Внезапно над головами пронеслось:
— Царь приехал! Царь!
Все мгновенно осушили глаза и принялись кланяться в пояс. Кто-то принялся вслух удивляться:
— С чего бы это вдруг? Дел что ли других не имеется?
Это сильно рассердило Феодосию Прокофьевну. Чего, спрашивается, лицемерить?
Вся Москва знает — государь Алексей Михайлович довольно часто навещал своего бывшего наставника. Не оставлял его без внимания, даже когда тот уже плохо узнавал окружающих и не всегда понимал, что с ним происходит. Несколько раз они случайно встречались у постели больного во время ее визитов.
Его величество все время твердил, что готов откуда угодно лекаря выписать, только бы воспитатель выздоровел! Наивный, подумалось тогда Феодосии, когда слушала его сетования. Все в руках Господа! Но говорить ничего не стала, ибо знала — Алексей Михайлович искренне любит своего дядьку и станет его искренне оплакивать.
Чего никак не скажешь о лицемере Никоне, которого к огромному удовольствию Феодосии, выслали из Москвы. Разжалованный патриарх, узнав о тяжелом состоянии боярина, тут же прислал ему из Нового Иерусалима, которая стала место его обитания после отъезда из Москвы, свое прощение и благословение. Но в этих его словах не было и тени сочувствия больному, скорее холодный расчет.
Даже сейчас, когда Морозов находился на смертном одре, Никон оставался верным себе. Ибо вместо того, чтобы обеспокоиться судьбой одинокой вдовы, потребовал пожертвовать вотчину или большое денежное жалованье выстроенному им Воскресенскому Новоиерусалимскому монастырю. И ничего лучше не придумал, как пообещать за это благодеяние боярина в этом монастыре его и похоронить. Ну как тут руками удивленно не всплеснуть! Все знают, что место славного боярина Морозова в его родовой усыпальницы на кладбище кремлевского Чудова монастыря… Даже государь возмутился, когда ему доложили.
Сейчас Алексей Михайлович стоял у постели умирающего и не скрывал слез. Правда, долго стоять, дела не позволили. Поэтому поцеловал в лоб своего наставника, подержал слабеющую руку в своих руках, попросил опрощения за все нанесенные ему обиды вольные и невольные и пошел прочь. Царица тенью следовала за ним… Феодосия машинально отметила, что к Анне царская чета подходить не стала.
Впрочем, скорбящая боярыни вряд ли бы смогла их сочувственным словам внять. Она горько слезы лила и причитала, что теперь никому нужна не будет. Бедная, она бедная, горько вздохнула Феодосия и, посоветовавшись с Глебом Ивановичем, решила остаться на ночь и дождаться последнего вздоха умирающего. В том, что это случится, сомнений не имелось.
Так оно и оказалось. На другой день, 1 ноября 1661 года, некогда всесильный боярин Борис Иванович Морозов, нареченный при крещении Илией, скончался ничего с собой на тот свет из нажитого богатства не захватив. Все что заработал, на этом оставил.
Так что Феодосия, прощаясь с любимым деверем, невольно задумалась над скоротечностью жизни. Вот, кажется, еще вчера миром владел, в золоте купался, с золота пил и ел, а от смерти откупиться не сумел. Из всего своего богатства только простой крест нательный, который, как полагалось, ему в гроб положили…
Как и ожидалось, на его похоронах, состоявшиеся на другой день, присутствовал царь. Увидев государя, облаченного в траурные одеяния, все вокруг завистливо зашептались: невероятные почести оказывает боярину. Видать, и впрямь, он для него по жизни много значил и зря все так пытались эту связь невидимую разрубить…
Вспомнилась и извечная борьба Морозова с Никитой Романовым. Теперича даже неловко за обоих бояр становилось. Столько лет стеной друг на друга шли… Что делили, так никто и не понял. Ведь они оба и покойному государю Михаилу Федоровичу и молодому Алексею Михайловичу дороги были. Нет бы объединить усилия, так они ничего слушать не желали.
Кстати, когда соперник представился, Борис Иванович сильно закручинился. Все вздыхал и крестился. А потом вдруг впервые в жизни в сердцах признался Феодосии:
— Зря мы с Никиткой столько сил на войну друг с другом потратили. Эх, повернуть бы годы вспять!..
Сейчас Феодосия смотрела на спокойное лицо деверя, лежащего в гробу, и сама себе один и тот же вопрос задавала: быть может, важнее, душой своей заняться, чем о злате да серебре думать. Чтобы на том свете перед Богом без страха предстать.
Едва об этом подумала, как сразу почувствовала, как кто-то к ней крепко прижимается. Наклонила голову и увидела сыночка родимого, который неизвестно как успел от нянек да мамок сбежать. Ради этого мальчика она готова была на все пойти. Как бы там не думалось, не кручинилось, ей-то есть о ком беспокоится…
Публикация по теме: Феодосия-Федора, часть 42
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке
