраст. — Знаешь, что она мне сейчас сказала?
Виктор молчал. Опыт подсказывал: лучше переждать бурю.
— Спрашивает, какой прописке я собираюсь научить детей! — голос Марины звенел, как разбитое стекло. — Мол, они же не знают, где их корни, где их настоящий дом!
Теперь Виктор отложил газету. Лицо у него было серое, уставшее. В свои пятьдесят он выглядел старше — работа в банке, постоянные стрессы, а теперь еще и эти семейные разборки.
— Марин, она же не со зла...
— Не со зла?! — Марина развернулась к нему всем телом. — Двадцать лет, Витя! Двадцать лет я выслушиваю эти намеки! То я готовлю не так, то детей воспитываю неправильно, то вообще — чужая в вашей семье!
В коридоре послышались шаги. В дверях появилась Настя — семнадцать лет, длинные русые волосы, серьезные глаза отца. За ней стеснительно жался младший, Артем — четырнадцать, весь в мать, только более мягкий, чувствительный.
— Мам, что случилось? — Настя посмотрела на родителей с тревогой. Она уже привыкла к этим сценам, но каждый раз надеялась, что в этот раз все будет по-другому.
— Ничего не случилось, — сухо ответила Марина. — Просто бабушка Клавдия опять решила нас всех построить.
Артем поежился. Он боялся семейных скандалов больше контрольных по математике.
— А что она сказала? — тихо спросил он.
Виктор тяжело вздохнул и встал с кресла. Подошел к окну, стал смотреть на серый двор, где играли соседские дети.
— Она сказала, что вы должны знать свои корни, — медленно произнес он. — Что прописка в городе — это не настоящее. Что настоящий дом там, где наши предки жили веками.
— А где это? — заинтересовалась Настя.
— В деревне Сосновка. Там дом родительский стоит пустой уже пять лет, как дед умер. Мама хочет, чтобы мы туда переехали.
Марина фыркнула:
— Ага! Переехали! А работу где искать? Школу для детей? Больницу, наконец?
— Мам, а может, правда, стоит посмотреть? — неожиданно подала голос Настя. — Я никогда деревню не видела. Только на картинках.
Марина с изумлением посмотрела на дочь:
— Ты что, серьезно?
— Ну да. А что? Интересно же! У нас там и речка есть, и лес...
— И комары размером с вертолет, и туалет на улице, и воды горячей нет! — выпалила Марина.
Виктор повернулся от окна:
— Марина, она просто хочет, чтобы дети знали, откуда они родом. Это нормально.
— Нормально?! — Марина вскинула руки. — Нормально, когда твоя мать каждый раз намекает, что я плохая жена, потому что не хочу жить в ее деревне? Нормально, когда она при детях говорит, что городские — это выродки без души?
Настя нахмурилась:
— Бабушка так говорила?
— Не своими словами, но смысл тот же, — устало ответила Марина. — Она считает, что настоящая семья должна жить там, где жили их предки. А я, получается, эту традицию ломаю.
Артем подошел к матери, обнял ее за талию:
— Мам, а давай съездим просто посмотреть? На выходных?
Марина посмотрела на сына — его глаза светились любопытством. Потом на дочь — та кивала в поддержку брата. Потом на мужа — тот стоял, опустив руки, и в его позе читалась вечная усталость от этих споров.
"А ведь он прав, — подумала она. — Дети должны знать, откуда они. Только почему это всегда подается как упрек мне?"
— Ладно, — сказала она наконец. — Съездим. Но условие: никаких разговоров о переезде. Просто посмотрим, где папа рос.
Виктор облегченно выдохнул:
— Спасибо, Марин.
— Только, — она подняла палец, — если твоя мать хоть слово скажет о том, какая я плохая городская штучка, я развернусь и уеду. И детей заберу.
— Не скажет, — пообещал Виктор, хотя сам в этом не был уверен.
Настя захлопала в ладоши:
— Ура! Я наконец увижу деревню!
А Марина стояла у окна и думала: "Прописка... Какая глупость. Дом там, где любят. А любят ли меня в той Сосновке?"
Телефон опять зазвонил. Виктор взял трубку:
— Алло? Да, мама, это я... Да, договорились... В субботу приедем... Что? Нет, Марина согласилась сама...
Он посмотрел на жену и тихо добавил:
— Мама, пожалуйста, никаких нравоучений. Хорошо?
Марина усмехнулась и подумала: "Посмотрим, хватит ли у тебя характера ее остановить, когда она начнет".
А в трубке слышался довольный голос свекрови:
— Вот и славно! Наконец-то дети узнают, что такое настоящая жизнь!
Марина отвернулась к окну. Настоящая жизнь... А что, их жизнь в городе ненастоящая, что ли?
"Ничего, — думала она, глядя на играющих детей во дворе. — Посмотрим, кто кого переупрямит".
Суббота выдалась дождливой. Старенькая "десятка" Виктора с трудом пробиралась по разбитой грунтовке, ведущей в Сосновку. Марина сидела рядом с мужем, напряженная, как струна. Дети на заднем сиденье с любопытством разглядывали пейзаж — бесконечные поля, перелески, покосившиеся заборы редких домишек.
— Папа, а где речка? — спросил Артем.
— За деревней, увидишь, — Виктор крутил руль, объезжая глубокую яму. — Там мы с дедом рыбу ловили.
Сосновка встретила их унылым видом: половина домов пустовала, в огородах буйствовали сорняки, только кое-где виднелись старушки у калиток. Дом родителей Виктора стоял в конце улицы — добротный, но запущенный, с покосившейся крышей и облезлой краской на ставнях.
У крыльца их уже ждала Клавдия Петровна — семидесятилетняя женщина в выцветшем платке, с жесткими чертами лица и острым взглядом.
— Наконец-то! — воскликнула она, обнимая Виктора. — А я уж думала, не передумали ли.
Детей она расцеловала от души, а Марину встретила сдержанным кивком:
— Здравствуй, Марина. Как доехали?
— Нормально, — коротко ответила Марина, оглядывая двор с покосившимся сараем и заросшими грядками.
Клавдия Петровна провела их в дом. Внутри пахло сыростью и нафталином. Мебель советских времен, потускневшие обои, старые фотографии на стенах.
— Ну что, дети, вот он — ваш настоящий дом, — торжественно произнесла бабушка. — Здесь ваш папа рос, здесь ваши прадеды жили.
Настя с интересом разглядывала фотографии:
— Папа, это ты маленький? Какой смешной!
— Смешной, — усмехнулась Клавдия Петровна. — А между прочим, в десять лет уже корову доить умел и дрова колол.
Марина поморщилась — началось.
— А сейчас дети что умеют? — продолжала свекровь. — Только в телефоны пялиться да по магазинам ходить. Никакого понятия о настоящем труде!
— Мама, — предупреждающе произнес Виктор.
— Что "мама"? Правду говорю! — не унималась Клавдия Петровна. — В городе-то что за жизнь? Суета сплошная, соседей не знаешь, земли под ногами нет...
Марина сжала кулаки, но промолчала. Дети смущенно переглядывались.
— Бабушка, а покажешь нам речку? — попросил Артем, чувствуя напряжение.
— Конечно, внучек! Только обедать сначала будем. Я борща наварила, пирожков напекла. Не то что в ваших городских кафе — тут все натуральное!
За обедом свекровь не переставала восхвалять деревенскую жизнь и критиковать городскую. Марина молча ела борщ — надо признать, вкусный — и считала минуты до отъезда.
— А знаете что, — вдруг сказала Клавдия Петровна, — я тут подумала... Дом-то большой, пустует зря. Может, вы сюда переедете? Детей в местную школу определим, Витя работу в районе найдет...
— Мама, мы же говорили... — начал Виктор.
— Какую работу? — резко спросила Марина. — Где здесь работа?
— Найдется! В районе, в совхозе... А ты, Марина, огород заведешь, хозяйство. Вот это и будет настоящая женская доля!
Марина встала из-за стола:
— Все! Хватит! Дети, собираемся. Едем домой.
— Марина, подожди! — Виктор схватил ее за руку.
— Нет! Я не буду больше это слушать! — Марина вырвала руку. — Двадцать лет твоя мать считает меня неполноценной! Двадцать лет я не умею готовить, не умею детей воспитывать, не умею быть женой!
— Да что ты выдумываешь! — возмутилась Клавдия Петровна.
— Выдумываю?! — голос Марины дрожал от ярости. — А кто сказал на свадьбе, что городские девки семью создавать не умеют? А кто при детях заявлял, что они растут избалованными, потому что я им потакаю?
Дети сидели ошарашенные. Настя побледнела, Артем готов был заплакать.
— Мама, не надо... — шепнула Настя.
Но Марина уже не могла остановиться:
— А сейчас еще и работу мне найдете! В совхозе! Я, между прочим, кандидат наук, у меня своя лаборатория!
— Подумаешь, лаборатория! — фыркнула Клавдия Петровна. — А борщ сварить не можешь!
— Не могу?! — Марина схватила половник и швырнула его на стол. — Да я готовлю лучше тебя! Только не хвастаюсь этим на каждом углу!
Воцарилась тишина. Дети смотрели на мать с ужасом — они никогда не видели ее такой.
Вдруг Клавдия Петровна поднялась с места, лицо у нее стало каменным:
— А знаешь что, милая... Хватит!
Все замерли. Марина медленно повернулась к свекрови:
— Что?
— Хватит мне голову морочить! — голос Клавдии Петровны стал жестким, властным. — Двадцать лет я терплю твои капризы! Двадцать лет смотрю, как ты моего сына от семьи отваживаешь!
Марина почувствовала, как внутри все холодеет:
— Что вы говорите...
— То и говорю! — Клавдия Петровна подошла к ней вплотную. — Думаешь, я слепая? Витька стал чужим совсем! Раньше каждые выходные приезжал, а теперь — раз в год, да и то с боем!
— Мама, прекрати, — предупреждающе сказал Виктор.
— Не прекращу! — старуха развернулась к сыну. — Ты посмотри на себя! На детей своих посмотри! Артемка — как девчонка, чуть что — в слезы. А Настька — нос задирает, думает, она тут самая умная!
Настя побледнела:
— Бабушка, я не...
— Молчи! — рявкнула Клавдия Петровна. — Это мать твоя вас так воспитала! В городе своем поганом! Никого не уважаете, старших не слушаете!
Марина встала, руки у нее тряслись:
— Как вы смеете так говорить о моих детях!
— О твоих?! — хохотнула свекровь. — А где они, когда дедушка умирал? Где были, когда я одна хоронила, одна поминки справляла?
— Мы не знали...
— Врешь! — Клавдия Петровна ткнула пальцем в Марину. — Знали! Только тебе наплевать было! Лишь бы Витьку от нас подальше держать!
Виктор схватился за голову:
— Мама, ну зачем ты...
— Зачем?! — старуха повернулась к сыну, и в глазах у нее полыхал огонь. — Да потому что надоело мне молчать! Надоело притворяться, что все хорошо!
Она подошла к Артему, который жался к стене:
— Ты хоть знаешь, как дедушку твоего звали? А? Молчишь? Конечно, мамаша твоя не рассказывала!
— Клавдия Петровна, вы переходите все границы! — Марина подскочила к свекрови.
— Какие границы?! — завопила та. — Это ты границы переходишь! Двадцать лет моего сына от меня отбиваешь! Думаешь, я не вижу? Каждый раз, когда я звоню, ты морду кислую делаешь! Каждый раз детям внушаешь, что бабушка плохая!
— Это неправда!
— Правда! — Клавдия Петровна схватила со стола фотографию. — Вот он, дом наш! Вот корни ваши! А ты что делаешь? Детей в асфальтовых джунглях растишь! Без Бога, без совести!
Настя заплакала:
— Папа, поехали домой...
— Никуда не поедете! — заорала бабушка. — Пока не выясним все до конца! Пока не скажете, где будете жить!
Виктор встал между женщинами:
— Мама, успокойся!
— Не успокоюсь! — она оттолкнула сына. — Или они здесь остаются, или я их больше знать не хочу!
— Что?! — Марина не поверила своим ушам.
— То и говорю! — Клавдия Петровна выпрямилась во весь рост. — Либо переезжаете сюда, либо вы мне не семья! Хватит этой городской заразы!
Артем всхлипнул и выбежал из дома. Настя кинулась за ним.
— Ну все! — Марина схватила сумку. — Все! Виктор, мы уезжаем!
— Марина, подожди...
— Не подожду! — она развернулась к свекрови. — Вы хотели правды? Получите! Я вас ненавижу! Ненавижу за то, что двадцать лет отравляете нам жизнь! За то, что из мужа делаете слабака, а детей пугаете своей злобой!
— Да как ты смеешь...
— Смею! — Марина шагнула к Клавдии Петровне. — И знаете что? Вы останетесь здесь одна! Как хотели! В своей прекрасной деревне, со своими корнями! А мы уедем и никогда больше сюда не вернемся!
— Витя! — завопила старуха. — Ты слышишь, что твоя жена говорит?!
Виктор стоял посередине комнаты, лицо у него было серое:
— Я слышу, мама. И знаешь что? Она права.
— Что?!
— Она права, — повторил он тихо. — Двадцать лет ты нас мучаешь. Двадцать лет я разрываюсь между вами. Хватит.
Клавдия Петровна осела на стул:
— Витя... сынок...
— Прощай, мама, — он взял Марину под руку. — Пойдем, дети в машине ждут.
Они вышли, хлопнув дверью. За спиной слышался плач старухи, но Марина не оборачивалась.
В машине дети сидели молча, заплаканные. Виктор завел двигатель.
— Папа, а мы правда больше никогда не приедем? — тихо спросил Артем.
— Не знаю, сын, — устало ответил Виктор. — Не знаю.
Марина смотрела в окно на проплывающие мимо поля. "Вот и закончилась эта история с пропиской, — думала она. — Остались мы без корней. Но зато — без цепей".
А в доме за ними Клавдия Петровна сидела одна среди фотографий и думала о том, что победа иногда хуже поражения. Особенно когда остаешься совсем одна с этой победой.