Кто не знает Гильгамеша (легендарного, хотя и имеющего историческую основу, древнего шумерского царя) — победителя чудовищных Хумбабы и Небесного Быка и героя, путешествовавшего на край мира в поисках бессмертия? Однако часто забывают, что великолепная поэма «О всё видавшем», где фигурируют эти сюжеты, представляет из себя довольно позднюю обработку сюжетов о Гильгамеше (записана она была уже в старовавилонский период, XVIII-XVII века до нашей эры), в то время как исторический Гильгамеш жил примерно в конце XXVII – начале XXVI века, то есть в древнем Шумере. И ряд шумерских сюжетов о Гильгамеше не вошёл в посвященную ему эпическую поэму.
Во-первых, Гильгамеш (или, как звали его сами шумеры, Бильгамес) — защитник своего народа и великий воин. В посвященном ему эпосе это отразилось в основном в сюжетах о борьбе с фантастическими существами, такими как насланный Иштар Небесный Бык. Но в шумерских текстах Гильгамеш побеждал ещё и вполне обыденных, земных врагов, таких как царь Киша Агга, угнетавший родной город Гильгамеша — Урук. Агга требовал от местных жителей участия в проводимых им ирригационных работах. Гильгамеш это требование отверг — против воли старейшин, но при поддержке молодых воинов, «юношей»:
«Агга со своим войском взял Унуг [Урук] в осаду. Бильгамес обращается к юношам города с просьбой выдвинуть одного наиболее храброго, которого можно было бы послать разведчиком на территорию Агги. Вызывается некто Бирхартура (ранее его имя читали как Гиришхуртурра). Но едва он выходит за городские ворота, как попадает в плен. Когда пленника приводят к Агге, на городскую стену забирается некий воин. И Агга спрашивает Бирхартуру: «Раб, это ли твой хозяин?» На что пленник отвечает:
Нет, этот человек не мой хозяин!
Если бы он был мой хозяин,
У него были бы насуплены брови,
Глаза были бы глазами бизона,
Борода была бы из лазурита,
У него были бы изящные пальцы,
Толпы швырял, толпы он поднимал бы,
Толпы людей в пыль сажал он,
Все враждебные страны он накрывал бы,
Уста каналов в Стране наполнял бы илом,
Носы барж он разрушал бы,
Аггу, лугаля Киша, среди его войска пленил бы!
Пленника бьют за дерзкие речи. Но тут на городской стене появляется Бильгамес. Идущее от него магическое сияние (мелам) ошеломляет юношей и старцев Кулаба [Кулаб — один из шумерских городов, со временем слившихся в единый Урук], вдохновляя их на битву. Однако только Энкиду оказывается настолько храбр, чтобы выйти за городские ворота. Бильгамес свесил шею со стены, и тут его увидел Агга. Он во второй раз спросил пленника Бирхартуру, не это ли его господин. И получил утвердительный ответ. Но опознание Бильгамеса Агге не помогло. Унугский эн поступил с врагами ровно так, как предсказывал Бирхартура. Он швырял, сажал в пыль, наполнял каналы илом, крушил носы барж — одним словом, вел себя как разбушевавшаяся стихия. Разметав воинов Агги, он легко взял кишского лугаля в плен» (Владимир Емельянов, «Гильгамеш»).
При этом Гильгамеш проявил милосердие к Агге, не став его убивать. Весьма примечательно объяснение, которое даёт этому факту ассириолог Владимир Емельянов, в свете связи образа Гильгамеша со становлением монархической, единоличной власти в Месопотамии:
“Дальше начинается самая интересная часть текста. С точки зрения привычной нам истории, Бильгамес поступает с полоненным противником весьма странно:
Бильгамес, эн Кулаба,
К Агге обращает слово:
«Агга — мой староста,
Агга — мой надсмотрщик,
Агга — мой строитель,
Агга — мой полководец,
Агга — полководец моего войска!
Агга дыхание мне дал,
Агга жизнь мне дал,
Агга беглеца в объятия принял,
Агга птенцу заплутавшему ячменя насыпал!»
Что это? Вспоминается пушкинское, сказанное о Петре I, милующем шведских генералов после Полтавы: «И за учителей своих заздравный кубок поднимает». И в другом месте: «И прощенье торжествует, как победу над врагом». В самом деле, Бильгамес благодарит своего противника за то, что тот помог ему обрести славу, дал ему новое дыхание и новую жизнь благодаря проигранному сражению. Агга стал для него учителем жизни, он дал ему возможность почувствовать свои силы и свои возможности. Вспоминаются слова юношей: что это за жизнь, если только стоять, да сидеть, да ходить за царскими детьми, да держать ослиные поводья? Такая жизнь хороша только для старцев. Теперь Бильгамес и его город вполне обрели себя, «подняли голову к небу», как говорят позднейшие источники о такой независимости. И при таком раскладе врага нужно не убивать, а чествовать и благодарить” (Владимир Емельянов, «Гильгамеш»).
Впрочем, нельзя исключать и того, что Гильгамеш просто проявил великодушное милосердие к побежденному (далее я приведу другие примеры его склонности к милосердию).
Победа Гильгамеша над Аггой и переход гегемонии в Месопотамии от Киша к Уруку — исторический факт, отразившийся как в упоминаниях о нем в позднейших источниках, так и в умолчании о нем же, сделанным по религиозно-политическим причинам — из-за конфликтов Гильгамеша с верховным богом Энлилем (то есть, видимо, жречеством этого бога в Ниппуре, где шумерские цари принимали верховную власть) и, как ни странно, формальной нелегитимности Гильгамеша как правителя самого Урука. Гильгамеш выдвинулся как военный лидер во время конфликта с Кишем вопреки воле совета старейшин, склонявшегося к капитуляции перед превосходящей силой Агги и угождению захватчикам:
«Как уже было сказано, первые цари III династии Ура — лугаль Унуга Утухенгаль, лугали Ура Ур-Намму (ок. 2113–2093) и Шульги (ок. 2093–2046) — провозгласили Бильгамеса своим помощником в войне против кутиев, а двое последних — еще и своим старшим братом. От этого времени до нас дошел гимн Шульги (гимн О), в котором рассказано об отношениях между царственными братьями. Этот гимн является ценнейшим историческим источником, из которого мы впервые черпаем подробные сведения о культе Бильгамеса. К сожалению, он частично поврежден. Приведем только наиболее значимый фрагмент (38–60):
В день, когда судьба страны решилась, Когда семя живых существ вышло, Лугаль навстречу спутнику своему просиял лучами, — Тогда Бильгамесу, эну Кулаба, Шульги, праведный пастырь Шумера, Под его сияющей стопой слово вывел. Чтобы навеки не молкла слава, Чтобы навсегда продлилось правленье, На долгие годы не прерывалось — Они в могучем своем геройстве Друг на друга посмотрели с приязнью. Шульги, праведный пастырь Шумера, Брата, друга своего Бильгамеса В могуществе своем так прославляет, В геройстве своем такие слова находит: «Богатырь битвы, городов разрушитель, Уничтожающий их в сраженье, Таран священной стены, в метанье пращи искусный, На дом Киша оружие свое ты направил, Семерых героев трупами сделал, Голову Энмебарагеси, царя Киша, Стопой своей сокрушил, Царственность из Киша в Унуг перевел…» (Владимир Емельянов, «Гильгамеш»).
(Здесь Агга спутан позднейшим шумерским автором с жившим позднее, в XXVI веке до нашей эры, царем Киша Мебараси, достоверно зафиксированным в царских надписях)
«Мы знаем, что «Царские списки» начали создаваться еще при III династии Ура. Но, к сожалению, нам неизвестно, когда именно возникла их основная концепция. По-видимому, ее следует датировать уже началом Старовавилонского периода, как и списки правящих городов. Приведенные здесь данные совпадают с гимном Шульги О и с песней о Бильгамесе и Агге лишь частично. Мы видим, что, хотя согласно спискам царственность переносится из Киша в Унуг при Агге, единственная упомянутая в тех же списках победа Унуга над Кишем — это захват Энмебарагеси, отца и предшественника Агги, унугским правителем Думузи, рыбаком из Куары. Этого Думузи совершенно не знают другие исторические источники (хотя известен гимн его храму, составленный во времена династии Аккада). Но в «Царских списках» он разрывает линию преемства и даже родства между Лугальбандой и Бильгамесом. Сам же Бильгамес примечательно лишен в тексте «Царских списков» отца и титула лугаля. Его называют только эном Кулаба, оставляя жреческие функции, но ставя под сомнение его легитимность как правителя Унуга <...>
При этом сам Бильгамес в результате своей удачной авантюры стал лугалем лишь наполовину — с точки зрения юношества, выигравшего с ним эту войну и это новое устройство общества. Потому и назван он в старошумерской надписи «лугалем юношей». Палата старейшин отказала Бильгамесу в подтверждении его легитимности, что впоследствии и отразилось в его именовании в «Царских списках». Отказ до конца признать Бильгамеса лугалем мог быть связан и с такой причиной, как отсутствие подтверждения его статуса в Ниппуре — ритуала, обязательного для каждого лугаля. Известный по тексту о Хуваве конфликт Бильгамеса с Энлилем намекает на неблагоприятные отношения унугского эна с Ниппуром — постоянным местом интронизации шумерских царей. Амореям, через тысячу лет после этого захватившим шумерское политическое пространство, подвиг Бильгамеса оказался непонятен, поскольку все народы региона давно уже пользовались его плодами, а политики давно перестали благодарить за уроки своих противников. Потому борьба с Кишем и не вошла в аккадоязычные версии истории Гильгамеша» (Владимир Емельянов, «Гильгамеш»).
Кстати, Гильгамеш в посвященных ему сюжетах связан со спортом, как и положено столь могучему воину. Так, в «О всё видавшем» сказано, что «Все его товарищи встают по барабану!». Что это за барабан? Ответ на этот вопрос содержится, видимо, в тексте «Гильгамеш и подземный мир», в котором рассказывается, как Гильгамеш срубил волшебное дерево богини Инанны и сделал из него барабан и палочки, использовавшиеся во время спортивных состязаний, крайне утомивших жителей Урука, которые участвовали в них:
«Он же из корней барабан себе сделал волшебный, Пукку.
Из ветвей барабанные палочки сделал волшебные, Микку.
Барабан громкоговорливый, он барабан на просторные улицы выносит,
Громкоговорливый, громкоговорливый, на широкую улицу его он выносит.
Юноши его града заиграли на барабане.
Они, отряд из детей вдовьих, что без устали скачут. “
О, горло мое, о, бедра мои!” — так они громко плачут.
Тот, кто мать имеет, — она сыну еду приносит,
Кто сестру имеет — она воду изливает брату.
Когда же наступил вечер,
Там, где стоял барабан, он место то пометил.
Он барабан пред собою возвел, он в дом его внес.
Когда же наступило утро, там, где место его он пометил, там, где они плясали,
От проклятий, от вдовьих,
От воплей маленьких девочек —“О, Уту!” —
Барабан вместе с палочками барабанными к жилью подземного мира упали».
Как отмечает Владимир Емельянов в своей работе про данного героя, Гильгамешу в Месопотамии традиционно были посвящены спортивные состязания.
Во-вторых, в шумерских текстах Гильгамешу свойственна не только богатырская сила — стандартный атрибут архаического героя — но и хитроумие, с помощью которого он в шумерской версии («Гильгамеш и Гора Бессмертного») побеждает чудовище Хуваву:
«Бильгамес и Хувава приветствуют друг друга. Далее нам открываются древнейшие правила войны. Перед поединком, если речь шла о необходимых вещах, противнику предлагался обмен. Вот и Бильгамес сперва предложил Хуваве двух своих сестер: одну, Энмебарагеси, — в жены, а другую, Пештур — в наложницы. Взамен он хочет получить… Но тут выясняется, что ему нужны вовсе не можжевеловые (или кедровые) стволы, а некие семь лучей, которые якобы даруют жизнь. «Гора Живого» — гора Хувавы, владеющего лучами. «Лучами своими со мной поделись! В семью твою войти я хочу!» — упрашивает Бильгамес. Грозный Хувава оказывается очень покладистым и отдает Бильгамесу один свой луч. Видимо, за это он получает в награду одну из сестер унугского эна. Люди Бильгамеса немедленно начинают рубить стволы, отсекать ветви и складывать их в вязанки у подножия горы. Оказалось, что подаренный луч ослабляет силу Хувавы и способствует разорению его лесного хозяйства. Затем Хувава отдает второй луч и получает вторую сестру. Женщин для подарка у Бильгамеса уже не остается, а лучей хочется еще, поэтому он предлагает Хуваве для обмена обувь. Сперва это большой башмак для большой ноги, а затем маленький башмак для маленькой. Деталь интересная: видимо, ноги Хувавы были разной длины, он был хромым (что характерно для демонических существ в фольклоре многих народов). Таким образом, набираются еще два луча. Последними эн отдает горный хрусталь, камень нир и лазурит. Когда же все семь лучей оказываются в руках у Бильгамеса, он неожиданно идет на прямую агрессию. Делая вид, что хочет поцеловать Хуваву, он вдруг ударяет его кулаком по щеке» (Владимир Емельянов, «Гильгамеш»).
На первый взгляд поведение Гильгамеша аморально, однако «в шумерское время до III династии Ура считалось доблестью обманывать врага, чтобы заполучить ценности путем малой крови, а затем, найдя его слабые места, добивать уже неопасного противника» (Владимир Емельянов, «Гильгамеш»); кроме того, Хувава — монстр, а не человек. При этом Гильгамеш готов пощадить побежденного Хуваву (ср. с тем, как он пощадил Аггу):
«Тогда Гильгамеш, сын Нинсун, смягчился сердцем,
Рабу Энкиду молвит слово:
"Пусть, Энкиду, плененная птица
К гнезду своему вернется?
Воин плененный к материнскому лону вернется!"» («Гильгамеш и гора бессмертного»).
Но Энкиду, в этой версии являющийся рабом Гильгамеша, настаивает на смерти Хувавы:
«Энкиду Гильгамешу отвечает:
"Если самый высокий не сознает деяний,
Если самый огромный не сознает деяний,
Если самый мудрый не сознает деяний,
Судьба пожирает его, судьба, что не знает различий!
Если плененная птица к гнезду своему вернется,
Если воин плененный к материнскому лону вернется,
То к матери, тебя породившей, ты не вернешься!
Героя плененного освобожденного, эна плененного,
В гипар возвращенного,
Жреца плененного, весельем полного, -
Издревле кто подобное видел?
Он преградит тебе горные тропы,
Разрушит тебе пути-дороги"» («Гильгамеш и гора бессмертного»).
Итак, здесь решение об убийстве Хувавы Гильгамеш принимает под влиянием Энкиду.
В-третьих, Гильгамеш для шумеров был богом или, по крайней мере, объектом поклонения, связанным с целым рядом сфер жизни, от загробного мира и строительной деятельности до царской власти и войны. На первый взгляд, это странно, ведь в том же «О всё видавшем» Гильгамешу так и не удалось добыть бессмертие, монополизированное богами. Однако после смерти Гильгамеш стал богом загробного мира; вспомним мрачную шутку, приписываемую умирающему римскому императору Веспасиану — «кажется, я становлюсь богом»:
“Старошумерские и староаккадские хозяйственные тексты хранят несколько упоминаний о культовых местах и праздниках, связанных с почитанием Бильгамеса. В Лагаше существовало специальное место, называвшееся «берег Бильгамеса». Во время осеннего праздника, посвященного богине Бау, супруге главного городского бога Нингирсу, там приносились жертвы умершим правителям, почитавшимся в Лагаше. В частности, Бильгамес получал от граждан Лагаша козлят, рыбу, зерно и зелень. А в городе Адабе такое же поминальное место называлось «холм Бильгамеса». Весьма возможно, что речь идет о кладбищах и поминальных местах, располагавшихся на другом берегу реки. Нам хорошо известно о существовании ворот, через которые проносили покойников к берегам каналов, отведенных от Тигра или Евфрата. В воротах этих стояли молодцы, получавшие плату за доставку тел на противоположный берег — исторические предтечи греческого Харона. Так вот, даже ворота, через которые тела доставлялись на берег, в Лагаше имели название «врата Бильгамеса». Жертвы умершим тоже доставлялись через эти ворота, а часть города, примыкавшая к берегу реки, и вовсе называлась «внешний город Бильгамеса». Этим она отличалась от внутреннего города, окруженного стеной.
Таким образом, в хозяйственных и административных документах досаргоновского времени имя Бильгамеса было связано исключительно с культом умерших, поминальными местами и (возможно) кладбищами, а празднества с его участием справлялись осенью (месяц богини Бау приходился в Лагаше на октябрь-ноябрь). Можно предположить, что с точки зрения культа Бильгамес в это время — обобщенное название живого человека, которого постигла смерть, но который при этом достоин памяти потомков. В двух хозяйственных текстах из Лагаша сохранилось также мужское имя собственное Ур-Бильгамес «раб Бильгамеса». По какому случаю так могли назвать человека — неясно. Вполне возможно, что «раб Бильгамеса» это просто «смертный»” (Владимир Емельянов, «Гильгамеш»).
В дальнейшем Гильгамеш стал ассоциироваться с царской властью. Своим старшим братом его считали цари III династии Ура, установившие режим ничем не ограниченной личной власти. В их правление акцентировалась роль Гильгамеша как справедливого судьи:
«Существует один любопытный фрагмент гимна Шульги С, в котором Бильгамес считается символом справедливости:
Я, Шульги, — праведный пастырь Шумера! Подобно брату, другу моему Бильгамесу, Я знаю, кто честен, а кто нечестен!
Почему Шульги полагает, что Бильгамес может отличить честного человека от преступника? Ответ на этот вопрос содержится в культе солнечного бога Уту — покровителя всех энов I династии Унуга. Уту (у восточных семитов Шамаш) считался божеством суда и судьей, выносящим справедливые вердикты (собственно законодателем шумеры считали бога Энлиля). Человек, с которым поступают нечестно, мог возгласом «О, Уту!» сделать солнце свидетелем преступления. Именно к статуе Уту подводили подозреваемого и заставляли клясться именем солнца, что он не виновен в предъявленном ему обвинении. Восприятию Бильгамеса как защитника справедливости способствовала и его победа над Кишем, которую Шульги также мог воспринимать как справедливое деяние в отношении противника» (Владимир Емельянов, «Гильгамеш»).
Не случайно именно шумерский Уту (у семитов-вавилонян известный как Шамаш), бог справедливости, в мифах о Гильгамеше неизменно выступает как его помощник (в том же противостоянии с Хувавой-Хумбабой) и заступается за него перед богами. Гильгамеш был и покровителем воинов, что и неудивительно. Ведь Хувава, обитающий в кедровом лесу в горах, ещё с шумерских времён неизбежно должен был ассоциироваться с разнообразными врагами жителей Месопотамии с восточных гор (эламитами, кутиями, лулубеями):
«Еще один примечательный документ III династии Ура дошел до нас совсем недавно из коллекции норвежского миллиардера Мартина Скёйена. Это надпись на каменном навершии булавы, которая гласит:
«Бильгамесу
Ур-Нумушда,
Офицер,
Это посвятил».
Сам факт таких посвящений указывает на то, что уже со старошумерского времени Бильгамес воспринимался как покровитель воинов» (Владимир Емельянов, «Гильгамеш»).
Характерно, что в тексте «Смерть Гильгамеша», записанном в старовавилонский период (однако он может отражать и более древние представления) Гильгамеш по приговору богов так и не удостоился бессмертия, но стал судьёй над мёртвыми, приравненным к таким богам, связанным с подземным миром, как Думузи, умирающий и воскресающий бог плодородия и супруг Инанны-Иштар, и Нингишзида, сторожащий злых демонов преисподней.
Боги «присуждают Бильгамеса к участи коменданта в мире мертвых, то есть, с одной стороны, все же умерщвляют как получеловека, с другой — делают начальником (шагина) над мертвыми, тем самым сохраняя его полубожественный статус.
Комендантом Подземного мира да будет! Первым из духов да будет, Суд судит, решения выносит! Пусть слово его будет так же весомо, как слово Нингишзиды и Думузи! <...>
Поклонявшиеся Гильгамешу рассчитывали на лучшую долю после своей смерти» (Владимир Емельянов, «Гильгамеш»).
Кроме того, Гильгамеш защищал людей от колдунов и неупокоенных мертвецов:
«Заклинатели объявляли Гильгамеша справедливым судьей, основным врагом колдунов и заступником за больных людей <...> Чествование Гильгамеша в месяц Абу (шумерский месяц Ненегар), о котором мы ранее говорили на примере трех шумерских сказаний о Бильгамесе, имело амбивалентную природу. С обрядовой стороны оно было нацелено на кормление умерших родственников и проклятие колдунов, несущих смерть. Но оба эти действа осуществлялись для того, чтобы избавиться от нежелательного присутствия сил зла в мире живых. Мертвецы, которые от голода периодически выходят на землю, считались не меньшим злом, чем наводящие порчу колдуны. С мифологической стороны это было чествование героя, преодолевшего смерть и ставшего повелителем мира мертвых» (Владимир Емельянов, «Гильгамеш»)
Таким образом, Гильгамеш для шумеров и последующих цивилизаций Месопотамии был далеко не только воином-богатырем и великим строителем, обустроившим Урук, но ещё и полководцем-победителем, защитившим свой город от угнетения царем Киша и добывшим Уруку политическую гегемонию, организатором спортивных соревнований и, наконец, объектом поклонения, покровителем царей и воинов, владыкой мёртвых, судящим их по справедливости, защитником живых людей от разнообразных угроз и злых сил.
Автор — Семён Фридман, «XX2 ВЕК».
Вам также может быть интересно:
