Тени сгущались у плахи, ожидая свою жертву — юную королеву, ставшую пешкой в игре корон и предательства. На рассвете над Тауэром разливался багровый свет, словно само небо скорбело о грехе, которому предстояло свершиться.
Начало этой истории:
Крах Тюдоров. Часть1: Тень мальчика-короля Эдуарда VI
Крах Тюдоров. Часть 2: Венец мрака для Джейн Грей
Глава I. Голос без народа
Лондон, середина июля 1553 года. Над городом стоял зной, а в воздухе — ожидание. На перекрёстках и рыночных площадях глашатаи восклицали приказы от имени новой королевы Джейн:
— Народ Англии, остерегись католической тирании! Мария приведёт Римский престол на твой порог и вновь зажжёт костры! — гремело с городских перекрёстков.
Голос звучал громко, прокламации — яростно, но улицы молчали. Лавочники не поднимали глаз. Мясники продолжали рубить туши. Люди слушали — и не отвечали. Пустота была хуже возмущения: она была отказом верить.
А в это же время, вдали от столицы, в Восточной Англии, крестьяне и рыцари без гербов шли под красным флагом Марии Тюдор. Без лозунгов. Без труб. Только с решимостью. Решимостью вернуть не трон, а справедливость.
Глава II. Когда корона весит больше головы
10 июля 1553 года. Утро было беззвучным, как последний вдох. Ворота Тауэра отворились, пропуская телегу. На ней — бархатный ящик, покрытый серым полотном. А в ящике, под трепетом бархата, лежал венец — не награда, но приговор.
— Надо немедленно заказать и вторую, — неосторожно заметил лорд-казначей Уильям Паулет, вглядываясь в золотую диадему. — Для короля Гилфорда.
Джейн обернулась.
— Простите, милорд, — голос её был спокоен, но в нём зазвенел металл. — Нет у Англии другого монарха, кроме меня. Мой муж не будет коронован.
Джон Дадли, стоявший рядом, резко шагнул вперёд:
— Вы забываетесь, Ваше Величество. Это брак, это союз домов — основа престола!
— Основа престола — воля короля и воля Божья, — ответила Джейн. — А не амбиции вашего сына.
Глава III. Право сильной
12 июля положение стало отчаянным. Мария, до того молчавшая, начала действовать как королева: посылала приказы, собирала ополчение, требовала верности. Аристократы, ещё недавно присягнувшие Джейн, начали переходить на её сторону. Один за другим.
"Почему они бегут?" — шептали в Тауэре. Потому что Джейн была слабым символом в чужих руках, а Мария — воплощением памяти Генриха VIII.
В отчаянии Джон Дадли начал лихорадочно скупать верность. В Брэдгейте собирались отряды Джорджа Медли, дяди Джейн. На улице шептали имена немецких наёмников.
Но было поздно. Совет, изо дня в день терявший дух, стал зыбким, как тень при свечах. Джейн чувствовала это.
Вечером 18 июля в Тауэре царила тревожная тишина. Из окон виднелась сверкающая Темза, по которой ускользала не только вода, но и власть. Где-то в Кембридже Джон Дадли уже отступал без боя.
А в Лондоне готовился переворот — быстрый, бескровный, решительный. Джейн — королева без короны, без рыцарей, без голоса народа.
Глава IV. Тень короны
19 июля 1553 года. В этот день Лондон изменил своё дыхание. Тайный Совет — тот самый, что с таким пылом ещё неделю назад провозглашал Джейн Грей "милостью Божьей королевой Англии" — собрался в спешке и молчании. В зале витал запах воска, плесени и измены. Лорд Герберт, взглянув в глаза каждому из присутствующих, поднялся с кресла.
— Мы больше не можем отрицать волю народа… и крови. Мария Тюдор есть наша государыня.
Ни один из лордов не возразил. Молчали.
Через час с городских балконов уже кричали глашатаи:
«Слушайте, слушайте! Да здравствует Мария, королева Англии, Франции и Ирландии, законная дочь Генриха VIII, сестра Эдуарда VI!»
Толпа на улицах впервые за девять дней ожила. Люди смеялись, обнимались, кто-то плакал. Колокола били в унисон с шагами горожан, и весь Лондон гудел — не от страха, а от облегчения. Ни один сторонник Джейн не вышел на улицы. Ни один меч не был поднят. Всё кончилось — тихо и бесповоротно.
— Только Дадли. — Мария говорила тихо, сдержанно, будто каждое слово роняла в бездну. — Их кровь нужна, не Джейн.
Она стояла у окна, устремив взгляд на серое небо, тяжёлое, как её королевская совесть.
— Ваше Величество, — Посол императора Священной Римской империи Карла V Ян Схейве поклонился, — народ требует справедливости. Но империя требует порядка.
Рядом стоял советник императора Карла V Симон Ренар, мрачный и настойчивый, как всегда. Он не говорил вслух того, что давно поселилось в его взгляде: «Отпустите девчонку — и завтра поднимут другую».
Мария сжала кулаки.
— Она дитя. Не она правила. Её толкнули.
— Но её имя стояло в прокламациях, — напомнил Ренар. — И её тень до сих пор бродит по улицам Лондона. Милосердие — слабость, если оно неразумно.
Тем временем в Тауэре день начинался, как и все предыдущие. Джейн молилась, разбирала книги, обсуждала с капелланом значение посланий Павла. Её голос звучал уверенно: она ждала добрых вестей.
В дверь постучали. За ней стоял её отец, Генри Грей, бледный, как известь, с глазами, в которых не осталось гордости.
— Отец?
Он вошёл. Слишком быстро, как будто не знал, как стоять. За ним — двое стражников.
— Джейн… — он сглотнул. — Тебя… тебя низложили. Мария в Лондоне. Город принял её. Совет присягнул.
Молчание повисло в комнате. Джейн опустила руки.
— Тогда… всё ясно, — прошептала она. — А вы?
Он не ответил. Вышел. Уехал, чтобы молить о пощаде — не для дочери, для себя.
Вечером того же дня дверь в её покои открылась вновь. Уже не отец — стража. Джейн поднялась с кресла. На лице — не страх, а странное спокойствие.
— По приказу королевы Марии, вы арестованы, миледи.
— Я не стану сопротивляться, — сказала она. — Я и так — пленница.
Потом увели Гилфорда, его мать, придворных. Комнаты опустели. С этого дня Джейн была не королевой, а заключённой. Тауэр стал её клеткой.
Джон Дадли, услышав о перевороте, бросил меч, как бросают перо. Его путь закончился без битвы.
Глава V. Восход кровавой Королевы
Королева Мария, вступив на трон, не сразу коснулась судьбы Джейн. Гнев её был ясен: семья Дадли, их кровь, их амбиции — вот где жила измена. Джейн — лишь следствие, не причина. Генри Грей, отец Джейн, купив прощение за двадцать тысяч фунтов, скоро был на свободе. Мария простила. Пока простила...
Карл V, император священной Римской империи, через своих послов требовал крови.
«Эта девица — знамя бунта. Если вы хотите мира, она должна умереть. Иначе Англия не забудет её, и протестанты вновь восстанут».
12 августа Мария, скрепя сердце, подписала акт обвинения в государственной измене. Но пока обвинение было только на бумаге. Приговор отложен. Возможно — навсегда. Пока что Джейн и Гилфорд оставались в Тауэре.
22 августа 1553 года, при огромном стечении народа, Джон Дадли, герцог Нортумберленд, был казнён на Тауэр-Хилл. Он шёл к плахе с прямой спиной и спокойным лицом, неся на себе тяжесть провала и измены. Один удар топора — и человек, некогда державший в руках судьбу Англии, канул в историю.
Джейн жила в доме коменданта Тауэра. У неё были книги, слуги, даже письма. Родители навещали её. Приходили бывшие сторонники — теперь с почтением, а не приказами. Она вела диспуты о смысле Писания, об обряде, об истине. Но свободы не было. Ни шагу за пределы дома. Никакого неба, кроме того, что видно из окна.
Джейн сидела у окна, разглядывая небо. Её письмо к королеве лежало на столе:
«Прошу Ваше Величество простить меня за грех, в котором меня обвиняют. Я была пешкой. Я — лишь жена, которая любит своего мужа…»
Она поставила подпись: "Ваша покорная Джейн".
Позже ей позволили гулять в королевском саду, в отличие от Гилфорда, заточённого в галерее Колокольной башни. Они не встречались.
— Мария не казнит меня, — уверенно говорила Джейн. — Я не мятежница. Я пешка.
Глава VI. Пепел восстания Уайетта
Лондон. Ноябрь 1553 года.
В Тауэре стояла серая тишина, сквозь которую слышался глухой колокольный звон. За стенами дворца в воздухе висела тревога: Лондон уже шептался о бунте. В покоях Марии — напряжённое молчание.
Мария, 37-летняя королева Англии и Ирландии, стоя у окна, сжимала письмо с петицией парламентариев.
— Они думают, что могут диктовать мне, кого любить… — с холодной яростью прошептала она.
— Ваше Величество, — подал голос епископ Гардинер, стоявший чуть поодаль, — страна не готова к испанскому браку. Ни знать, ни простой люд…
— Я не нуждаюсь в их благословении, — отрезала королева. — Я нуждаюсь в союзнике. В короле, который сможет укрепить мою власть. Филипп Испанский — мой выбор.
13 ноября 1553 года. Гилдхолл. Лондон.
Хмурое утро. Над городом висел сырой туман, гул толпы за стенами казался далеким эхом. В зале суда стояла торжественная тишина. Перед комиссией, во главе с герцогом Норфолком и лордом-мэром Томасом Уайтом, стояли обвиняемые — Джейн Дадли, её муж Гилфорд, двое его братьев и бывший архиепископ Томас Кранмер.
— Джейн Дадли, вы обвиняетесь в государственной измене, — раздался голос судьи. — Как вы отвечаете на это обвинение?
Джейн подняла голову, её голос прозвучал удивительно твёрдо:
— Я не стремилась к трону. Я лишь подчинялась воле моего мужа и отца.
— И всё же, — заметил герцог Норфолк, — вы подписывали указы от имени «Джейн, королева». Это — доказательство узурпации власти.
Приговор был ясен: смертная казнь. Сожжение — как того требовал закон для женщин, осуждённых за измену. Или обезглавливание — если королева решит быть милосердной.
Декабрь 1553 года. Тайная встреча. Один из особняков в Вестминстере.
— Мы не можем позволить ей отдать Англию испанцу, — яростно шептал один из протестантов. — Вы слышали, как она подавляет наши приходы, сжигает книги, сажает проповедников?
Генри Грей молчал, затем твёрдо проговорил:
— Я возглавлю восстание в Лестершире. На Пасху корона Марии падёт.
— Остальное — за Томасом Уайеттом. Он дойдёт до Лондона.
Январь 1554. Тайный Совет.
— Мы перехватили письма, Ваша Милость, — говорил Гардинер. — Заговор должен был вспыхнуть весной. Но если ударить сейчас…
Мария мрачно смотрела на карту, где были помечены графства. Она не сказала ни слова — но её глаза были полны решимости.
2 февраля 1554. Ковентри.
Сквозь утренний туман скакал всадник. Это был Генри Грей — мятежник, отец Джейн. Он искал союзников, стучался в усадьбы, умолял старых знакомых. Но двери оставались закрыты.
— Вы не станете со мной? — спросил он у одного из феодалов.
— Я не стану умирать за прошлое, милорд. Простите.
К вечеру он был один. В отчаянии он спрятался в лесу, в дупле старого дуба — как написали позже в донесении: «там его и нашли, подобного загнанному зверю».
7 февраля 1554. Лондон. Стены города.
Отряды Томаса Уайетта достигли столицы, пробившись через королевские части.
— Вот он, момент истины, — сказал Уайетт своему ближайшему помощнику. — Или Лондон примет нас — или предаст.
Но на рассвете 7 февраля лондонские ворота остались закрыты. На улицах — правительственные войска под началом Уильяма Герберта.
— Отступать некуда, — сказал Уайетт, глядя на приближающиеся пики. — За Англию!
Но толпа рассеялась. Мятеж был подавлен.
Вечер 7 февраля 1554. Тайный Совет.
— Они хотели вернуть Джейн и Гилфорда, — прозвучало из уст епископа Стивена Гардинера.
— Мы можем использовать это, — добавил посол Карла V Ренар. — Объявить, будто их стремились вновь возвести на трон. Это сделает казнь неизбежной.
Мария сидела, опустив взгляд. Она долго молчала.
— Я… не хотела этого, — прошептала.
— Но вы обязаны это сделать, Ваша Милость, — сказал епископ твёрдо. — Пока они живы, каждый мятеж будет искать в них знамя.
В ту ночь Мария подписала приказ.
Глава VII. Утро на эшафоте
С 9 февраля Джейн ожидала смерти. Первую дату перенесли: проповедник Джон Фекенхем — с лицом, вырезанным, будто из воска, — упросил королеву отсрочить казнь на три дня. Он верил, что молитвой и увещанием сумеет вернуть Джейн в лоно католической церкви. Он ошибся.
— Господь знает моё сердце, — спокойно говорила она. — Вы можете взять моё тело, но не мой дух. Я не предам истины, ради которой живу. И умираю.
Она простилась со слугами. Больше никто не пришёл - не посмел.
В утро 12 февраля первым вывели Гилфорда.
— Он просит встречи, — сказали Джейн о Гилфорде.
Она лишь покачала головой:
— Это только усилит нашу боль. Лучше встретимся в другом мире — и уже навсегда.
Вскоре она услышала гул толпы. Подошла к окну. На повозке лежало тело. Она узнала его.
— О, Гилфорд… Гилфорд! — вскрикнула она.
Через час пришли за ней. На эшафот она ступила с достоинством. Люди замерли.
— Добрые люди, я пришла сюда, чтобы умереть. Я виновна в том, что приняла власть, но не стремилась к ней. Простите меня…
Джейн завязала себе глаза. Потянулась руками — не нащупала плаху. С повязкой ушло и ощущение опоры. Джейн растерянно обернулась — и, по словам свидетелей, долго и беспомощно искала, где преклонить голову.
— Что мне делать? Где она?
Никто не подошёл. Только один человек — безымянный, из толпы, шагнул вперёд, взял её за локоть и мягко подвёл к плахе.
Она опустилась на колени, положила голову и прошептала последние слова:
— Отче, в руки Твои предаю дух Мой…
И топор опустился.
Глава VIII. Эхо девяти дней
12 февраля 1554 года. Позже.
В частной покоях дворца, у окна, сквозь которое был виден туман над Темзой, Мария будто не замечала приближения епископа Гардинера. Казнь окончена, но на её лице не было ни следа удовлетворения. Только усталость.
— Всё кончено. Кровь пролита. И всё же мне не легче, — произнесла она, будто самой себе.
Гардинер ответил без тени колебания:
— Ваше Величество поступили мудро. Милосердие — добродетель, но правление требует решительности. Джейн была символом мятежа.
— Она была дитя. Пешка. Её лицо будет преследовать меня во снах, — прошептала королева.
Гардинер, не дрогнув, сказал:
— Она могла снова стать знаменем для мятежников. Её смерть — залог мира.
И тогда Мария произнесла слова, которые многие придворные вспоминали потом с тревогой:
— Мира? Или молчания, купленного страхом?
После долгой паузы она добавила:
— Надеюсь, Бог простит нас.
23 февраля 1554 года, на рассвете, под свинцовым небом, Генри Грей, герцог Саффолк, отец Джейн, взошёл на эшафот Тауэр-Хилла. Его лицо было бледным, но спокойным — как у человека, уже потерявшего всё...