Она сидела на троне, словно привидение старой веры. Костры были не её силой — а её крестом.
Начало этой истории:
Крах Тюдоров. Часть 1: Тень мальчика-короля Эдуарда VI
Крах Тюдоров. Часть 2: Венец мрака для Джейн Грей
Крах Тюдоров. Часть 3: Трон Джейн Грей — путь к плахе
Глава I. Возвращение наследницы
Июль 1553 года. Туман окутывал Тауэр, словно тяжелое покрывало. Каменные стены приглушали шаги стражников, будто сама крепость не желала выдавать своих обитателей. На ступенях Великого зала стояла она — дочь монарха, изгнанница в собственном королевстве, не сломленная судьбой, вернувшаяся, как глухой набат, возвещающий о смене эпох. На трон взошла Мария Тюдор.
— Англия снова католическая, — произнесла она в первый же день правления. — Ибо вера — не дело человеческое, но Божье. Кто отвергает церковь, тот отвергает королеву.
— Ваша милость, — попытался возразить Уильям Сесил, младший государственный секретарь, — народ страждет от перемен. Может, стоит дождаться мира?
Мария подняла на него свой тяжелый взгляд.
— Не миром я пришла. Моя мать умерла в изгнании, и я — её справедливость. Англия была католической тысячу лет. А вы думаете, вера меняется как погода?
Никто не смел вставить ни слова.
Глава II. Исповедь во пламени
Тронный зал теперь дышал тишиной. Тяжёлые портьеры приглушали звуки снаружи, и даже пламя в очаге потрескивало словно с опаской. Мария сидела на высоком кресле под сенью гербов, в её взгляде не было сомнений — только утомлённая решимость.
Перед ней — лица тех, кто ещё год назад был её врагами: Стивен Гардинер, герцог Норфолк, маркиз Винчестер.
Они вернулись, и она знала — не по зову совести, а ради власти. И всё же она взяла их на службу. Мария не ждала искренности — только подчинения. Она поднялась.
— Англия вернётся к истокам. Я прикажу восстановить монастыри, открыть соборы, вернуть землю Господу. Кто стоял у протестантского алтаря — пусть уйдёт. Кто верен католической вере — останется со мной. Всё остальное будет сожжено, как сор в жатву.
Середина октября 1555 года. Утро было влажным и серым. Над Смитфилдом поднимались чёрные клубы дыма. Толпа молчала, будто сама природа сдерживала дыхание.
Бывшие епископы Хью Латимер и Николас Ридли стояли привязанные к столбам. Их рясы были изношены, руки дрожали — но не от страха, а от холода. Палач подбрасывал в костёр солому.
— Пусть огонь, что сожжёт наши тела, зажжёт свет в сердцах тех, кто останется верен реформации, — произнёс Латимер, подняв взгляд к хмурому небу. — Может, однажды они поймут, зачем мы стояли здесь.
Ридли выдохнул сквозь дрожь:
— Господь... прими нас.
Пламя взметнулось вверх. Толпа зашевелилась, некоторые закрывали лица, другие, наоборот, смотрели неотрывно. Среди зрителей был Томас Кранмер, архиепископ, ещё живой, ещё надеющийся. Но он знал — его час придёт.
Мария сидела в своей часовне. Перед ней — горящая свеча, за окном — сумерки.
— Пусть Англия очистится огнём, — прошептала она. — Лучше сжечь ересь, чем смотреть, как она всюду пускает корни, куда ни глянь.
Так пылала страна. Так пылали люди — и тела, и идеи. Сотни жизней, как свечи, были потушены под стенами храмов.
А в Лондоне говорили:
«Королева молится — значит, скоро будут мёртвые»
Но она молилась не за смерть. Она молилась за прощение.
Глава III. Пламя любви и пепел союза
Брак с Филиппом Габсбургом, сыном императора Карла V, стал союзом не только сердец, но и династий. Марии было тридцать восемь, Филиппу — двадцать шесть. По брачному договору Филипп не имел ни малейшего права вмешиваться в управление Англией — он был королем лишь по имени, и лишь на время жизни жены.
В случае её смерти он обязан был покинуть страну. Но сам факт его присутствия, напыщенный и заносчивый испанский двор возмутили англичан до ярости.
Люди боялись, что вместе с Филиппом в страну просочится тень костров инквизиции, где вера проверялась огнём, а раскаяние — раскалённым железом. Подозрение и страх быстро переросли в ненависть. Чужеземец в сердце Англии вызывал не трепет, а гнев.
Народ не увидел в нём короля, а только чужеземца. И всё же Мария, впервые испытавшая любовь, не желала отступать.
Она пыталась провести через парламент закон, по которому Филипп получил бы официальный титул короля Англии, но палата лордов отказала ей. Народ гремел под окнами: «Нет испанцу! Нет узурпатору!». Стычки между англичанами и испанскими офицерами вспыхивали по вечерам, и даже гвардия не всегда успевала их разнимать.
Мария стояла перед Тайным Советом, усталая, но не сломленная.
— Они боятся Филиппа, потому что не знают его, — сказала она, не повышая голоса. — Но пусть помнят: я вышла за него не ради забавы, а ради наследника, ради мира. Он не узурпатор, он мой муж.
Глава IV. Фантом наследника
Весна 1555 года дышала надеждой. Колокола звонили не к заупокойным службам, а к жизни. Во дворце уже несколько месяцев ждали дитя — королевского наследника, долгожданного, вымоленного, обещанного судьбой.
Мария верила — внутри неё зарождается новая эпоха. Её тело подчинялось вере: плоть набухала, месячные прекратились, грудь налилась тяжестью, и в ночной тишине ей чудилось — дитя шевелится. Придворные шили пелёнки, священники молились, народ ждал.
Она становилась тише, часто касалась округлившегося живота с мольбой, которую не произносили даже у алтарей. Всё в ней говорило: вот, Господи, я Твоя рабыня — только даруй мне дитя.
Но в мае, когда день родов, по всем расчётам, уже должен был наступить, всё оставалось неизменно. Королева продолжала ждать. И молчать. В июне на улицах — уже шептались. В июле — уже смеялись.
— Слишком много месс, и ни одного крика младенца, — бросал кто-то в толпе.
Врачи бормотали: "Мнимая беременность". Тело королевы, измученное ожиданием любви и продолжения, само обмануло себя, воплотив мечту в плоть — но без плоти.
Внутри дворца шторы закрывались плотнее. Мария больше не показывалась на публике. Её лицо бледнело, взгляд тускнел, а живот — уменьшался. Это была не беременность, а призрак желания, тело, обманутое духом.
В августе, когда стало ясно что чуда не будет, Филипп покинул Англию. Его корабль уходил с Тауэра под натянутыми парусами, в сером свете залива. Он ехал на север — к войне. Во Фландрию. К славе. К короне, что принадлежала ему по праву, а не по браку.
Позже венецианский посол Джованни Микьели напишет: «Она была вне себя от горя. Её любовь к королю — безмерна, её одиночество — безутешно».
Но ни один дипломат не опишет ту тишину, что обволокла её сердце. Ни один монах не отпоёт умершую надежду, ведь у неё не было ни наследника, ни любимого мужа — только боль и пустота.
Мария чувствовала, как трон под ней холодеет, как народ отворачивает лицо, как в глазах придворных появляется жалость — худшее из унижений для королевы. Посрамлённая и опустошённая, она искала причину.
— Бог отвёл дитя, думала она, — потому что я пощадила тех, кто отвернулся от Него.
Сердце, раздавленное личной трагедией, облеклось в сталь убеждённости. И тогда факелы вновь вспыхнули — не в её руках, а в приговорах. Милосердие уступило место ярости, оправданной небом. С этого дня Мария не просто гнала ересь — она вершила кару, веря, что очищает страну от греха, за который уже была наказана сама.
Глава V. Последний бастион
Март 1557 года. Лондон проснулся от звука фанфар — Филипп вернулся. Но его возвращение не было ни торжественным, ни долгожданным. Он прибыл не к жене, а к союзнице; не ради любви, а ради войны.
Он привёз с собой не тепло супружеской близости, а холодные расчёты испанской короны. Его голос звучал мягко, но в нём звенело сталью: Франция вновь подняла меч, и Испания ждала, что Англия встанет рядом.
Совет яростно возражал: торговля с Францией была слишком важна, армия — не готова, казна — пуста. У Англии не было причин идти в чужую войну за интересы Габсбургов. Только королева по-прежнему стояла на стороне Филиппа. Возможно, из любви. Возможно, из страха его вновь потерять.
Война была объявлена в июне. Папа Павел IV, бывший в союзе с французским Генрихом II, отвернулся от Англии. Впервые Мария, «дочь католической Европы», оказалась в размолвке с самим папским престолом.
А потом пришёл январь 1558 года. И вместе с ним — весть о падении Кале. Кале — последний камень английской короны на континенте. Его стены помнили рыцарей, его флаги — ветер Ланкастеров и Тюдоров. Он пал за несколько недель. Без славы. Без героизма. Лишь холодный дождь и французские стяги над башнями.
Глава VI. Уход в тишине
После краткого возвращения Филиппа в сердце Марии снова разгорелся огонь — не войны, но надежды. Она верила: в её теле вновь зреет жизнь. Молитвы стали тише, движения — осторожнее. Март 1558 года должен был принести ей дитя, которого она ждала как исполнение всех своих молитв и жертв.
В завещании она отдала судьбу королевства в руки Филиппа — как регенту при малолетнем наследнике. Всё было готово: корона, колыбель, имя. Всё, кроме самого ребёнка.
И снова — тишина. Ни крика, ни слёз, ни нового начала. Только пустота. Мария поняла: чуда не будет. Сломленная, она впервые признала неизбежное — трон унаследует Елизавета, её сестра, та, кого она столько лет считала угрозой.
С весны здоровье Марии таяло, как свеча в сыром соборе. Боль сжимала её тело — быть может, опухоль, быть может, лихорадка. 17 ноября 1558 года, в Сент-Джеймсском дворце, посреди эпидемии гриппа, она ушла. Ей было 42 года. В тот же день умер её духовный союзник, кардинала Поула. Их уход был словно печать на главе, которую хотели вырвать из книги.
В Брюсселе Филипп написал сестре:
«Я чувствовал обоснованное сожаление по поводу её смерти».
Так закончилась история женщины, которая хотела родить веру, родить наследника, а умерла — одинокой, брошенной, без любви.