«— Ты где шарахаешься? У меня родители сидят голодные!» — голос Андрея, резкий и недовольный, впился в ухо Ольги сквозь шум маршрутки. Она инстинктивно отодвинула телефон.
«Андрей, я только от Людмилы Петровны. У нее приступ был, «Скорую» вызывала, дождалась, все объяснила…» — начала Ольга, пытаясь перекричать гул двигателя и грохот по разбитой дороге.
«Мне твои оправдания не нужны!» — перебил он. — «Я тебе полчаса назад звонил! Где ты была? Шлялась где-то? Родители приехали из области, устали, ждут ужина, а ты… как всегда!»
Ольга сжала телефон так, что костяшки пальцев побелели. Усталость, накопившаяся за день, смешалась с горькой обидой. «Шлялась»? Она с восьми утра на ногах. Сначала смена в парикмахерской, где клиентки требовали невозможного и капризничали, потом – к Людмиле Петровне, одинокой соседке снизу, у которой снова прихватило сердце. Старушка боялась врачей, умоляла не звонить в «Скорую», но Ольга настояла. Ждать фельдшера пришлось почти час, успокаивая дрожащие руки Людмилы Петровны и слушая ее тихий, прерывистый плач от страха и беспомощности.
«Я не шляюсь, Андрей, — проговорила она, стараясь говорить ровно. — Я помогала человеку. Я сейчас еду, минут через двадцать буду. Купила все для ужина еще утром.»
«Двадцать минут?! Они уже слюной давятся! Ты вообще думаешь о семье? Или только о чужих старухах?» — его голос стал еще громче, ядовитее. — «Быстро домой! И чтобы стол ломился!»
Щелчок в трубке. Он бросил. Ольга опустила руку с телефоном на колени, глядя в запотевшее окно маршрутки. Мимо мелькали мокрые огни фонарей, серые стены домов. В глазах застыли предательские слезы. «Чужие старухи»… Людмила Петровна, которая когда-то сидела с их Сашенькой, пока Ольга с Андреем вкалывали на двух работах, чтобы купить эту однушку. Которая всегда угощала малыша пирожками и рассказывала сказки. Для Андрея она стала обузой, как только перестала быть полезной.
Маршрутка резко затормозила на ее остановке. Ольга выскочила, едва не поскользнувшись на мокром асфальте. Дождь, начавшийся еще днем, накрапывал мелкой, противной изморосью. Она поправила тяжелую сумку с продуктами и почти побежала к своему дому, пятиэтажке из серого кирпича. Мысли путались: что быстренько приготовить? Пельмени в морозилке есть, но Андрей скажет – развели понты, а сами пельменями гостей кормим. Салат «Оливье»? Но картошку варить, яйца, колбасу резать… времени нет. Пожарить картошки с грибами? Грибы свежие она купила, думая как раз про свекровь, которая их любит…
Ольга влетела в подъезд, содрогаясь от сырости и напряжения. Лифт, вечный мученик, как назло, застрял на пятом этаже. Со вздохом она рванула по лестнице на третий. Открыла дверь – и сразу накрыла волна теплого, но тяжелого воздуха, смешанного с запахом дешевого мужского одеколона ее свекра и чем-то еще… перегаром? В крошечной прихожей теснились чьи-то чужые ботинки, на вешалке висело старое драповое пальто свекрови. Из комнаты доносились громкие голоса – Андрей что-то рассказывал, смеялся неестественно громко, свекор бубнил в ответ.
«О! Наконец-то!» — Андрей появился в дверном проеме. Улыбка на его лице была натянутой, глаза – холодными. — «Родители уже думали, что ты к завтраку вернешься. Где пропадала-то?»
Ольга промолчала, снимая мокрый плащ и стараясь не смотреть на него. Она прошла на кухню, тесную, заставленную мебелью. Свекровь, Валентина Семеновна, сидела на единственном стуле, курила у открытой форточки. Ее лицо, всегда недовольное, сейчас было особенно кислым.
«Здравствуйте, Валентина Семеновна, — тихо сказала Ольга, ставя сумку на стол. — Простите за задержку, соседке плохо стало, пришлось «Скорую» вызывать.»
«Соседке… — протянула свекровь, пуская струйку дыма. — А семья? Мужик с работы пришел, родители приехали – а ей соседка важнее. У нас в деревне так не поступали. Дом – полная чаша должен быть, хозяйка – у печи.» Она кашлянула, хрипло, по-стариковски.
Ольга почувствовала, как горячая волна поднимается к лицу. Она отвернулась, начала выгружать из сумки картошку, лук, пачку грибов, куриные грудки. Руки слегка дрожали.
«Оль, чего копаешься?» — Андрей заглянул на кухню. — «Родители есть хотят! Разогрей что-нибудь побыстрее! Пельмени там, сосиски…»
«Сейчас, Андрей, — ответила она, хватаясь за нож. — Картошку с грибами быстро сделаю, курицу…»
«Картошку? Опять картошку?» — фыркнула Валентина Семеновна. — «Думала, хоть что-то нормальное поесть в городе. А то дома этой картошки объелись.»
Ольга стиснула зубы. Включила воду, стала мыть картофель, стараясь делать все быстро, автоматически. В комнате свекор, Николай Иванович, что-то громко потребовал у Андрея. Тот засуетился, зазвенели бутылки. Ольга поняла – они уже выпивали. Отсюда и перегар, и громкие голоса.
Она чистила картошку, резала ее ломтиками. Мысли возвращались к Людмиле Петровне. Как она там? Фельдшер вроде толковый попался, успокоил, лекарства сделал. Обещал участкового завтра предупредить. А здесь… «Шарахаешься»… «Чужие старухи»… Унижение комом встало в горле.
«Ольга!» — резкий оклик свекрови вернул ее в реальность. — «Соль где? И перцу. Картошка безвкусная будет, как в прошлый раз.»
«В шкафчике, Валентина Семеновна, слева, — машинально ответила Ольга, бросая грибы на сковороду. Аромат поднялся волной. — Вот, сейчас посолю.»
«А салат чего нет? Хоть огурчик свежий с лучком?» — не унималась свекровь.
«Огурцы… я… забыла купить, — с трудом выдавила Ольга. — Простите. Думала про грибы…»
«Забыла… — с презрением протянула Валентина Семеновна. — Хозяйка…» Она тяжело поднялась. «Пойду, посмотрю, как там мой Коля. А ты уж постарайся, Оленька, не тяни. Мужики пить закусывать хотят.» Она вышла, оставив за собой шлейф табачного дыма.
Ольга стояла у плиты, слушая, как шипят грибы в масле. Шум из комнаты нарастал – смех Андрея, густой басок свекра, визгливый голос свекрови. Они устроились, как дома. А она – прислуга. Вечно виноватая, вечно не успевающая, вечно «забывающая». И Андрей… Его крик в трубке все еще звенел в ушах. «Шарахаешься»… Как о скотине. Ни капли уважения. Ни попытки понять.
Она бросила картошку к грибам, помешала. Слезы наконец вырвались наружу, горячие и горькие. Она быстро вытерла их тыльной стороной ладони, чтобы никто не увидел. Не дай бог, войдет Андрей – опять скандал, упреки в истерике.
Ужин проходил шумно. Свекор требовал добавки, свекровь причмокивала, критикуя: «Картошка жестковата, грибы не дожарены». Андрей подливал им водки, сам уже заметно навеселе, громко смеялся над какими-то своими шутками. Ольга сидела как на иголках, подносила еду, убирала пустые тарелки, чувствуя себя лишней на собственной кухне. Ее тарелка с почти нетронутой едой стояла в стороне. Есть не хотелось. Только бы все закончилось.
«Оль, а где десерт?» — вдруг спросил Андрей, размашисто жестикулируя. — «Родители сладенькое любят! Торт купила? Или хоть печенье с чаем?»
Ольга замерла. Десерт… Она действительно забыла. Весь ее мозг был занят Людмилой Петровной, потом – паникой из-за звонка Андрея, мыслями, что быстренько приготовить…
«Я… не успела, Андрей, — тихо сказала она. — Простите…»
«Не успела?!» — свекровь Валентина Семеновна аж привстала. — «Это как? Хозяйка, а к гостям без сладкого? Да у нас в деревне такого позора не было! Стыдоба!»
Андрей ударил кулаком по столу. Тарелки звякнули. «Вот блин, Ольга! Совсем крыша поехала? Родители приехали, а ты… ни ужина нормального, ни чаю с тортиком! Совсем о нас не думаешь!»
«Андрей, я же объясняла…» — начала Ольга, но он ее перекричал.
«Не надо оправданий! Все ясно! Ты просто эгоистка! Только о себе да о своих бомжах думаешь! А семья – на последнем месте!» Его лицо покраснело от злости и водки.
Ольга встала. Голова кружилась от усталости, недосыпа, унижения. «Я пойду проведать Людмилу Петровну, — сказала она неожиданно для себя самой. Голос звучал странно спокойно. — Она одна, после приступа. Вам тут все есть, чай в заварнике. Извините.» Она не стала ждать реакции, вышла из кухни, прошла в прихожую, натянула первое попавшееся пальто и вышла из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь.
На лестничной площадке было тихо и прохладно. Ольга прислонилась к холодной стене, закрыла глаза. Из-за двери доносились приглушенные возмущенные голоса: «Вот воспитали!», «Куда это она?», «Да пошла она…». Голос Андрея был самым громким и злым.
Она спустилась на этаж ниже. Постучала в знакомую дверь. «Людмила Петровна? Это я, Ольга.»
Дверь открылась не сразу. Потом щелкнул замок, и показалось бледное, испуганное лицо старушки. Увидев Ольгу, оно расплылось в слабой, но искренней улыбке. «Оленька? Родная? Ты как? Я думала, ты дома, с семьей…»
«Все в порядке, Людмила Петровна, — Ольга вошла в маленькую, но уютную квартирку. Пахло лекарствами и слабым ароматом валерианы. — Как вы себя чувствуете? Больше не болит?»
«Ох, доченька, полегче, полегче, — старушка махнула рукой, плетясь к своему креслу. — Уколы эти… помогают. Спасибо тебе, золотко. Не бросила. А то я одна… как перст…» Голос ее дрогнул.
«Не одна, Людмила Петровна, — мягко сказала Ольга, усаживаясь рядом на табуретку. — Я рядом. Расскажите, что врач говорил?» Она взяла морщинистую, холодную руку в свои.
Людмила Петровна начала рассказывать, сбивчиво, путаясь в подробностях, но Ольга слушала внимательно, задавала вопросы, успокаивала. Они пили чай с медом из стареньких, с позолотой чашек. Здесь было тихо, спокойно. Здесь ее не кричали, не унижали, не требовали невозможного. Здесь были благодарность и тихая, теплая человечность.
Ольга задержалась дольше, чем планировала. Когда она поднялась к себе, в квартире было тихо. Свет в комнате горел, но разговоров не было слышно. Она осторожно открыла дверь. В прихожей все так же теснились чужие ботинки. На кухне царил хаос – грязная посуда в раковине, крошки на столе, пустая водочная бутылка. Из комнаты доносился храп – наверное, свекор. Андрея не было видно.
Она молча принялась за уборку. Мыла посуду, вытирала стол, подметала пол. Механические движения успокаивали. В голове, вопреки усталости, было ясно и холодно. Как лезвие ножа. Крик Андрея: «Шарахаешься!» Слова свекрови: «Позор! Хозяйка!» Его лицо, искаженное злобой. И этот тихий вечер у Людмилы Петровны… Две реальности. Две правды. Ее правда больше не была здесь.
Когда кухня была приведена в порядок, Ольга прошла в маленькую спальню, которую они делили с Андреем. Он лежал на краю дивана, разметавшись, в одежде. Пахло перегаром. Она тихо достала с антресолей большую спортивную сумку. Начала аккуратно складывать свои вещи. Не все, только самое необходимое. Косметичку, белье, пару свитеров, джинсы. Фотографию Сашеньки, который сейчас учился в другом городе. Документы. Ноутбук.
Она работала молча, сосредоточенно. Сердце стучало ровно, без паники. Какое-то странное, ледяное спокойствие. Никогда раньше она не позволяла себе даже мысли об этом. Но сегодня… этот крик, это унижение, эта жизнь в вечном долгу перед его семьей, в вечной вине… Хватит.
Ольга подошла к окну. За ним был темный двор, редкие фонари. Где-то там, в соседнем подъезде, жила ее подруга детства, Ирина. Они редко виделись, но Ольга знала – дверь для нее всегда открыта. Хотя бы на время. Пока не найдет что-то свое.
Она достала телефон. Набрала номер Ирины. Трубку взяли почти сразу.
«Ир? Извини, что поздно… Это Оля. Можно… можно я к тебе сегодня? Ненадолго?» Голос дрогнул, но она сдержала его.
«Оль? Конечно можно! Что случилось?» — встревоженный голос подруги прозвучал как спасение.
«Расскажу потом… Я сейчас выйду.»
Ольга отключила телефон. Взглянула на спящего Андрея. Ничего. Ни жалости, ни злости. Пустота. Она взяла сумку, вышла из спальни, прошла через темную прихожую, минуя чужие ботинки. На кухне остановилась. На подоконнике в маленьком глиняном горшочке цвела фиалка. Скромный, сиреневый цветочек. Ее фиалка. Она осторожно взяла горшочек.
Тихо закрыла за собой дверь квартиры. Ключ повернулся в замке с глухим щелчком. На лестнице пахло сыростью и старым домом. Ольга спустилась вниз, вышла на улицу. Мелкий дождь все еще моросил. Она подняла воротник пальто, крепче прижала к себе сумку и горшочек с фиалкой. Шагнула в темноту, навстречу мокрому ветру и неизвестности. Но на душе было легче, чем за долгие месяцы. Она больше не «шарахалась». Она просто уходила.
Читайте также: