От мыслей отвлек громкий плач Аннушки, ей вторили женские голоса. Она и не заметила, как в зале появились новые гости. Это приехали оказать поддержку сестры Милославские — Екатерина, жена воеводы, князя Федора Львовича Волконского да Ирина, жена князя Дмитрия Алексеевича Долгорукова. Увидев близких, боярыня позволила себе дать волю чувствам и рухнула навзничь на холодный пол. Они пытались поднять ее, но тщетно. Удержать обмякшее тело было довольно сложно.
Бедолага, мелькнуло у Феодосии скорбно в голове, вот уж кому совсем худо после смерти супруга станет… При жизни ее имя трепалось что ни попади, а теперь и вовсе измарают. Впрочем, сейчас Феодосия почему-то особой жалости к подруге не испытывала.
Боярыня во многом сама виновата была. Почто сор из избы постоянно выносила? Все к государыне на то что было и не было жаловаться бегала, а на ее половине везде чужие уши торчали. Теперь поди жалеет, что не была терпеливой, да прошлого уже не вернуть…
Эх, Борис Иванович, Борис Иванович… Не с кем теперь будет беседы умные вести и совета мудрого просить.
Много ему по жизни пережить пришлось, особливо часто приходилось с завистью встречаться… Более всего это почувствовалось в теперь уже далеком 1648 году. Что царь думал по этому поводу, Феодосия не ведала, но от деверя знала: к случившемуся тогда Соляному бунту, когда народ все вокруг крушил, его извечный соперник, царский дядька Никита Иванович Романов самолично руку приложил. Родственнику плевать было, что бед столько вокруг обрушится, о себе лишь беспокоился, за своим благополучием гнался.
Однако на всех официальных бумагах официально значилось: причиной волнений стало недовольство населения деятельностью главы правительства Бориса Морозова и его сподвижников Григория Пушкина, Михаила Салтыкова, Леонтия Плещеева, Петра Траханиотова. Ясное дело, кто же родственника своего сдаст!
Деверь как-то откровенно признался: не для себя столь рьяно старался, государево задание выполнял. Молодой Алексей Михайлович поставил ему две задачи: сделать устойчивым государственный бюджет и создать прочную финансовую систему. С ближними людьми обсуждали тему долго. Наконец, думный дьяк Назарий Чистов, с ним во время волнений толпа в числе первых разобралась, предложил вести соляной налог.
Идея сама по себе хороша была, да только вскоре выяснилось — поторопились они с ее реализацией. Так сказать на опережение сработали. Простому люду от всех их начинаний плохо пришлось. Ведь в итоге цены на соль с трех копеек до двух гривен поднялись и многие купцы, скорее всего с подачи Никиты Романова, отказались торговать столь нужным товаром для всех товаром. Вопреки расчетам и ожиданиям, деньги в казне заметно убавились. Зато забот стало на порядок больше. Дошло до того, что рыба, которую перестали засаливать, по берегам реки гнила. Перед народом реальной встала угроза голода. Умело руководимая толпа двинулась в Кремль.
Морозов был откровенен с молодой невесткой и честно признался, что он тогда сильно испугался. Да и как было не смутится, когда на тебя разъяренный, ничего не понимающий люд с камнями и дубинками идет? Они даже перед стрельцами не расступились, принялись требовать снять всех бояр с постов и выдать им на растерзание. А когда поняли, что слушать никто не станет, активно взялись за дело.
Поначалу прибили главу Земского приказа ведавшего управлением столицы Леонтия Плещеева, затем главу Пушкарского приказа Петра Траханиотова, который ему шурином приходился. После чего стали у царя требовать голову Бориса Ивановича, а когда тот их слушать не стал, кинулись громить дворы и устраивать поджоги в Белом и Китай-городе...
— Мне следовало свою шкуру спасать, ибо знал — увидят — в клочья разорвут! Вот и кинулся прятаться за стенами монастыря, — каялся невестке боярин, — Кто же думал, что они в мой дом ворвутся и все там громить станут?
Умом Феодосия понимала — именного этого поступка супруга Аннушка никак простить не могла. Ведь ей одной пришлось лицом к лицу с бунтовщиками встретиться. Сама Милославская никогда ни с кем не делилась, что в тот момент пережить пришлось. Но ясное дело — страху натерпелась.
Еще бы! Бунтовщики ворвались в боярское подворье и за считанные минуты в щепки разбили карету, что сам Алексей Михайлович на свадьбу подарил. Салон экипажа был обит золотой парчой с подкладкой из дорогих соболей, а ободья колес и прочие внешние украшения выполнены из чистого серебра. Голытьба, как увидела сии сокровища, завыла от радости и бросилась парчу на куски резать, серебро топорами разбивать и по карманам рассовывать...
Потом стали крушить и портить все, что под руку попадалось! Молодая боярыня молча наблюдала за учиненным разгромом. Лишь дрожащий в руках образ Спасителя выдавал волнение. Один из них, страшный так с растрепанной рыжей бородой подлетел, и крикнул в лицо, дыша перегаром:
— Не будь ты сестра великой княгини, мы бы и тебя изрубили на мелкие куски.
Эти страшные слова стали последней каплей. Услышав их, Анна Ильинична ахнула и свалилась без чувств. Лекаря потом сказали — от страха ребеночка скинула и не сможет больше деток иметь…
Жалко бедолагу-подруженьку. Феодосия вздохнула и перекрестилась. Теперь она и вовсе одна-одиношенька останется… Толку-то с того, что наследницей богатства несметных будет. Спать-то все равно одной придется.
Публикация по теме: Феодосия-Федора, часть 41
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке