Медицинская сторона Войны Тройственного союза
Парагвайская война стала не только крупнейшим военным конфликтом в истории Южной Америки, но и беспрецедентным испытанием для военной медицины региона. Спойлер: она не справилась.
Уже первые крупные сражения продемонстрировали ужасающие масштабы предстоящей медицинской катастрофы. После боя при Эстеро Бельяко остались «бесконечные ряды трупов, часто обезглавленных, сложенных в груды неправильной формы... таков был путь к смерти и славе» (некоторые цитаты приводятся в смягченном виде, чтобы не получить страйк от площадки - C.B.).
Широчайшее использование пуль Минье превращало практически каждое пулевое ранение в медицинскую катастрофу. Как отмечали военные хирурги, «нередко поисковые команды находили лежащих лицом вниз солдат, казалось бы, невредимых, за исключением крошечной царапины на щеке; когда их переворачивали, другая сторона лица полностью отсутствовала». Полудюймовый конусообразный снаряд, задевая кость, «разрывал все ткани позади нее. Это почти всегда требовало ампутации для остановки кровотечения. Таким образом, на каждого человека, которого пуля Минье убивала, приходились несколько с раздробленными конечностями, требующими немедленной операции».
Медицинские службы стран Тройственного союза, несмотря на очевидные недостатки, демонстрировали относительно современный подход к военной медицине. Союзники «сформировали мобильные бригады первой помощи и установили палатки для полевых госпиталей. Там имелись хирургические инструменты, перевязочные материалы и компрессы, антисептики» (записки Федерико Мастермана).
Эвакуация раненых была поставлена на систематическую основу: «Воловьи повозки, конные кареты скорой помощи, двухместные седла (каколеты) и простые носилки доставляли пострадавших с поля боя. Когда их принимали в полевых госпиталях, медсестры проводили сортировку по методике Ларрея, отмечая, кому требовалась неотложная помощь, кто мог подождать, а кому помочь уже было невозможно».
Масштаб работы медицинских служб после крупных сражений был по тем временам колоссальным. Доктор Маноэл Фелисиано Перейра де Карвалью, глава бразильского полевого госпиталя в Пасо-де-ла-Патрия, фиксировал, что среди раненых в его палатке
«были один бригадный генерал, один подполковник, четыре майора, семь капитанов, четырнадцать лейтенантов, двадцать один младший лейтенант, один кадет и 215 солдат, всего 261 человек».
При этом полевой госпиталь доктора Карвалью был лишь одним из нескольких.
Союзники делали ставку на профессиональных врачей из городов, но это сработало гораздо хуже ожиданий. Как свидетельствовал уругвайский врач Хуан Анхель Гольфарини,
«Врачи с дипломами, фармацевты и все, кто связан с искусством врачевания, отказались предоставить свои услуги, что заставило обратиться к неизвестному персоналу, никогда медицине не обучавшемуся».
Генерал Венсеслао Паунеро писал военному министру: «По причине климата, воды или чего-то еще у меня полтораста больных, а врачей только двое, когда должно быть шесть или восемь. Умоляю Вас ... прислать врачей, которых сможете, потому что эти надрываются».
Доктор Альмейра жаловался вице-президенту Маркосу Пасу: «Не знаю, что мы будем делать, когда у нас будет две-три тысячи раненых [...] Для пополнения медицинского корпуса сюда прибыли четверо. Из них доктор Дуран де Кассис работал ветеринаром в Буэнос-Айресе, а доктор МакДональд не знает ни слова по-испански».
Парагвай был вынужден создать собственную систему подготовки медицинских кадров. В крепости Умайта была организована Школа военной медицины, где под руководством европейских врачей (Стюарта, Скиннера, Фокса и Бартона) готовились местные «практиканты». Среди выпускников этой школы были Хусто Пастор Кандия, Игнасио Альвисо и Сирило Антонио Риварола, впоследствии ставший президентом республики.
Условия работы военных хирургов были поистине кошмарными. «Палатка хирурга имела вид ночной бойни. Масляные лампы излучали жуткий, прерывистый свет, мерцание которого очень затрудняло работу. Пули и шрапнель изуродовали многих людей до неузнаваемости, и конечности не всегда можно было спасти» (воспоминания Карвалью).
Хирургические операции проходили в условиях, которые сегодня кажутся варварскими: «Десятки раненых солдат проходили через операционные, и среди их криков о пощаде врачи отпиливали руки и ноги, бросая их в жуткую кучу, прежде чем промыть столы губкой и продолжить, уже с новым несчастным. Военные капелланы предлагали духовное облегчение умирающим и утешение выжившим, но большинство раненых не могли слышать их слов»
Проблема снабжения медикаментами стояла крайне остро. «Хотя хирурги имели при себе различные скальпели, костные пилы и зонды, никто, казалось, не имел достаточного количества лигатур (хирургических нитей), дезинфицирующих средств, шин, бинтов и лауданума (настойки опия). Даже мыло было роскошью, которую часто приходилось приобретать у маркитантов, сопровождавших армию» (воспоминания Карвалью).
Послеоперационная смертность оставалась катастрофически высокой: «Те, кто пережил ампутации, часто умирали позже от шока и инфекции. Многие солдаты не понимали, что такое сепсис, и, несмотря на применение карболовой кислоты, не могли содержать себя в чистоте» (записки Мастермана).
Союзники создали развитую систему медицинских учреждений различного уровня. «В целом, если раненый мог достичь крупных полевых госпиталей в Пасо-де-ла-Патрия, у него был хороший шанс на выживание; если он добирался до Корриентеса, шансы были еще лучше. Там он мог найти некоторых из лучше всего обученных сотрудников бразильских и аргентинских медицинских служб и гораздо больше припасов» (из донесения министра Уошберна).
Союзники построили современную госпитальную сеть: «Союзники построили несколько впечатляющих госпиталей в Корриентесе, все из которых получали поставки современного оборудования и лекарств. Позже они открыли плавучий госпиталь на борту бразильского корабля 'Одиннадцатое июня', который также активно использовался» (оттуда же).
Медицинская служба Парагвая находилась в катастрофическом состоянии. «На каждый недостаток в медицинских службах союзников у парагвайцев было три. Хотя они создали адекватные медицинские учреждения в Умайте, и еще лучшие в Асунсьоне и Серро-Леоне, вопрос быстрой эвакуации раненых не был решён» (записки Мастермана).
Результаты этого были трагичны: «процент выживших среди раненых солдат союзников был гораздо выше, чем у парагвайцев. Парагвайские полевые госпитали были примитивными, лишь немногие из них — если вообще какие-либо — имели нормальные инструменты для проведения хирургических операций» (там же).
«Ампутации проводились мачете или тростниковым ножом, которым орудовал какой-нибудь неграмотный сержант, имевший мало общего с хирургами союзников. Парагвайцы кичились тем, что их люди могут вынести ужасную операционную боль, — как будто этот пафос мог заменить отсутствие опиатов».
В безвыходной ситуации гуарани обратились к традиционной медицине. «Люди маршала проявляли более гибкое отношение к лечению ран и заболеваний, чем союзники. Аргентинские и бразильские военные врачи подчеркивали, что используют самые современные научные методы; если же нужные лекарства были недоступны, они мало чем могли помочь. Парагвайцы, напротив, проявляли необычайную изобретательность, используя алоэ для лечения порезов и ожогов и различные травы и настои в качестве седативных средств и тоников».
Британский фармацевт Джордж Фредерик Мастерман, несмотря на скептическое отношение к парагвайским медикам, признавал эффективность их методов. Увы, опиум, который был нужен больше всего, заменить было нечем.
Если у союзников эвакуация раненых была налажена плохо, то у парагвайцев она была отвратительной. После крупных сражений раненые гуарани сутками оставались на поле боя. «Спустя три дня почти все парагвайские раненые все еще находились в лесу, постепенно сползаясь к позициям войск. Одного нашли одного в лесу 3 июня, через одиннадцать дней после боя. Он был почти мертв» (записки Мастермана).
Уошберн описывает такую историю: «Майор Коронель получил проникающее ранение легкого, и вынужден был скрываться в лесу близ позиций союзников. С ним был также раненый парагвайский солдат. Поняв, что не сможет сам выбраться, майор приказал солдату убить его и отнести его меч и фуражку Лопесу, а на словах передать, что Коронель выполнил солдатский долг до конца. Однако рядовой отказался, и, в конце концов, парагвайцы нашли их и вытащили».
Раненых, которым, требовалось длительное лечение отправляли в Асунсьон и Серро-Леон. Остальных выхаживали в полевых госпиталях».
Важнейшим открытием латиноамериканской военной медицины этого периода стало осознание, что боевые ранения —лишь малая часть медицинских проблем армии. Отчет военного госпиталя в Энкарнасьоне от 11 ноября 1865 года гласил, что «из 554 госпитализированных лишь 30 находятся там по причине боевых ранений».
Основными проблемами были инфекционные и желудочно-кишечные заболевания: «40 процентов страдали от диареи, вызванной несвежим мясом и плохой водой. Пятьдесят человек болели корью. За исключением этого последнего заболевания, частота которого позже будет превзойдена холерой, оспой и желтой лихорадкой, соотношение жалоб оставалось одинаковым с обеих сторон на протяжении всей войны».
Основным препаратом для лечения дизентерии «белый отвар Сиденхэма» (смесь мела и дубильных веществ), применявшийся отдельно или в сочетании с лауданумом (настойкой опия).
Военные врачи четко понимали связь между малярией и болотистой местностью. Болезнь поражала «две трети каждого полка» сразу после смены лагеря». Лечение проводилось хинином в виде пилюль или раствора, разведенного в луковой воде. Препарат принимали трижды в день: утром, после приступа лихорадки и вечером.
«Профилактическим методом» были принудительные марши до изнеможения с последующим приемом горячих настоев чая или мате для стимуляции потоотделения.
4 апреля 1867 года началась эпидемия холеры, когда в лагерь Туюти пришла весть о вспышке болезни в Корриентесе. 10 апреля в аргентинском госпитале были зарегистрированы первые случаи. Заболевание протекало стремительно: рвота, «ужасные боли в животе» и судороги, доводившие больных до безумия. Многие умирали в характерной позе сгибания, которую парагвайцы называли «ча'и» (сморщенный).
Лечение включало разнообразные методы: «клизмы с крахмалом и лауданумом, опиум в больших дозах, горячий коньячный пунш, настои чая, липы и мяты с коньяком, возбуждающие растирания смесью хлороформа, камфорного спирта и лауданума, горчичники». Помогало слабо.
При Эстеро Бельяко, как и во всех других крупных сражениях, значительная часть войск изначально была небоеспособной из-за желудочных заболеваний. В сочетании с лихорадкой, страхом и общим истощением, это серьезно влияло на ход боевых действий.
Особую проблему представляло медицинское обеспечение пленных и раненых противника. Упорное сопротивление парагвайцев привело к ожесточению союзных войск. Гуарани неохотно брали в плен и не особо заботились об их лечении.
Масштабы человеческих потерь требовали новых подходов к обращению с телами погибших. «Союзники своих погибших закапывали, а парагвайские трупы складывали в кучи, перекладывая слоями бревен, и сжигали. Они жаловались, что гуарани были настолько худыми, что не хотели гореть» (Мастерман).
Это свидетельствовало не только о масштабах потерь, но и о катастрофическом состоянии парагвайской армии, где солдаты «всегда вынуждены были сражаться на пустой желудок, поскольку в дни сражений им не разрешалось покидать свои части для забоя скота».
Парагвайская трагедия во многом была усугублена неспособностью медицинских служб справиться с потоком раненых и больных, что в конечном итоге способствовало катастрофическому исходу войны для этой страны...
