Тишину воскресного утра разорвал не звонок, а яростный, непрерывный стук в дверь. Марина вздрогнула, чуть не расплескав только что налитый кофе. Детишки, увлеченно копошившиеся с конструктором на ковре в гостиной, замерли, испуганно глядя на мать.
– Кто это так ломится? – прошептал старший, Сережа, семи лет от роду, инстинктивно прижимая к себе четырехлетнюю Алину.
– Не бойтесь, сидите тут, – Марина постаралась, чтобы голос звучал спокойно, хотя внутри все сжалось в холодный ком. Она подошла к глазку. И обмерла. За дверью, выпятив подбородок и сверкая злыми глазами, стояла Нина Степановна, ее бывшая свекровь. Рядом – две женщины в строгих костюмах и молодой человек с папкой. Опека. Словно ледяная вода хлынула за ворот. Марина машинально щелкнула замком.
– Открывай, Маринка! Не запирайся, как преступница! – пронзительный голос Нины Степановны резанул по нервам даже сквозь дверь.
Марина глубоко вдохнула, открыла. Нина Степановна тут же попыталась протиснуться внутрь, но Марина преградила путь.
– Что вам угодно, Нина Степановна? И кто эти люди? – спросила она, глядя прямо на женщин.
– Мы из органов опеки и попечительства, – старшая из женщин, с усталым, но непроницаемым лицом, показала удостоверение. – Марина Олеговна Кольцова? Поступило заявление, вызывающее серьезную озабоченность условиями содержания несовершеннолетних детей, Серегея и Алины Кольцовых. Мы обязаны провести проверку.
– Какое заявление? Какая озабоченность? – Марина почувствовала, как кровь отливает от лица. Она посмотрела на бывшую свекровь. – Это вы? Опять?
– Опять? – Нина Степановна фальшиво рассмеялась. – Да я впервые решилась на крайние меры, видя, как ты детей моих мучаешь! Впускай, не заставляй людей на пороге стоять! Или боишься, что увидят твое… царство? – Она презрительно окинула взглядом прихожую, где на вешалке висели детские курточки, а под ней аккуратно стояли маленькие сапожки.
Марина отступила, пропуская непрошеных гостей. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет. Женщины вошли, молодой человек остался в дверях. Сотрудница, представившаяся как Ольга Ивановна, внимательно осматривала квартиру. Вторая, помоложе, Елена Викторовна, достала блокнот.
– Дети дома? – спросила Ольга Ивановна, ее взгляд скользнул в сторону гостиной, где из-за угла дивана робко выглядывали две пары испуганных глаз.
– Да, – Марина кивнула, стараясь не смотреть в сторону детей, чтобы не напугать их еще больше. – Сережа, Алина, идите в свою комнату, поиграйте немного, хорошо? Маме нужно поговорить с тетями.
– Не надо их прятать! – взвизгнула Нина Степановна. – Пусть посмотрят, в каких условиях они живут! Видите? – она тыкала пальцем в сторону кухни, где на столе стояла неубранная после завтрака детская посуда. – Грязь, антисанитария! И запах! Чем вы их кормите-то? Чипсами да газировкой, я небось права? Детишки мои, родные… – она сделала шаг к детям, но те вжались в стену, Алина всхлипнула.
– Не подходите к ним, – тихо, но очень четко сказала Марина, вставая между свекровью и детьми. – Вы их пугаете. Сережа, Алина, в комнату. Сейчас же.
Дети, послушные материнскому тону, шмыгнули в коридор.
– Видите? Видите, как она с ними?! – запричитала Нина Степановна, обращаясь к опеке. – Командует, как надсмотрщик! Души не чает, говоришь? Душегубка она! Эта гадюка живёт здесь, а вы смотрите и ничего не делаете! Она же их изводит! Вон, посмотрите на Сережку – худющий, синяки под глазами! А Алинка? Заикаться начала! Это все на ее совести!
– Нина Степановна, успокойтесь, пожалуйста, – Ольга Ивановна посмотрела на нее строго. – Мы проводим проверку. Марина Олеговна, разрешите осмотреть квартиру? Особенно места, где находятся и спят дети.
– Конечно, – Марина отвела взгляд от искаженного злобой лица бывшей свекрови. Ей хотелось кричать, рвать на себе волосы, но она понимала – сейчас главное спокойствие и достоинство. – Детская комната здесь, спальня детей там, кухня, ванная. Гостиная – общая.
Женщины методично пошли по квартире. Марина шла следом, отвечая на скупые вопросы Ольги Ивановны. Да, холодильник полный, молоко, творог, фрукты, овощи, мясо. Да, детские кровати чистые, постельное белье свежее. Да, шкафы с одеждой в порядке. Да, есть игрушки, книги, материалы для творчества. Да, в ванной есть детская косметика, лекарства в аптечке не просрочены. Нина Степановна следовала за ними по пятам, не переставая комментировать.
– Игрушки! Да они все сломанные! Книжки – старье какое-то! Одежда – видела, видела я, что она им в секонде покупает! Стыдоба! А запах-то в детской? Чем пахнет? Плесенью! Стены сырые! Это же легким детям вредит! А окна? Почему не открыты? Духота! Игрушки по полу валяются – травмоопасно! Видите линолеум? Весь потертый, щели – там грязь, микробы! И это жилье для детей?!
– Нина Степановна, – Ольга Ивановна остановилась и повернулась к ней. – Ваши эмоции понятны, но, пожалуйста, дайте нам возможность работать. Ваши замечания мы фиксируем.
– Фиксируете? – свекровь фыркнула. – А то, что она мужиков сюда таскает при детях? Тоже фиксируете? Ребенку моему, внуку, Сереженьке, он сам рассказывал! Мужик какой-то тут ночевал! Шпана, наверное! Алкаш!
Марина резко обернулась. В глазах мелькнула не просто злость, а ярость.
– Это ложь! – ее голос впервые сорвался. – Каких мужчин? Какая шпана?! Никто здесь не ночевал, кроме меня и детей! Сережа! – она позвала сына, не в силах сдержаться.
Мальчик робко выглянул из своей комнаты.
– Сынок, скажи, пожалуйста, тетям и… бабушке, – слово далось с трудом, – приходил ли к нам когда-нибудь дядя? Ночевал здесь? Видел ты кого-нибудь?
Сережа испуганно посмотрел на бабушку, потом на мать, потом на строгих теть. Он молчал, кусая губу.
– Ну?! – наступила на него Нина Степановна. – Говори правду, внучок! Не бойся! Видел ты здесь дядю? Высокого, лысоватого? Помнишь, я тебе про него спрашивала? Ты же мне сам рассказывал!
Сережа растерянно заморгал. Марина видела, как он мечется взглядом между бабушкой, которая на него давит, и матерью, в глазах которой стояла мольба и ужас. Вдруг Алина выбежала из комнаты и бросилась к матери, обхватив ее ноги.
– Мама! Мама! Не отдавай нас! – зарыдала она. – Мы будем хорошими! Мы не будем шуметь! Мы уберем игрушки!
Этот детский крик, полный настоящего, животного страха, словно громом ударил по комнате. Даже Нина Степановна на мгновение замолчала. Ольга Ивановна нахмурилась.
– Девочка, успокойся, – она присела перед Алиной, но та лишь сильнее вцепилась в мать. – Никто тебя не отдает. Мы просто пришли проверить, хорошо ли вам тут.
– Хорошо! – выдохнул Сережа, наконец найдя голос. – У нас хорошо! Мама вкусно готовит! Мы играем, рисуем! Дяди тут не было! Никогда! Бабушка… бабушка говорила, что если я скажу, что дядя был, то она подарит мне робота… – он заплакал. – Я не хотел врать, мам! Прости!
Тишина повисла тяжёлая, гулкая. Марина прижала к себе детей, гладя их по головам. Она смотрела на Нину Степановну не со злостью теперь, а с каким-то леденящим презрением.
– Подкупала ребенка, – прошептала она. – Чтобы оговорить меня. Своих внуков. Это уже… это за гранью.
Нина Степановна побледнела, но тут же взвилась:
– Врет мальчишка! Напугала его! Он под ее давлением! Она же их зомбирует! Гадина! Гадина ты!
– Нина Степановна! – голос Ольги Ивановны стал резким, начальственным. – Вы переходите все границы. Ваше поведение некорректно и мешает проведению проверки. Если вы не успокоитесь, нам придется вас удалить.
– Удалить? Меня? Бабушку? – Свекровь закатила глаза. – Да вы все с ней заодно! Купила она вас, что ли? Или просто дуры, слепые? Не видите, что тут творится? Дети в опасности! Эта тварь…
– Хватит! – Марина не выдержала. Голос ее прозвучал громко и властно, заставив всех вздрогнуть. Дети притихли. – Хватит оскорблений. Хватит лжи. Вы пришли в мой дом, к моим детям, которые вас боятся, как огня, и поливаете меня грязью. Вы уже разрушили мою семью, когда натравили вашего сына на меня, настроили его против меня, пока мы еще были женаты. Вы визжали ему на ухо, какая я плохая, жадная, холодная. Вы радовались, когда мы развелись. Но вам и этого мало? Теперь вы хотите отобрать у меня детей? За что? За то, что я не позволяю вам командовать здесь? За то, что я не даю вам их "воспитывать" вашими методами – криком, унижением, манипуляциями? За то, что я защищаю их от вашего яда?
Марина замолчала, переводя дух. В груди все горело. Она вспомнила все: и постоянные унизительные "советы" по уходу за младенцем Сережей, и истерики свекрови, когда Марина осмеливалась не слушаться, и ее шепот сыну: "Она тебя не любит, сынок, она твои деньги любит", и ее торжество после развода.
– Вы никогда не любили этих детей, – продолжила Марина тише, но с той же силой. – Вы любили власть. Возможность контролировать. Сначала сына, потом – через него – меня, потом – внуков. Когда вы потеряли контроль над сыном после развода, вы решили нанести удар по самому больному. По детям. Но знаете что? Вы проиграли. Еще тогда проиграли. Потому что я – их мать. И я сильнее вашей злобы. Сильнее ваших интриг. И я не отдам их вам. Никогда.
Нина Степановна стояла, как облитая ледяной водой. Ее рот открывался и закрывался, но звука не было. Злоба в ее глазах сменилась сначала растерянностью, потом дикой, бессильной яростью. Она посмотрела на сотрудниц опеки.
– Ну?! Вы слышали? Как она разговаривает со старшим человеком? С бабушкой? Это же неуважение! Хамство! И вы терпите? Пишите! Фиксируйте! Она же психически нездорова! Ненормальная! Детям с ней опасно!
Ольга Ивановна вздохнула. Она закрыла свою папку. Елена Викторовна перестала писать.
– Марина Олеговна, – Ольга Ивановна повернулась к ней, и в ее взгляде Марина прочла нечто похожее на… понимание? Сожаление? – Мы осмотрели квартиру. Условия проживания детей соответствуют нормам. Квартира чистая, уютная, есть все необходимое для жизни, развития и отдыха детей. Питание обеспечено. Медицинское обслуживание, судя по наличию аптечки и вашим словам, осуществляется. Замечания Нины Степановны… – она бросила короткий взгляд на свекровь, – либо не соответствуют действительности, либо не являются критичными для изъятия детей. Более того, ваша реакция на ее поведение, хотя и эмоциональная, в данной ситуации нам понятна. Дети выглядят ухоженными, адекватно реагируют на мать, но явно напуганы присутствием и поведением бабушки. Показания ребенка о попытке подкупа… это серьезно. Мы не нашли оснований для применения каких-либо мер в отношении вас или детей. Однако, – она сделала паузу, – учитывая характер поступившего заявления и… личность заявительницы, мы рекомендуем вам быть внимательнее. И, возможно, подумать об ограничении общения детей с бабушкой, если оно негативно сказывается на их психологическом состоянии. Это ваше право как матери.
– Как?! – Нина Степановна ахнула, как будто ее ударили. – Что?! Вы ничего не нашли?! Да вы слепые! Она же вас обвела вокруг пальца! Запугала детей! Они врут из-за страха! Вы обязаны забрать их! Обязаны! Я не уйду! Я буду жаловаться! В прокуратуру! В суд! Я везде напишу! Я…
– Нина Степановна, – Ольга Ивановна перебила ее ледяным тоном. – Проверка закончена. Оснований для изъятия детей нет. Ваше дальнейшее присутствие здесь излишне и провоцирует конфликт. Пожалуйста, покиньте квартиру. Иначе мы будем вынуждены вызвать полицию за нарушение общественного порядка и клевету. А вам, Марина Олеговна, – она протянула визитку, – если возникнут проблемы, угрозы, обращайтесь. К нам или сразу в полицию. Всего доброго. Берегите детей.
Опека вышла. Нина Степановна осталась стоять посреди гостиной, трясясь от бешенства, лицо ее было багровым.
– Ты… ты довольна? – прошипела она, глядя на Марину с ненавистью, от которой стыла кровь. – Выиграла битву, гадюка? Но война еще не кончена. Я тебя сожру. Слышишь? Я тебя уничтожу. Я доберусь до тебя. Эти дети – мои внуки! Кровь моя! И я заберу их! Заберу! Ты одна против всех не выстоишь! Запомни!
Марина не ответила. Она просто подошла к телефону, лежавшему на тумбочке, и набрала номер. Глаза ее были сухими и холодными.
– Алло? Полиция? Да, к вам обращается гражданка Кольцова. По адресу… Ко мне в квартиру ворвалась бывшая свекровь, Нина Степановна Петрова, ведет себя агрессивно, угрожает мне и моим несовершеннолетним детям, отказывается уходить. Да. Да, угрожает физической расправой и изъятием детей. Прошу принять меры. Да, я жду.
Она положила трубку. Нина Степановна смотрела на нее, как на привидение. Злоба в ее глазах сменилась сначала недоумением, потом – животным страхом.
– Ты… ты вызвала полицию? На меня? На родную бабушку? – она прошептала, отступая к двери.
– Вы перестали быть "родной бабушкой" в тот момент, когда привели сюда опеку, чтобы отобрать у меня сына и дочь, – тихо сказала Марина. – Вы – угроза. Для меня и для них. И я буду защищаться. Всеми законными способами. Выходите. Сейчас. И не приходите сюда больше. Никогда.
Нина Степановна метнулась к двери, на ходу судорожно натягивая пальто. Она что-то бормотала себе под нос, проклиная, угрожая, но в ее движениях была уже паника. Она выскочила, хлопнув дверью так, что задрожали стекла.
Марина прислонилась к стене, закрыв глаза. Силы вдруг оставили ее. Из детской комнаты раздался тихий плач Алины. Марина оттолкнулась от стены и пошла к детям. Она села на ковер между ними, обняла обоих крепко-крепко, прижимая к себе, вдыхая запах их волос, чувствуя их тепло и дрожь.
– Мама, она больше не придет? – спросил Сережа, уткнувшись лицом ей в плечо.
– Не придет, солнышко, – Марина поцеловала его в макушку. – Я не пущу. Никто не отнимет вас у меня. Никто. Я обещаю.
Она сидела так долго, гладя детей по спинам, пока их дыхание не стало ровным, а тела расслабились. Страх отступал, сменяясь усталостью. Но в глубине души, под слоем облегчения, копошился холодный червячок тревоги. Слова Нины Степановны: "Война еще не кончена". Она знала свою бывшую свекровь. Эта женщина не отступит. Она будет копать, интриговать, искать новые способы добраться, навредить, отомстить за сегодняшнее унижение.
Марина аккуратно поднялась, уложила детей на диван, укрыла пледом. Они заснули почти мгновенно, измотанные переживаниями. Она подошла к окну. Внизу, у подъезда, она увидела Нину Степановну. Та стояла, что-то яростно доказывая по телефону, размахивая руками. Потом резко оборвала разговор, злобно пнула ногой урну и зашагала прочь, гордо задрав подбородок, но в ее спине читалась бешеная злоба и поражение.
Марина взяла визитку Ольги Ивановны. Потом нашла номер телефона хорошего адвоката, с которым однажды консультировалась по вопросам наследства. Она набрала номер. Пора переходить от обороны к подготовке. Бабушка объявила войну. Значит, будет война. За детей. За свой дом. За право спокойно жить. И Марина была готова сражаться. До конца. Она – мать. И это делало ее сильнее любой ненависти.
---