Главной мечтой и целью Константина Сергеевича Станиславского и Владимира Ивановича Немировича-Данченко было не просто получить еще один театр, пусть даже самый лучший, успешный и популярный. А создать настоящий ансамбль из коллектива единомышленников – актеров, режиссеров, постановщиков, художников, декораторов и рабочих сцены, внутреннего наполнения каждой постановки, уникального оформления каждого спектакля, самого театрального здания и атмосферы в нем, начиная с вешалки и заканчивая тем, что будет чувствовать зритель, покидая зал.
Начиная с 1902 года театр располагается в Камергерском переулке, возле Тверской улицы и в двух шагах от Саввинского подворья. О нем я писал вчера, но Дзен отчего-то почти совсем решил не показывать эту статью. Большая просьба, загляните, прочтите, статья, но главное – само это место – того стоит!
В свою знаменитую встречу в ресторане «Славянский базар», которая продолжалась целых восемнадцать часов, говорили даже о таких, казалось бы, мелочах, как запрет входить в зрительный зал после третьего звонка, находиться в зале в верхней одежде и шляпах и необходимости приучить зрителя не аплодировать во время действия.
Впрочем, как мне сказал один замечательный цирковой артист: если зритель во время трюка сидит, затаив дыхание и ни о чем другом не в силах подумать и даже пошевелиться, чтобы зааплодировать до того, как я сделаю поклон – мой номер удался.
Это же понимали и Станиславский с Немировичем-Данченко, когда в 1898 году создавали свой…
…Художественно-общедоступный театр, в 1901-м переименованный в Московский Художественный
Конечно же, новую волну привнес в театральное искусство – и в первую очередь именно в театр, созданный ими – Антон Павлович Чехов, который говорил о том, что происходит в прочих театрах и в традиционных пьесах:
«Требуют, чтобы герой, героиня были сценически эффектны. Но ведь в жизни не каждую минуту стреляются, вешаются, объясняются в любви. И не каждую минуту говорят умные вещи. Они (люди) больше едят, пьют, волочатся, говорят глупости. И вот надо, чтобы это было видно на сцене. Надо создать такую пьесу, где бы люди приходили, уходили, обедали, разговаривали о погоде, играли в винт, но не потому, что так нужно автору, а потому, что так происходит в действительной жизни... Надо, чтобы жизнь была такая, какая она есть, и люди такие, какие они есть, а не ходульные»
Станиславский вторил ему:
«Надо уметь смотреть и видеть красивое. Надо уметь переносить красоту на сцену из жизни и природы так, чтобы не помять ее и не изуродовать при переноске»
Отказ от ремесленных штампов старой сцены и фальши, верность жизненной правде он поставил во главу угла. И сколько еще предстояло разработать, открыть, воплотить в жизнь, чтобы создать по-настоящему новый и живой театр.
Но почему-то я давно заметил, что о Константине Сергеевиче Станиславском говорят и пишут очень много, и его коронное «Не верю!» известно всем и каждому, даже далекому от театра.
Но вот про Владимира Ивановича Немировича-Данченко повествуют, как правило, в основном лишь в специализированной литературе. Про того, который требовал уникальных декораций для каждого спектакля и настаивал на том, чтобы занавес в будущем театре был скромным, одноцветным, раздвижным, а не подъемным и пышным, как в императорских театрах.
А ведь его вкладом в общее дело являлось то, на что взгляд каждого посетителя падает всегда в самую первую очередь. Он…
…Понимал, что декорационное искусство безнадежно отстало от жизни
Еще режиссер и театральный педагог Александр Павлович Ленский бесконечно жаловался:
«Очень часто приходится слышать презрительное выражение… «театральный эффект». К сожалению, многие наши эффекты настолько условны, преувеличены и шаблонны, что вполне, по моему мнению, заслуживают такого к себе отношения».
И художник озвучил правило: каждая пьеса должна иметь свою обстановку, то есть свои собственные декорации, мебель и всю бутафорию, а все костюмы, в которых играют актеры, должны быть разработаны и пошиты именно для этих спектаклей и этих ролей. Он считал жизненной необходимостью вытеснить из театра сам дух ремесленника-декоратора.
(9 фото из музея театра)
Было же время, когда постановки делились на «костюмные» и «некостюмные». Лишь только первые, по мнению театральных чиновников, заслуживали генеральной репетиции в декорациях, а во вторых – к которым относились даже пьесы Островского и Грибоедова – артисты играли на сцене в собственном «городском платье». А если требовались декорации и реквизит, то на общем складе просто выбирали то, что нужно – мебель, детали одежды, предметы или, скажем, парики и накладные бороды. Зато, если для спектакля изготавливали что-то уникальное, то об этом спешили указать на афишах. Правда, все равно дело ограничивалось максимум парой-тройкой специально написанных декораций.
Все это создатели МХТ решили изменить и научить этому будущих театралов. Во многом они вдохновились и замечательным опытом Московской частной оперы Саввы Ивановича Мамонтова, доказавшего, что на сцену могут и должны прийти настоящие художники.
И, конечно же…
…Здание для нового театра должно было стать уникальным
Есть мнение, что в четырнадцатом веке эта земля принадлежала боярину Иакинфу Шубе. В 1760-е участок перешел в руки князя Одоевского, а с двадцатых годов девятнадцатого столетия выстроенная здесь усадьба от генерал-поручика Ивана Ивановича Одоевского досталась его дочери Варваре Ивановне, в замужестве Ланской. Та большую часть времени проживала в Санкт-Петербурге, а родительское имение сдавала внаем.
В 1882 году усадьбу, выстроенную, как говорят, еще при Екатерине Второй, по заказу купца Георгия Мартыновича Лианозова перестроил под театр архитектор Михаил Николаевич Чичагов. В нем тогда расположился театр Федора Адамовича Корша.
(12 фото)
В 1885-м Савва Иванович Мамонтов уговорил Корша уступить здание ему, так как на тот момент это был единственный в Москве театр, получивший электрическое освещение.
А в 1902 году гений модерна Федор Осипович Шехтель снова перестроил здание уже специально для МХТ. Обновили интерьеры, заменили светильники, двери и окна. К слову сказать, все это здание – подарок Станиславскому и Немировичу-Данченко от Саввы Тимофеевича Морозова – одного из первых членов Товарищества на паях тогда еще Художественно-общедоступного театра.
И театр счастливо вселился в новое пространство, покинув «Эрмитаж» Якова Васильевича Щукина в Каретном Ряду, арендуемый им до этого в течение четырех сезонов.
Эскиз сценического занавеса – такого, каким его видел Немирович-Данченко – светло-серый, суконный, с парящей чайкой, вписанной в золотистый прямоугольник, также создал Федор Осипович.
Сейчас фрагмент того, самого первого занавеса хранится в Музее МХАТа.
Шехтель же разработал зрительный зал на 1200 мест и новое сценическое пространство. Поворотный круг, трюм и карманы сцены – его работа.
(12 фото зрительного зала)
И за свой труд над зданием МХТ он категорически отказался брать какую бы то ни было оплату, о чем заявил еще на стадии первых переговоров.
Скульптурное панно «Море житейское» над правым входом, в народе «Волна» или «Пловец», в 1903 году выполнила скульптор Анна Семеновна Голубкина (3 фото).
Первой постановкой нового театра стал «Царь Федор Иоаннович». А второй ошеломляющей премьерой в тот же самый первый сезон МХАТа – «Чайка» Антона Павловича Чехова.
«Дядя Ваня», «Три сестры» и «Вишневый сад» тоже встречали своего зрителя именно здесь. Кстати, «Дядю Ваню» публика приняла не сразу.
«Три сестры» вышли на подмостки как раз после того, как из названия театра убрали слово «общедоступный». Однако общедоступность и демократичность во всем, включая стоимость билетов, все равно оставались неизменными.
(12 фото)
Правда, как раз эта общедоступность билетов на спектакли, поставленная во главу угла, даже при огромной популярности театра не способна была обеспечить его полноценное существование. Поэтому театр активно поддерживали финансами пайщики Товарищества, главным из которых, конечно, был Савва Тимофеевич Морозов. Начиная с 1902 года он и вовсе целиком и полностью взял на себя финансирование театра.
В числе других пайщиков некоторое время состояли актриса, жена Антона Павловича Чехова Ольга Леонардовна Книппер и Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Морозов также предлагал войти в пай и самому Антону Павловичу.
(3 фото «Чайки» Константина Хабенского)
Ставилась здесь и классика. Впрочем, главным принципом всегда оставался один: режиссер, интерпретирующий постановку в соответствии со своим творческим видением – не в меньшей степени может считаться ее автором, как и драматург, написавший пьесу.
(5 фото)
В 1919 году Московский Художественный театр переименовали в Московский Художественный академический, а с 1932-го он стал уже Московским Художественным академическим театром СССР имени Максима Горького.
За более чем сотню лет здесь сменилось много руководителей. В их числе были Олег Николаевич Ефремов и Олег Павлович Табаков, а сегодня театром управляет Константин Юрьевич Хабенский.
В 1987 году театр раскололся на две части – МХАТ имени Горького и МХАТ (а немногим позднее МХТ) имени Чехова.
27 октября 1998 года, когда театр праздновал свой столетний юбилей, напротив него был открыт памятник Антону Павловичу Чехову. Его авторы – скульптор Михаил Константинович Аннушкин и архитектор Михаил Михайлович Посохин. Скульптор, правда, до этого момента не дожил.
(2 фото)
В 2014 году в Камергерском переулке скульптор и архитектор Алексей Викторович Морозов установил памятник основателям МХАТа Константину Сергеевичу Станиславскому и Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко.
(3 фото)
А рядом со зданием располагается и театральная школа-студия МХАТ имени Владимира Ивановича Немировича-Данченко, открытая в 1943 году. Что до сего момента осуществляет главную задачу Станиславского – воспитать нового актера, которому зритель поверит.
* * *
Большая и искренняя благодарность каждому, кто дочитал до конца.
Если статья вам понравилась и вы хотите отблагодарить автора делом, это можно сделать, нажав на кнопку «Поддержать» ниже.
И конечно, не пропустите новые истории, ведь продолжение следует!
