Наследственное дело
Дверь за Ленкой захлопнулась так, что штукатурка посыпалась. И голос её, звенящий от гнева, долетал, наверное, до самого пятого этажа:
— Ты ещё пожалеешь! Поймёшь, что значит справедливость!
Я стоял, схватившись за косяк. В груди жгло — то ли от боли, то ли от обиды, то ли от таблеток, которые начал пить недавно. Пятьдесят шесть лет, а сердце уже шалит. Говорят, у одиноких отцов оно быстрее изнашивается.
Никогда не думал, что дочь, которую я вырастил один, без матери, подаст на меня в суд из-за квартиры бабушки. Из-за денег. Из-за СТЕН.
Начало нашей истории
Лена родилась в девяносто третьем, в самый разгар всей этой заварухи с талонами и очередями. Мне тогда было двадцать четыре — только-только начал карьеру на заводе.
А Светка... Ушла из дома январским утром, когда нашей крохе третий годик стукнул. Даже не попрощалась. Швырнула на стол помятый листок из блокнота: «Задыхаюсь здесь. Хочу другой судьбы. Извини».
Другой судьбы! А мне с трёхлетним ребёнком на руках что было делать?
Помню, как сидел на кухне нашей тесной однушки на Чертановской, держал эту записку, а за стеной Ленка рисовала что-то цветными карандашами. Не плакала, просто спрашивала каждый час: «А мама когда придёт?» А я не знал, что ответить.
Мать моя, Ленкина бабушка, Тамара Сергеевна, тогда сказала только:
— Будем поднимать вместе. Справимся.
И мы справлялись. Я крутился на трёх работах, мама сидела с внучкой. Сначала ютились в моей однушке на Чертановской, а потом, когда Ленке исполнилось пять, переехали к маме в её двушку на Профсоюзной. Тесновато, но всё-таки лучше.
Смотри, какая я стала
Годы шли. Ленка росла умной, но своенравной. В школе одни пятёрки, но дома... Боже, сколько слёз и хлопнутых дверей! В пятнадцать заявила, что хочет быть юристом. В семнадцать поступила на юрфак. Я гордился ею до слёз.
Помню день её выпускного. Она стояла с дипломом — высокая, красивая, так похожая на мать. Вот только в упрямстве и решимости — вся в меня, ни шагу не уступит.
— Посмотри, папочка, какой я стала! — она закружилась, волны синего платья заплескались вокруг колен. — С этого дня жизнь наша переменится! Вот увидишь!
Я верил. Господи, как я верил.
На первые деньги она купила себе дорогой телефон. На вторые — сняла квартиру в центре. «Мне нужно свое пространство, пап. Ты же понимаешь?»
Я понимал. И гордился её самостоятельностью.
А потом умерла мама. Тихо, во сне. Сердце. Похоронили на Востряковском, рядом с отцом.
На оглашении завещания я узнал, что мама всё предусмотрела: двухкомнатную квартиру на Профсоюзной она разделила поровну — половину мне, половину Ленке. Сухие формулировки правовых документов, а за ними — мамина забота о нас обоих.
Справедливость, говоришь?
После похорон Ленка приезжала редко. Всё работа, командировки, новый парень — Денис. Серьёзный такой, в очках, тоже юрист. Холодный какой-то.
А потом случился тот вечер. Ленка с Денисом приехали вместе. Сели на кухне, чаю налили.
— Пап, нам нужно поговорить про бабушкину квартиру, — начала она, выпрямив спину. — Мы с Денисом хотим пожениться. Нам нужно свое жильё.
Я улыбнулся:
— Так я же не против! Заезжайте, живите. Вдвоем с вами поместимся, места хватит.
Денис прокашлялся:
— Видите ли, Михаил Андреевич, мы хотим... юридической чистоты. Квартира должна быть оформлена полностью на Елену. Мы готовы выкупить вашу долю.
Я поперхнулся чаем:
— Как это? Выкупить? Вы хотите, чтобы я съехал из квартиры, где живу уже столько лет?
Лена посмотрела так пронзительно. Как чужая.
— Пап, по бабушкиному завещанию половина квартиры и так моя. Но нам с Денисом нужна вся квартира, чтобы начать семейную жизнь. Мы готовы выкупить твою долю по рыночной цене. У тебя же есть та однушка на Чертановской, которую ты сдаёшь уже много лет. Вернёшься туда, еще и доплату от нас получишь.
— Вернусь туда? — я не верил своим ушам. — Леночка, о чём ты? Я сдаю ту квартиру, чтобы тебе помогать все эти годы! А здесь, в маминой квартире, мой дом. Мы столько лет прожили здесь вместе. Но не так же я хотел, чтобы ты в ней жила!
— А как? — в её голосе появились холодные нотки. — Без документов? Без гарантий? Пап, я юрист. Я знаю, как должно быть правильно.
Бумаги и стены
Следующие недели превратились в ад. Ленка звонила, присылала какие-то бумаги, постоянно приходила с документами. Как юрист, она буквально засыпала меня терминами: "отчуждение имущества", "добровольное соглашение о разделе", "компенсационная выплата". Я отказывался подписывать. Не из-за денег — из-за принципа. Мама всегда говорила: «Мишенька, всё наше — Ленкино. Но после нас, не раньше».
— Мы с Денисом уже взяли кредит под эту квартиру! Мы рассчитывали, что ты согласишься! Это справедливо — у нас семья будет, дети, нам жить негде!
— Справедливо? — я почувствовал, как кровь приливает к лицу. — А выгонять родного отца из дома, где он прожил почти тридцать лет — это справедливо? Отправлять меня обратно в ту тесную однушку — это по-родственному?
Её лицо исказилось:
— Ты всегда был эгоистом! Думаешь только о себе! А о нас с Денисом кто подумает? Мы имеем право на нормальную жизнь! Это и моя квартира тоже — по завещанию!
Я смотрел на неё и не узнавал. Где та девочка, которой я заплетал косички перед школой? Которая плакала на моем плече, когда её бросил первый мальчик?
Которой я отдавал всё, последнее, только бы она была счастлива?
— И что ты собираешься делать? — спросил я тихо.
— То, что должна. Подаю в суд на определение порядка пользования квартирой. А поскольку фактически пользоваться долей без нарушения твоих прав невозможно, буду требовать принудительного выкупа в соответствии со статьей 252 Гражданского кодекса. Как собственник я имею на это право, и суд обычно встает на сторону истца в таких делах.
Чего стоят стены?
Судебная повестка пришла через неделю. Сухие строчки, казённый язык. «Истец: Елена Михайловна Громова. Ответчик: Михаил Андреевич Громов». Отец и дочь — по разные стороны.
Я сидел на кухне маминой квартиры, смотрел на облезлые обои, которые мы клеили еще в девяностые. На кривоватую люстру, которую я сам вешал. На фотографии на стене — Ленка маленькая, с бантами, с мамой, со мной. Счастливые лица.
Горькая мысль крутилась в голове: я воспитывал дочь один, а когда она выросла — она подала на меня в суд. Разве можно было представить такое, когда я учил её кататься на велосипеде или проверял домашние задания?
Чего стоят эти стены? Дороже родной крови? Дороже любви?
Воспоминания нахлынули, как волна. Вот Ленка делает первые шаги от дивана к моим рукам. Вот я несу её на плечах по парку, а она смеётся так, что у меня сердце заходится. Вот она плачет над учебником математики: «Пап, я никогда не пойму эти дроби!» А вот я вручаю ей ключи от старенькой «девятки» на восемнадцатилетие — всю премию угрохал, зато как она визжала от радости...
Всё это — за стены? За квадратные метры?
Судьба в зале суда
День суда выдался серым, моросил дождь. Я надел свой единственный костюм, купленный еще на Ленкин выпускной. Тесноват стал.
Зал был маленький, душный. Ленка сидела с Денисом и молодым адвокатом. На меня не смотрела. Я пришёл один.
Судья — женщина в возрасте, с усталым лицом — перебирала бумаги.
— Дело о принудительном выкупе доли квартиры, — объявила она. — Истец требует признать право на выкуп доли ответчика с выплатой рыночной стоимости.
Адвокат Лены говорил долго, скучно, о каких-то статьях и прецедентах. Потом встал Денис, показывал какие-то расчёты. Ленка всё время смотрела в пол.
Когда дали слово мне, я просто достал из пиджака конверт.
— Ваша честь, у меня нет адвоката. Я просто хочу показать несколько фотографий.
Судья кивнула. Я разложил на столе снимки.
— Вот это Лена в три года, когда её мать нас бросила. А это мы с мамой и Леной на даче — видите, она держит первый выращенный огурец. Вот Лена идёт в первый класс. А вот... вот выпускной в университете. — Голос мой дрогнул. — Я воспитывал её один. Всю жизнь. А теперь она подаёт на меня в суд.
В зале стало очень тихо.
— Я не буду оспаривать её право на наследство. Но я хочу, чтобы все здесь понимали: дело не в квартире. Дело в том, что моя дочь больше не считает меня семьёй.
Я посмотрел прямо на Ленку. Она наконец-то подняла глаза. В них блестели слёзы.
— Леночка, ты помнишь, что бабушка всегда говорила? «Стены не греют, греют люди». Да, она оставила тебе половину квартиры в завещании. Но разве она хотела, чтобы из-за этих стен родные люди становились врагами? Неужели нужно было идти таким путём?
Сквозь стены
Судья объявила перерыв. В коридоре я сел на скамейку у окна. За окном моросил всё тот же дождь. Достал таблетки, проглотил.
— Папа.
Передо мной стояла осунувшаяся Ленка — под глазами тени, веки припухли и покраснели.
— Ну зачем было так? — еле слышно выдавила она.
— Как?
— Эти фотографии. Эти слова. Ты выставил меня монстром перед всеми.
Я покачал головой:
— Я просто показал нашу жизнь, Лен. Ту, что была у нас.
До денег, до квартир, до судов.
Она села рядом, впервые за долгое время — близко. Я почувствовал запах её духов, тех самых, что я дарил ей каждый год на день рождения.
— Я не знала, что так получится, — тихо сказала она. — Денис говорил, что так будет проще. Чисто юридически. Что ты поймёшь...
— Чего тут понимать, Леночка? Доля, выкуп... Я тебе не чужой человек.
Я твой отец. Единственный, кто у тебя есть.
И вдруг она заплакала. По-настоящему, как в детстве — громко, с всхлипами. Закрыла лицо руками.
— Я запуталась, пап. Денис, эта квартира, деньги, работа... Я хотела как лучше. Я думала... мы сделаем ремонт, будем приезжать к тебе вместе... А потом всё пошло не так.
Я обнял её за плечи. Такие родные, но уже чужие плечи.
— Лен, я готов переоформить свою долю на тебя хоть завтра.
Просто попроси. Не через суд, не через адвокатов. По-человечески. По-родственному.
Она подняла мокрое от слёз лицо:
— Правда? Просто так отдашь свою долю?
— Конечно. Ты — всё, что у меня есть. Важнее тебя нет ничего. Даже этих стен.
Дороже стен
Суд закончился странно. Ленка отозвала иск. Денис ушёл, громко хлопнув дверью. А мы поехали в мамину квартиру — пить чай и говорить. Много говорить — о прошлом, о маме, о нас. О том, что стены без близких — просто стены. А стены с близкими — дом.
А через месяц мы всё-таки оформили дарственную. Я подарил Ленке свою половину квартиры. Без условий, без оговорок. Просто потому что люблю.
Мы начали ремонт вместе. Я научил её шпаклевать стены — как когда-то учил завязывать шнурки. Она смеялась, измазавшись в белом, совсем как в детстве, когда рисовала снеговика акварелью.
А вчера она позвонила и сказала:
— Пап, я встретила нового парня. Он плотник. Представляешь? Говорит, что двери в квартире кривые, надо менять. Приедешь посмотреть?
И я понял — мы справились. Вместе. Как всегда.
А у вас были случаи, когда родные становились чужими из-за наследства? Как вы справлялись с такими ситуациями? Делитесь в комментариях.
Если вам понравилось, нажмите на палец вверх и поделитесь в соцсетях с помощью стрелки. С уважением, @Алекс Котов.