Серое небо низко нависло над городом, словно само стремилось укрыться от нескончаемой суеты и зимней усталости. С раннего утра накрапывал дождь — мелкий, но настойчивый, пробирающий до костей. Сырой холод прилипал к коже, будто воздух сам тянул вниз, заставляя замирать. В такую погоду особенно остро чувствовалась безысходность, и Вере становилось тревожно.
— Ну вот, — с горечью подумала она, глядя, как капли скользят по стеклу, — Артёма всё-таки уволили.
Где-то в глубине души она давно это предчувствовала. Постоянные опоздания, безразличие, ленивое отношение к работе — всё это не могло пройти бесследно. Но когда новость настигла, она всё равно обрушилась, как ледяной душ. Теперь всё — расходы, заботы, ответственность — ложилось на неё одну. Вера знала: справится. Подработает, найдёт способ. Только когда ей теперь дышать? Спать? Отдыхать? Почему снова она — а не Артём или его сестра — должна тянуть всех?
Они поженились с Артёмом сразу после университета. Своего жилья не было: её родители ютились в старой однушке с облупленными стенами и скрипучими полами. Возвращение туда было бы шагом назад — в тесное, контролирующее детство. Аренда казалась единственным выходом, но с их зарплатами об ипотеке оставалось только мечтать. Вера, несмотря на это, держалась уверенно. Она видела себя в будущем — с ключами от собственной квартиры, в деловом костюме, на своём месте. Артём кивал, соглашаясь со всем.
Осенью, в прохладе и шуршании листьев, они поехали смотреть квартиры. За рулём была Марина, сестра Артёма. Она сама предложила подвезти:
— Что деньги на такси тратить? Я всё равно по делам. Сколько адресов?
— Пара вариантов, — сказал Артём. — Хотим пока снять. Своего-то нет.
— Да вы что, — удивилась Марина. — У меня же четыре комнаты. Живите у меня! Денис вас обожает, а платить чужим — глупо. Лучше откладывайте.
Её квартира осталась от мужа, который умер внезапно. Всё в доме — мебель, простор, детская — будто застыли в ожидании жизни, которой не случилось. Денис, её сын, был тихим, доброжелательным мальчиком. Вера сразу привязалась к нему. Всё казалось разумным, почти семейным. Они решили попробовать: экономия, совместные расходы, возможность копить.
Марина поначалу была довольна:
— Вот и хорошо. Артём остепенился. У него умная, работящая жена. Не то что эти, что только фотки в Инстаграме постят и свадьбы ждут.
На их свадьбе родители Артёма и Марины почти не присутствовали. Поздравили и ушли. Без объятий, без слёз. Артём только пожал плечами:
— Они всегда такие. Ничего громкого, никакой драмы.
Сначала всё шло гладко. У Веры и Артёма — своя комната. У Марины — своя. У Дениса — детская. Даже гостевая оставалась. До работы Вере было далеко, но она привыкла к ранним подъёмам. Артём же продолжал ворочаться в кровати, пока Вера выходила. Его штрафовали, зарплата уменьшалась. Вера молчала, не упрекала.
Финансами распоряжался Артём — он же экономист. Вера покупала продукты, водила Дениса на прогулки, платила за мелочи. Мальчик был скромным, не капризным. Игрушек у него почти не было. Марина говорила:
— Я его строго воспитываю. Мать — не подружка. Хотите побаловать — пожалуйста. Но я держу границы.
Когда Вере повысили зарплату, она заглянула в квитанции — и поняла: они платят за всю коммуналку. За всех.
— Мы ведь у неё бесплатно живём, — пожал плечами Артём. — Родственники. Разве удобно делить счета?
Логика вроде была. Но денег не прибавлялось.
Потом еда стала исчезать. Продукты, купленные на неделю, исчезали за два дня. Вера готовила больше, ходила в магазин чаще — всё впустую. Марина почти перестала готовить. Хотя договаривались иначе.
— Денис — ребёнок, ему можно, — улыбалась Марина. — А если и нас накормите — вам же проще. Всех сразу.
Вере это не нравилось. Одно дело — племянника угостить. Другое — взрослую женщину кормить каждый день. Она поделилась с Артёмом:
— Нас используют. Мне кажется.
— Да брось. Жалко, что ли? Колбасу? Она же не грабит нас.
Вера почувствовала себя жадной. Но кошелёк пустел. Она работала больше, уставала сильнее. Артём продолжал опаздывать. Всё держалось на ней. Но впереди было обещанное повышение.
И тут Артёма уволили. Официально — за дисциплинарные нарушения. Неофициально — за безынициативность. Он вошёл, не снимая куртки, бросил сумку и пошёл на кухню:
— Всё, Вера. Уволили. Сказали — можешь не приходить.
Она мешала суп. Повернулась к нему, посмотрела — и молчала. Не потому что нечего сказать, а от бессилия.
— И что теперь? — спросила она тихо.
— Да чёрт его знает. Найду что-нибудь. Пока отдохну…
— Отдохнёшь? — её смех был глухим, злым. — Ты и так отдыхаешь два года. Всё на мне. Артём, я не могу больше. Я боюсь уснуть — вдруг не проснусь от усталости. А ты — отдохнёшь…
Он пожал плечами:
— Что ты заводишься? Денег пока хватит. А дальше видно будет.
Он ушёл в комнату, даже не закрыв за собой дверь. А Вера осталась одна — у плиты, в кухне с запахом капусты, сгорбленная и пустая внутри. И поняла: так больше не будет.
Артём всё чаще валялся на диване, целыми днями щёлкая пультом телевизора или уткнувшись в телефон. Вера уходила рано, возвращалась поздно, ноги гудели, а спина ныла от усталости. Каждый вечер — ужин, стирка, отчёты с работы, и снова в бой. Она начала замечать: Марина тоже не работает. Ведь как ни позвони Артёму днём — Марина всегда была дома, весело смеялась в трубку или обсуждала сериалы.
Однажды Вера вернулась с работы раньше обычного, глаза сияли — ей наконец-то дали долгожданное повышение. Теперь она могла хотя бы по выходным быть дома. Вечером за ужином она с радостью поделилась:
— Представляешь, Артём, меня повысили! Теперь и зарплата больше, и выходные свободны. Смогу хоть немного передохнуть.
Артём лениво потянулся и усмехнулся:
— Вот это новость. Молодец, Вера. Значит, теперь мне с Мариной можно вообще не работать. Ты ведь справишься. А мы, может, на море махнём. Денису солнце не полезно. А ты пока посидишь с ним дома. Всё равно тебя с работы никто не отпустит.
Эти слова будто обухом по голове. Вера осталась сидеть с ложкой в руке, остывающий ужин на столе, а в груди — леденящая пустота. В тот момент она поняла: это не лень. Это паразитизм. И что самое страшное — он не видел в этом ничего ненормального.
На следующий день она проснулась раньше будильника. Сердце стучало не от волнения — от тревоги. За окном по-прежнему моросил дождь, а в квартире стояла тишина, будто дом вымер. Только в её голове шелестели мысли, как страницы старой книги, которую давно пора было закрыть.
Она встала, на цыпочках вышла на кухню, чтобы не разбудить никого, налила себе чаю и села у окна. Глядя, как редкие прохожие кутаются в шарфы и спешат по своим делам, Вера словно отделялась от этой жизни. Она была в ней, но не жила. Она существовала — для Артёма, для Марины, для Дениса. Работала, платила, готовила, стирала. И никто — никто! — даже не подумал, каково ей.
В тот же вечер она достала из комода старую папку с документами. Договор с банком, копии платёжек, справки. Всё, что было связано с её трудом и деньгами. Она считала, рассчитывала, подбивала цифры. У неё было немного, но достаточно для первого шага. И больше она не хотела жить под одной крышей с людьми, которые видят в ней только обслуживающий персонал.
— Ты чего такая серьёзная? — зевнул Артём, заглянув к ней в комнату. — Опять работа?
— Нет, — сказала она спокойно. — Думаю, как выбраться отсюда.
— Куда выбраться?
— Из этого дома. Из этой жизни. Из этой ямы, в которую ты меня втянул.
Он захлопнул дверь, фыркнув. Видимо, принял это за очередную истерику. Но Вера больше не кричала. Она вообще не собиралась больше спорить. Только действовать.
Через неделю она сняла небольшую студию на окраине города — пусть далеко, зато своё. Первые вечера там были пугающе тихими, даже стены казались чужими. Но в этой тишине не было упрёков, ленивых замечаний, бесконечных пустых разговоров. Только она и её дыхание.
Она оставила Артёму записку — не прощальную, без пафоса. Просто список: что оплачивала, сколько стоила коммуналка, сколько еда, сколько она давала на карманные расходы. И в конце:
«Ты взрослый человек, Артём. Пора научиться жить самостоятельно. Я больше не могу быть для вас всех кошельком и кухаркой».
Он не звонил. Не писал. Видимо, ждал, что она одумается и вернётся. Но она не вернулась.
На работе её встретили тепло. Коллеги давно видели, как она тащила всё на себе, но не вмешивались. Теперь в её глазах появилась искра — лёгкая, почти незаметная. Свобода поначалу пугала, но потом стало легче дышать. Каждый вечер Вера садилась на диван, пила чай и слушала тишину. И в этой тишине слышала себя.
Иногда на душе было тяжело — не от одиночества, от обиды. За потраченные годы, за мечты, которыми её кормили. За доверие, которое использовали. Но с каждым днём обида растворялась, как снег под солнцем. Вера училась жить заново.
Через пару месяцев ей позвонила Марина.
— Ну что, нагулялась? Денис по тебе скучает. Артём говорит, ты сильно изменилась. Не узнали бы. Может, заглянешь?
Вера улыбнулась. Голос Марины всё такой же — сладкий, чуть надменный.
— Нет, Марина. Спасибо. Мне тут хорошо.
Она положила трубку, сделала глоток чая и впервые за долгое время почувствовала вкус. Свобода. Её дом. Её жизнь.
Вот такая история, друзья. Напишите, пожалуйста, что вы думаете об этой истории. Не забудьте подписаться на канал и поставить лайк. Всего Вам доброго. До свидания!