Тени от хрустальной люстры дрожали на стенах, словно стая перепуганных птиц. В ресторане гудели голоса, звенели бокалы, и где-то вдалеке оркестр наяривал что-то томное, почти похоронное. Егор поправил галстук, чувствуя, как ткань душит горло.
Он стоял у входа в гостевую комнату, сжимая в руке бокал с виски, который уже давно перестал быть холодным. Пятьдесят лет. Юбилей. Полвека жизни, а он всё ещё не знал, как правильно завязывать этот чёртов узел.
— Егор, ты где пропал? — голос Светы, звонкий, с лёгкой хрипотцой, вырвал его из размышлений. Она стояла в дверях банкетного зала, в облегающем платье цвета спелой вишни, с улыбкой, которая всегда казалась ему слишком яркой, почти театральной. — Иди сюда, Марк с Настей уже тост готовят!
Егор кивнул, но что-то в её взгляде — мимолётная искра, ускользающая, как мыльный пузырь, — заставило его замереть. Он знал Свету двадцать лет. Двадцать лет её смеха, её привычки грызть соломинку, когда нервничает, её манеры поправлять волосы, когда хочет казаться непринуждённой. Но сегодня в ней было что-то чужое. Как будто она играла роль, которую он не заказывал.
— Иду, — буркнул он, но вместо того чтобы следовать за ней, шагнул к гостевой комнате. Дверь была приоткрыта, и оттуда доносился приглушённый смех. Низкий, мужской. Знакомый. Егор замер, прислушиваясь. Сердце стукнуло раз, другой, словно пробуя ритм, который вот-вот сорвётся в пропасть.
Егор был человеком привычек. Каждое утро он варил кофе в старой турке, которую привёз из Турции ещё в девяностых. Каждое воскресенье он выгуливал их лабрадора, Барона, даже если дождь лил, как из ведра. Он был инженером, любил порядок, чертежи, где каждая линия на своём месте.
Света же была хаосом. Она могла забыть выключить плиту, но никогда не забывала, как заставить его смеяться. Егор любил её за это. За её лёгкость, за её умение превращать серый день в карнавал. Но в последние годы что-то изменилось. Она стала чаще уезжать "к подругам", задерживаться на работе, а её телефон всё чаще мигал уведомлениями, которые она тут же смахивала с экрана.
Марк, их кум, был полной противоположностью Егора. Высокий, с густой шевелюрой, которая, казалось, никогда не седела, он говорил громко, шутил рискованно и всегда был в центре внимания. Егору он нравился — поначалу. Марк умел разрядить обстановку, умел слушать, умел быть "своим". Но иногда Егор ловил его взгляд — слишком долгий, слишком цепкий, когда тот смотрел на Свету. И каждый раз Егор отмахивался от этого чувства, как от назойливой мухи. "Кум всё-таки, крестил нашу Машу. Не выдумывай, Егор".
Настя, жена Марка, была другой. Тихая, с мягкими чертами лица и глазами, которые всегда казались немного грустными. Она любила вышивать, собирать пазлы и говорить о книгах. Егору она напоминала его мать — такая же спокойная, но с внутренней силой, которую не сразу заметишь. Иногда он замечал, как Настя смотрит на Марка — с любовью, но и с какой-то затаённой тревогой. Как будто она знала что-то, чего не знал он.
— Свет, ты где? — Марк появился в дверях банкетного зала, его голос перекрыл гул толпы. Он держал бокал шампанского, и пузырьки в нём искрились, как звёзды в июльскую ночь. — Тост без тебя не начнём!
Света рассмеялась, её каблуки застучали по паркету, и она исчезла в толпе, оставив за собой шлейф духов — сладкий, с ноткой ванили. Егор сделал глоток виски. Жидкость обожгла горло, но не согрела. Он двинулся к гостевой комнате, ведомый каким-то смутным предчувствием, как зверь, почуявший опасность.
Дверь скрипнула, когда он толкнул её. Внутри было темно, только свет от уличных фонарей пробивался через шторы, рисуя на полу полосы, похожие на клетку. И там, в углу, у дивана, он увидел их.
Света сидела на краю, её платье задралось чуть выше колен, а Марк стоял перед ней, слишком близко. Его рука лежала на её плече, пальцы медленно скользили по её коже, а она не отстранялась. Их голоса были тихими, почти шепотом, но Егор услышал достаточно.
— …хватит, Марк, нас могут увидеть, — Света говорила с улыбкой, но в её голосе была не тревога, а игривость.
— А что, боишься? — Марк наклонился ближе, его губы почти касались её уха. — Егор занят тостами, а Настя… Настя не заметит.
Егор замер. Мир вокруг него сжался до этой комнаты, до этого момента. Он хотел ворваться, кричать, разбить что-нибудь — бокал, их лица, свою жизнь. Но ноги словно приросли к полу. Он смотрел, как Марк наклоняется ещё ближе, как его рука скользит по талии Светы, как она смеётся — тихо, почти неслышно, но этот смех резал Егора, как нож.
"Как я мог не видеть? Все эти вечера, когда она "задерживалась" — подумал Егор. — Все эти звонки, которые она сбрасывала. Её улыбки, которые казались мне такими родными. Это было не для меня. Это было для него. Для Марка. Кума. Друга. Предателя. А я? Я кто теперь? Дурак? Жертва? Или просто человек, который слишком долго верил в сказку?"
Егор отступил назад, дверь тихо скрипнула, но они не заметили. Он вернулся в зал, где гости уже поднимали бокалы. Настя стояла у стола, её пальцы нервно теребили край салфетки. Она посмотрела на Егора, и в её глазах мелькнула тень — как будто она знала. Знала всё.
— Егор, ты бледный, — сказала она тихо, подходя ближе. — Что-то случилось?
Он хотел сказать. Хотел выложить всё — про Свету, про Марка, про эту чёртову комнату. Но вместо этого только покачал головой.
— Устал, — соврал он. — Пятьдесят лет, знаешь ли, не шутка.
Настя кивнула, но её взгляд был слишком внимательным, слишком понимающим. Она знала. Может, не всё, но достаточно. И в этот момент Егор понял, что они с Настей — союзники. Два человека, которых предали те, кому они доверяли больше всего.
Вечер тянулся, как бесконечная агония. Света вернулась в зал, её щёки горели, а глаза блестели, как у кошки, поймавшей мышь. Марк шутил, тостовал, обнимал Настю за плечи, и никто — никто! — не замечал, как мир Егора рушится на куски.
— Света, можно тебя на минуту? — Егор поймал её у бара, его голос был спокойным, но внутри всё кипело.
— Конечно, милый, — она улыбнулась, но в её улыбке было что-то натянутое, как струна, готовая лопнуть.
Они вышли на террасу. Ночной воздух был холодным, пахло мокрой травой и далёким дымом. Егор смотрел на неё, на её идеально уложенные волосы, на её губы, которые он целовал тысячу раз. И всё, что он мог думать, — как эти губы касались Марка.
— Света, — начал он, и его голос дрогнул, но он заставил себя продолжить. — Ты мне что-нибудь хочешь сказать?
Она замерла. Её рука, державшая бокал, слегка качнулась, и вино плеснулось на пол.
— О чём ты, Егор? — её тон был лёгким, но глаза выдали её. Они бегали, искали выход.
— Я видел вас. В гостевой комнате. С Марком.
Молчание. Тяжёлое, как бетонная плита. Света открыла рот, но слова застряли. Она поставила бокал на перила, её пальцы дрожали.
— Егор, это не то, что ты думаешь…
— Не то? — он шагнул ближе, его голос стал громче, почти криком. — Ты сидела там, с ним, и он… он трогал тебя, Света! А ты смеялась! Это что, игра такая? Двадцать лет брака — и для тебя это игра?
— Егор, пожалуйста, не кричи, — она оглянулась, как будто боялась, что кто-то услышит. — Я… я не знаю, как это объяснить.
— Тогда не объясняй. Просто скажи. Это было раз? Или… сколько? Сколько, Света?
Она молчала. Её лицо побледнело, и в этот момент Егор понял — это не раз. Это длилось. Месяцы. Может, годы. Он повернулся, чтобы уйти, но она схватила его за руку.
— Егор, подожди! Я… я не хотела, чтобы ты узнал. Это было ошибкой, я…
— Ошибкой? — он вырвал руку. — Ошибкой было доверять тебе. И ему. Кум, Света! Наш кум! Ты хоть понимаешь, что ты натворила?
Настя нашла Егора позже, у выхода из ресторана.
— Егор, я всё знаю… — её голос был мягким, но в нём чувствовалась злость.
Он посмотрел на неё, и в её глазах увидел своё отражение — усталое, разбитое, но всё ещё готовое бороться.
— Ты знала? — спросил он хрипло.
— Догадывалась, — Настя вздохнула, её пальцы сжали сумочку. — Марк… он всегда был таким. Очаровательный. Но пустой. Я думала, что смогу его удержать. Но он… он выбрал её.
Егор кивнул. Они стояли молча, два человека, которых связала боль. И в этот момент он понял, что жизнь не закончилась. Она изменилась. Стала острее, больнее, но всё ещё была его.
— Что ты будешь делать? — спросила Настя.
Егор затушил сигарету о стену. Его лицо было твёрдым, как гранит.
— Жить, — сказал он. — И ты тоже.
Она улыбнулась — впервые за вечер. И в этой улыбке была надежда. Не на прошлое, а на что-то новое. Что-то, что они оба ещё могли построить.
Ночной воздух на террасе ресторана был густым, словно пропитанным их словами, их болью. Егор смотрел на Настю, её силуэт в тусклом свете фонарей казался хрупким, но в её плечах была решимость, которой он не замечал раньше. Она не плакала, не ломала рук — просто стояла, сжимая сумочку, как щит. Егор затушил сигарету, чувствуя, как горький дым оседает в лёгких, и понял, что тишина между ними — это не конец, а начало. Начало чего-то, что он ещё не мог назвать.
"Я думал, что знаю её. Свету — подумал Егор. — Двадцать лет — это же целая жизнь. Я знал, как она морщит нос, когда пробует новое вино, как напевает под нос, когда моет посуду. Но я не знал её. Не знал, что она может так лгать. А Марк? Кум, крестивший нашу дочь. Он пил моё вино, смеялся за моим столом, а потом… потом брал мою жену. Но хуже всего — я сам. Я, который не видел. Не хотел видеть. А теперь? Теперь я вижу всё."
В зале гремела музыка, кто-то пьяно смеялся, но для Егора это был лишь шум, фон, который не мог заглушить его мыслей. Он вернулся внутрь, чувствуя, как каждый шаг отдаётся в груди, как молот по наковальне. Света стояла у бара, всё ещё с бокалом в руке, но теперь её улыбка была другой — натянутой, как маска, готовая треснуть. Марк был рядом, рассказывал очередную байку, и гости вокруг него хохотали, не замечая, как его рука невзначай касалась локтя Светы.
Егор остановился в нескольких шагах. Его взгляд встретился с её, и на мгновение мир замер. В её глазах была паника — не театральная, не наигранная, а настоящая, как у загнанного зверя.
— Егор, — начала она, шагнув к нему, но он поднял руку, останавливая её.
— Не здесь, — сказал он тихо, но так, что она услышала. — Не при всех.
Марк повернулся, его брови приподнялись в деланном удивлении.
— Егор, брат, ты чего такой мрачный? Юбилей же! — он хлопнул Егора по плечу, но тот не шелохнулся.
— Брат, — повторил Егор, и в его голосе было столько яда, что Марк замолчал. — Интересное слово. Брат.
Гости вокруг начали оборачиваться, чуя неладное. Настя появилась из толпы, её лицо было спокойным, но пальцы так сильно сжимали сумочку, что суставы побелели.
— Егор, давай выйдем, — тихо сказала она, но её голос дрожал, как лист на ветру.
— Нет, — отрезал он. — Пусть все услышат. — Он повернулся к Свете, его глаза горели, но голос оставался ровным, почти холодным. — Сколько, Света? Сколько ты спала с ним за моей спиной?
Зал затих. Кто-то кашлянул, кто-то поставил бокал на стол с громким стуком. Света открыла рот, но слова не шли. Её лицо стало белым, как скатерть на столе.
— Егор, ты… ты что несёшь? — Марк попытался рассмеяться, но смех вышел фальшивым, как дешёвая бижутерия. — Это шутка, да?
— Шутка? — Егор шагнул к нему, и Марк невольно отступил. — Я видел вас. В гостевой комнате. Ты трогал мою жену, Марк. Мою. Жену.
Гул голосов поднялся, как волна. Кто-то шептался, кто-то ахнул. Света схватила Егора за рукав, её ногти впились в ткань пиджака.
— Егор, пожалуйста, не надо! — её голос сорвался на крик. — Это… это было не так! Это было…
— Что? Ошибка? — он вырвал руку, его лицо исказилось от боли и ярости. — Ошибка — это забыть купить хлеб. А это, Света, это предательство.
Настя стояла неподвижно, её глаза были прикованы к Марку. Она не плакала, не кричала, но её молчание было громче любого скандала. Марк повернулся к ней, его лицо побледнело.
— Настя, я… — начал он, но она перебила его.
— Не надо, Марк, — её голос был тихим, но резал, как лезвие. — Я всё знала. Думала, что смогу закрыть глаза. Но не могу. Не хочу.
"Я любила его. Любила его смех, его манеру закидывать ногу на ногу, когда читает газету. — подумала Настя. —Любила, как он называл меня "солнышко", даже когда я злилась. Но он никогда не был моим. Не полностью. Я видела, как он смотрит на других. На Свету. Я молчала, потому что боялась остаться одна. Но теперь… теперь я не боюсь. Я устала быть тенью."
Прошёл час. Гости уже разошлись и официанты убирали столы, звеня посудой. Егор сидел на террасе, когда к нему подошла Света.
— Егор, — начала она, её голос был хриплым, как после долгого плача. — Я не хотела, чтобы так вышло. Я… я запуталась.
Он посмотрел на неё. Её лицо, такое знакомое, теперь казалось чужим. Как будто маска, которую она носила годами, наконец спала.
— Запуталась? — он усмехнулся, но в этом звуке не было веселья. — Ты не запуталась, Света. Ты выбрала. Ты выбрала его. А я… я был слеп.
— Я люблю тебя, Егор, — она шагнула ближе, её глаза блестели от слёз. — Это было глупостью. Это ничего не значит.
— Ничего? — он встал, его тень нависла над ней. — Двадцать лет, Света. Наша дочь. Наш дом. Это ничего не значит?
Она молчала, её губы дрожали, но она не нашла слов. Егор повернулся и пошёл прочь, его шаги эхом отдавались в ночи.
Прошёл месяц
Егор снял квартиру в центре города. Небольшую, с обшарпанными обоями и скрипучим паркетом, но свою. Он начал бегать по утрам, хотя раньше ненавидел спорт. Начал читать книги, которые пылились на полках годами. Он учился жить заново, шаг за шагом, как ребёнок, который только учится ходить.
Настя уехала к сестре в другой город. Она писала Егору длинные сообщения, рассказывая о том, как собирает пазлы и пьёт травяной чай по вечерам. В её словах была лёгкость, которой он не слышал раньше. Они не говорили о прошлом, но их переписка стала чем-то большим, чем просто поддержкой. Это было понимание. Два человека, которые знали, каково это — потерять всё и всё же найти силы идти дальше.
Света пыталась вернуть Егора. Она звонила, писала, приходила к его новой квартире с букетом ромашек — его любимых. Но каждый раз, глядя на неё, он видел не жену, а ту сцену в гостевой комнате. И каждый раз он закрывал дверь.
Марк остался один. Его обаяние, его шутки больше не работали. Он звонил Насте, умолял вернуться, но она не отвечала. Он приходил к Егору, пытался объясниться, но Егор лишь смотрел на него — холодно, как на чужого. И Марк, всегда такой уверенный, вдруг стал казаться меньше, тише, словно его харизма выцвела, как старый плакат.
"Я не знаю, что будет дальше. Может, я никогда не прощу. — размышлял Егор. —Может, никогда не забуду. Но я живу. Каждое утро я встаю, варю кофе, гуляю с Бароном. И с каждым днём боль становится чуть меньше. Не исчезает, но становится… терпимой. Я не тот Егор, что был год назад. И, может, это к лучшему."
Егор стоял у окна своей новой квартиры, глядя на город, который просыпался под первыми лучами солнца. В руке был телефон, на экране — сообщение от Насти: "Прочитала новую книгу. Хочешь, расскажу?" Он улыбнулся. Впервые за долгое время это была настоящая улыбка, не натянутая, не для других. Он набрал ответ: "Расскажи. И, может, приедешь? Погуляем с Бароном."
Он нажал "отправить" и почувствовал, как что-то внутри него — не сломалось, а раскрылось. Как цветок, который долго ждал солнца. Жизнь не закончилась. Она только начиналась.