Обыски и аресты, производимые в бывшем царстве Польском органами русской власти в период последнего польского мятежа (1861), служили почвой для создания "легенд", которым, однако, нередко верили люди серьёзные и, которыми, иногда "пользовались" для прикрытия поступков, не имевших с политикой ничего общего.
Предлагаемое извлечение (авт. Дмитрий Цветаев) из подлинного архивного дела (Архив Варшавского учебного округа) знакомит с одним таким случаем, где виновником был лишь простой служитель, сторож, а лицами доверившимися, оказались люди, стоявшие во главе императорско-царской варшавской медико-хирургической академии и главный директор правительственной в царстве Комиссии духовных дел и народного просвещения.
6 октября 1861 года главный директор Комиссии, согласно энергичному представлению президента академии, донес исправляющему должность наместника царства (здесь К. К. Ламберт), что "накануне означенного дня (5.10.1861)", ночью, 9 казаков напали на кухню анатомического театра здешней медико-хирургической академии под предлогом "задержания укрывавшихся там подозрительных людей", разграбили медную посуду, стоимостью до 140 рублей серебром, и избили нагайками сторожа помянутого театра Хрусцилевского, под присмотром коего находилась означенная посуда".
Производство следствия о разграблении театра было поручено состоявшему при главнокомандующем генерал-майору маркизу Паулуччи, с предписанием ему "непременно открыть виновных этом".
"Исполняя таковую волю, - рапортовал (14 октября) Паулуччи военному министру, временному главнокомандующему первою армией, - я произвел следствие об этом производстве, но участие казаков в преступлении положительно опровергается открытием, что на самого доносчика, сторожа театра Владислава Хрусцилевского, должно падать подозрение, что он сделал кражу вещей из кухни; и хотя обстоятельства дела не отвергают возможности учинения Хрусцилевским означенной кражи, но как решительно нет никаких следов преступления, исключая неявки по реестрам вещей, то и обвинить Хрусцилевского нельзя.
При этом громоздкость покраденной посуды не без основания возбуждает вопрос, что, кроме Хрусцилевского, должно быть еще несколько лиц, помогавших выносить из театра и укрыть эти вещи; но и в этом случае весьма хорошо скрытые следы преступления делают невозможным указать на участников.
Вообще, характер происшествия таков, что, представляя преступление вполне совершившимся и нравственно убеждаясь в виновности Хрусцилевского, в то же время не оставило никакой нити для следователя; только случай и умение полиции воспользоваться им могут раскрыть дело".
Паулуччи просил передать дальнейшее производство дела в ведение варшавской городской полиции, указывая на то, что "она, зная быть горожан и имея постоянные сношения с ними, располагает более, нежели всякий военный следователь, верными средствами к открытию виновных".
Дознание полиции, действительно, подтвердило предположения и догадки Паулуччи. Соответственно с тем, главным директором Комиссии просвещения ответ был получен совсем не такой, на какой рассчитывало начальство академии, возбудившее судебное дело. Варшавский военный генерал-губернатор, генерал-адъютант Крыжановский (Николай Андреевич), в своем отношении (16 января 1862 г.), сообщил директору:
"Участие казаков в означенном преступлении положительно опровергается собранными сведениями маркиза Паулуччи, которому первоначально было поручено произвести следствие, и что, напротив, на Хрусцилевского падает подозрение, что он сам сделал кражу вещей. И из представленного мне ныне н. д. варшавского обер-полицеймейстера следственного дела оказывается:
Хрусцилевский собственным сознанием и показаниями допрошенных уличен в краже вышеупомянутой посуды; в вывезении оной из анатомического театра; в продаже таковой по частям разновременно мастеру медных изделий Рейнфельду и котляру Шейнкесселю, сознавшимся на допросах в покупке означенной утвари.
Пособниками в развозке и продаже были находящийся без службы лакей Шуцкий и отставной рядовой Галонзка. Впрочем, сей последний, как видно из дела, случайно встретив Хрусцилевского, пошел с ним на Фурманскую улицу и по неведению, что находившаяся уже в квартире еврея Парцовера ванна происходит из кражи, пособил положить оную в дрожки и вместе с Хрусцилевским и Шуцким отправился на Гржибовскую улицу, где ванна продана Шейнкесселю.
В соучастии в краже, обвиняется Хрусцилевским, умерший фельдшер больницы Младенца Иисуса Красницкий и подозревается прикосновенным смотритель здания медико-хирургической академии Бурский.
Казаки вовсе в здании анатомического театра не находились. Извет на них взведен Хрусцилевским с намерением оправдать себя относительно пропажи посуды. Находившиеся же на спине Хрусцилевского знаки будто бы от ударов нагайками, по собственному сознанию его, причинены ему тестем палкой.
На основании обязательных законоположений, Хрусцилевский:
- за кражу и за продажу находившихся под его присмотром вещей;
- за оклеветание казаков в похищении тех вещей и не битии его нагайками;
- за составление подложного векселя с подписью некоей Гейдук на имя Войны, от которого взял для продажи женское платье, – подлежит ответственности по определению уголовного суда.
Равномерно, тому же суду подлежат пособники его и приобрётшие краденные вещи. Вследствие сего, сделано мною распоряжение о сообщении подлежащему суду следственного дела, о передаче в ведение оного арестованными содержащихся при полиции Хрусцилевского и прикосновенных к делу лиц".
Уведомляя об этом, генерал-губернатор обращал внимание главного директора на смотрителя академических зданий Александра Бурского, как на лицо, самое нерадивое по службе.
Начальству академии, потом и Главной школы, к коей была (1-го октября 1862 г.) присоединена академия, пришлось защищать Бурского от обвинений в соучастии в краже. Дело тянулось несколько лет. Бурский был защищен; из остальных большинство было также оправдано.
Самого же Хрусцилевского уголовный суд приговорил (10 сентября 1863 г.): "за кражу и обман на отдачу в арестантские исправительные роты на 6 лет с телесным наказанием в 80 ударов, а в случае невозможности вынесения сего наказания, на заключение в рабочем доме на 9 лет, считая это с 24 января 1862 года".
За похищенные вещи, суд присудил обвиненных к общему возврату в пользу Главной школы 228 руб. 11 коп. Получить с них такую сумму, разумеется, не представлялось возможности, и попечитель учебного округа, возвращая в школу список предметов, украденных Хрусцилевским, "ценою в 260 р. 53 коп.", предложил (11 ноября 1867 г.) ее ректору исключить таковые из описи имущества Главной школы, "вменив лицам, заведующим кабинетами, в обязанность иметь более строгое наблюдение за целостью находящихся в них предметов, так как впредь ответственность за утраченные предметы будет лежать на заведывающих кабинетами и музеями".
