Последний завтрак
Тамара Николаевна проснулась от запаха подгоревшего молока. Мелкие морщинки около глаз собрались в гармошку – она поморщилась от неприятного аромата. На кухне гремели кастрюли – значит, Леночка готовит завтрак. Не то чтобы девочка умела хорошо готовить, но старается. Для Павлика своего старается.
Тамара Николаевна накинула халат и прошлепала босыми ногами на кухню. Дочь с остервенением отмывала пригоревшую кастрюлю, с силой орудуя железной губкой.
— Доброе утро, — робко произнесла Тамара Николаевна.
Елена вздрогнула и оглянулась. На измазанном мыльной пеной лице мелькнуло раздражение.
— Разбудила? Прости. У меня молоко убежало.
— Ничего, я уже собиралась вставать, — Тамара Николаевна присела на табурет у окна. — Может, яичницу пожарить? С помидорами и сыром, как Павлик любит?
— Не надо, — Елена поставила кастрюлю в мойку. — Я сама. И сходи оденься, пожалуйста. Неудобно, если Павел увидит тебя в таком виде.
Тамара Николаевна опустила глаза на свой старенький, но чистенький халат. Что неудобного? Но спорить не стала – вернулась в отведенную ей комнатушку, надела домашнее платье, причесалась.
Когда она вернулась на кухню, Павел уже сидел за столом – высокий, подтянутый, в отглаженной рубашке. Уплетал омлет с беконом. Елена щебетала рядом, подливая ему кофе.
— Доброе утро, — Тамара Николаевна остановилась в дверном проеме.
Павел кивнул, не поднимая глаз от тарелки. Елена окинула мать придирчивым взглядом.
— Садись, мам. Я тебе гречку сварила.
— Спасибо, Леночка, — Тамара Николаевна опустилась на стул напротив зятя. — Ты сегодня рано встал, Павел.
— Совещание, — буркнул тот, не отрываясь от еды.
— Очень важное совещание, — с гордостью пояснила Елена, ставя перед матерью тарелку гречки, – у Павлика возможно повышение.
— Как замечательно! — искренне обрадовалась Тамара Николаевна. — Поздравляю!
Зять неопределенно хмыкнул. Елена взглянула на часы.
— Пора тебе, Павлуш. А то в пробку попадешь.
Когда за мужем закрылась дверь, Елена убрала со стола его тарелку и чашку, выключила кофеварку.
— А ты? — спросила Тамара Николаевна. — Не будешь завтракать?
— Я на диете, — отрезала Елена, начиная загружать посудомоечную машину.
Тамара Николаевна послушно ковыряла ложкой безвкусную гречку, приготовленную без масла и соли. Специально для нее – Елена считала, что в возрасте матери нужно есть пресное и диетическое.
— Лен, я хотела спросить, — осторожно начала Тамара Николаевна, — может, мне поискать работу? Хотя бы неполный день? Пенсия у меня небольшая, а так я смогла бы помогать вам с деньгами и быстрее накопить на первый взнос.
— На какой еще взнос? — Елена захлопнула дверцу посудомойки с такой силой, что та вздрогнула.
— Ну как же, — Тамара Николаевна удивленно подняла брови. — Я же говорила... Мне риелтор обещал помочь с ипотекой, несмотря на возраст. Потому я и продала свою квартиру, чтобы первый взнос внести за новую – здесь, рядом с вами.
— Ты с ума сошла? — Елена покрутила пальцем у виска. — Тебе шестьдесят два года! Какая ипотека? И вообще, мы с Павлом об этом хотели поговорить...
Она замолчала, нервно кусая губы.
— О чем, доченька?
— Давай вечером. Когда Павел вернется, — Елена схватила телефон. — Мне на работу пора.
Вечерний разговор
Четыре часа Тамара Николаевна драила кафель в ванной – Елена придиралась к каждому пятнышку. Еще два часа возилась с обедом – овощное рагу и котлеты на пару, как любил Павел. Суставы ныли, спину ломило, но она уже привыкла не жаловаться. К шести часам накрыла на стол – строго по линеечке расставила тарелки, разложила приборы.
Когда Павел с грохотом захлопнул входную дверь, а Елена процокала каблуками по коридору, Тамара Николаевна замерла у плиты, как нашкодивший ребенок. По позвякиванию бутылок в руках зятя, по тому, как дочь швырнула сумку на тумбочку, стало ясно – разговор будет не из легких.
— Как прошло совещание? — робко спросила Тамара Николаевна, когда все уселись за стол.
— Нормально, — ответил зять.
— Тебя повысили?
— Нет.
— Ну, в следующий раз повезет, — попыталась подбодрить его Тамара Николаевна.
— Мам, — Елена сурово сдвинула брови, — ты опять лезешь не в свое дело? Хоть раз можешь просто помолчать?
Тамара Николаевна поджала губы. Нижняя предательски задрожала, и она прикусила ее изнутри до боли, лишь бы не расплакаться. Шесть месяцев она жила в этой квартире – с того самого дня, как продала свою старую "хрущевку" на окраине. Продала, надеясь накопить на первый взнос за новую – здесь, поближе к дочери. Шесть месяцев ежедневных шпилек и уколов. С каждым днем все отчетливее ощущение – она здесь чужая, непрошеная гостья, задержавшаяся дольше допустимого.
— Ладно, — Елена отодвинула тарелку. — Давайте поговорим.
Павел кивнул, открывая вторую бутылку пива.
— Мама, — Елена сложила руки на столе, — мы с Павлом все обсудили. Так больше не может продолжаться.
Тамара Николаевна вздрогнула.
— Что не может продолжаться, Леночка?
— Это, — Елена обвела рукой кухню. — Мы живем втроем в двухкомнатной квартире. Это неправильно. Мы с Павлом – молодая семья. Нам нужно личное пространство.
— Но ведь я занимаю всего лишь маленькую комнату, — пролепетала Тамара Николаевна. — И я помогаю как могу – готовлю, убираю...
— Дело не в этом, — перебил Павел. — Мы хотим детей. А с тещей в квартире – это не вариант.
— Я могла бы помогать с ребенком, — Тамара Николаевна обрадовалась. — Нянчить, гулять...
— Нет, — отрезала Елена. — Мы хотим растить детей сами, по-своему. Без советов из прошлого века.
Тамара Николаевна сглотнула, но во рту пересохло. Горло сдавило так, что она едва могла говорить.
— Я понимаю, — тихо сказала она. — Я найду квартиру, как только накоплю...
— Мама, — Елена достала из сумки конверт, — мы с Павлом все решили. Я купила тебе путёвку. В один конец. Уезжай, мама. Ты мешаешь нам жить.
Выбор
Конверт лежал на столе как бомба с тикающим механизмом. Тамара Николаевна с трудом сглотнула.
— Путевку?
— В пансионат для пожилых «Золотая осень», — пояснил Павел. — Под Воронежем. Лес, река, свежий воздух. И медицинское обслуживание на уровне.
— Это... дом престарелых? — Тамара Николаевна не верила своим ушам.
— Пансионат, — поправила Елена. — Современное место с хорошими условиями. Мы проверяли.
— Но зачем? Я же коплю на первый взнос, скоро куплю квартиру и съеду. Деньги от продажи моей старой квартиры почти все целы, осталось совсем немного...
— Мама, — Елена закатила глаза, — кого ты обманываешь? Тебе риелтор этот голову заморочил. Никакой ипотеки в твоем возрасте не дадут, а денег от продажи твоей хрущевки на окраине не хватит даже на студию в приличном районе. Ты продала за бесценок, и теперь мы расхлебываем последствия. А мы не можем больше так жить. Либо ты едешь в пансионат, либо... — она замялась, — возвращаешься в свою старую квартиру.
— Но я ее продала полгода назад, — растерялась Тамара Николаевна. — Там уже другие люди живут. Я же поэтому и перебралась к вам – временно, пока не куплю новую квартиру поближе.
— Не наши проблемы, — отрезал Павел. — Мы дали вам крышу над головой на полгода. Достаточно.
Тамара Николаевна смотрела на дочь, не узнавая ее. Та самая Леночка, которую она растила одна, без отца, ради которой работала на двух работах, отказывала себе во всем... Теперь выгоняет ее из дома.
— Я все понимаю, — тихо сказала Тамара Николаевна. — Я вам мешаю. Но пансионат... Я не хочу там жить. Я хочу быть рядом с тобой, с моей единственной дочкой.
— Мама! — взорвалась Елена. — Ты всегда так! Давишь на жалость, манипулируешь! Ты вообще понимаешь, что мы с Павлом не можем нормально жить из-за тебя? Даже... — она покраснела, — даже близость у нас только когда тебя нет дома! А ты вечно здесь, вечно суешь нос в наши дела, критикуешь мой борщ, мое воспитание, моего мужа!
— Я никогда... — начала Тамара Николаевна, но Елена перебила:
— Молча! Своими взглядами, своими вздохами! Я всю жизнь чувствовала себя виноватой перед тобой – бедной одинокой матерью, которая пожертвовала всем ради меня. Но я не просила тебя об этом! Не просила рожать меня, если отец был таким негодяем! Не просила бросать личную жизнь! Я этого не хотела!
Тамара Николаевна сидела, оглушенная. Она никогда не думала, что ее жертвы, ее любовь воспринимаются дочерью как груз, как обуза.
— Прости, — прошептала она. — Я не знала.
— Так вот, теперь знаешь, — Елена немного успокоилась. — Либо ты едешь в пансионат, где о тебе позаботятся лучше, чем мы можем, либо...
— Я поняла, — Тамара Николаевна встала. — Я соберу вещи.
Утренний поезд
На вокзале было многолюдно, несмотря на ранний час. Июньское солнце уже припекало, обещая жаркий день. Тамара Николаевна стояла у вагона с маленьким чемоданом – все, что осталось от ее шестидесяти двух лет жизни.
— Ну, пока, — Елена переминалась с ноги на ногу, явно спеша поскорее уйти. — Звони, как доберешься.
Она неловко чмокнула мать в щеку и попятилась.
— Леночка, — Тамара Николаевна поймала ее за руку. — Я хочу, чтобы ты знала: я всегда любила тебя. И сейчас люблю. И если тебе будет лучше без меня – я приму это. Но знай: мои двери всегда открыты для тебя. Что бы ни случилось.
— Да-да, конечно, — Елена высвободила руку. — Мне пора на работу. Счастливого пути.
Тамара Николаевна смотрела вслед дочери, пока та не скрылась в толпе. Потом достала из сумочки билет и конверт с путевкой. Подошла к урне и опустила конверт туда.
— Куда едем, бабуля? — спросил носильщик, берясь за ее чемодан.
— В Анапу, — улыбнулась Тамара Николаевна. — К сестре.
Два года спустя
— Тетя Тома, у нас клубника поспела! — восьмилетняя Настя влетела в комнату, размахивая пластиковым ведерком. — Пойдем собирать!
Тамара Николаевна отложила спицы – она вязала крошечные пинетки для будущего внука сестры.
— Сейчас, Настенька, только давление померяю.
С тех пор, как она переехала к сестре Галине в Анапу, ее здоровье значительно улучшилось. Морской воздух, простая еда, размеренная жизнь сделали свое дело. Из тихой забитой старушки Тамара Николаевна превратилась в активную, энергичную женщину – помогала сестре с внуками, вела кружок вязания в местном доме культуры, даже устроилась на полставки в библиотеку.
Телефон на столе завибрировал. Елена. Она звонила раз в месяц – сухо спрашивала, как дела, рассказывала новости. В основном – жаловалась на жизнь. На сложную беременность, на тяжелые роды, на бессонные ночи с маленьким Мишей, на отсутствие помощи.
Тамара Николаевна ни разу не напомнила дочери о тех ее словах на вокзале. Не попрекнула, не упрекнула. Просто каждый месяц переводила ей половину своей пенсии – на памперсы Мише.
Сама она жила скромно, но счастливо. В небольшом домике сестры на окраине Анапы всем хватало места – и самой Галине с мужем, и Тамаре Николаевне, и старшей внучке Насте, которая часто оставалась у них ночевать.
— Тетя Тома, ну ты скоро? — Настя нетерпеливо прыгала у двери.
— Иду-иду, егоза, — Тамара Николаевна сунула телефон в карман, не ответив на звонок. Перезвонит попозже, когда соберет клубнику.
Она вышла на крыльцо, вдохнула теплый воздух, пахнущий морем и цветущими розами. И поняла, что впервые за долгие годы по-настоящему свободна. Свободна от чувства вины, от необходимости угождать, от страха быть в тягость.
Сестра приняла ее без вопросов, с искренней радостью. Здесь Тамару Николаевну любили просто за то, что она есть. Не за жертвы, не за помощь, не за деньги.
Телефон снова завибрировал. На экране высветилось сообщение от Елены: «Мама, можно мы с Мишей приедем к тебе на пару недель? Павел в командировку уезжает, а мне одной тяжело».
Тамара Николаевна улыбнулась. Набрала ответ: «Конечно, доченька. Я всегда жду тебя».
Обязаны ли мы быть рядом с теми, кто нас не любит?