Продолжение воспоминаний А. Алексеенко о Венгерской войне 1849 года
Первое сражение для каждого воина особенно памятно; впоследствии свыкаешься и с этим проявлением страстей земных обитателей, как и с другими; но первые впечатления, первые пройденные опасности этой грозной расправы остаются на всю жизнь в памяти, и вот передо мной встают еще два эпизода из этого замечательного дня (здесь битва при Переде).
Когда те из атакующих колонн, которые были направлены на деревню Перед, вытеснив противников, вошли в её улицы, то из окон и чердаков посыпались на нас ружейные пули. Оказалось, что стреляли не войска, а жители; поэтому приказано было "сжечь деревню".
В разных её пунктах загорелись крытые соломой избы, и через полчаса вся деревня была охвачена пламенем, а её несчастные жители толпами бросились в поле, к стороне своих войск, но встреченные их же выстрелами, укрылись в ямы и рвы, бывшие на этом поле.
Мимо одного из таких углублений, вскоре после атаки, проходил наш полк; в нем сплошной массой лежало около сотни человек, преимущественно женщин и детей. Разгоряченные недавней атакой, солдаты, проходя мимо лежавших, начали, хотя и безвредно, покалывать их штыками. Я остался у ямы, чтобы не допускать близко к ней солдат.
Когда прошел весь полк, то и я бегом последовал за ним, но едва отбежал 50 шагов, как позади услышал треск и крики; оглянувшись, я, увидел в воздухе, над ямой, летящую вверх массу земли и человеческих членов: венгерская граната упала в яму, лопнула и произвела в ней страшное опустошение.
А вот второй случай. Я сам его не видел, но рассказы о нем, в вечер после битвы, облетели отряд. Говорили, что мост на Вааге уничтожен не пушечными выстрелами, но что из Брянского полка были вызваны охотники подплыть к мосту и поджечь его факелами; вышло 30 солдат и один офицер; они разделись, взяли в руки по горящему факелу и поплыли по течению к мосту.
Заметя их, венгерцы направили на пловцов сотни выстрелов, но некоторые из этих удальцов все таки доплыли до моста, воткнули в его столбы факелы, тотчас же зажегшие мост, а сами пустились вниз по течению; преследуемые градом пуль, кажется, все они погибли в волнах Ваага.
Здесь считаю уместным добавить что, во время атаки, я убедился в том, что для русского солдата это самый свойственный род битвы, что боевая слава нашей пехоты произошла вовсе не от строгости дисциплины, как думали многие в Европе; нет, солдат наш, по мере сближения с врагом, сам разгорается, и его трудно даже остановить, когда с криком "ура!" стремится он в рукопашный бой.
На следующий день после битвы, отряд потянулся в обратный путь к Пресбургу, для соединения с возвратившейся из Италии австрийской армией и к полудню вошел в большое село. Когда следовавшая в средине пехоты артиллерия вошла в центр деревни, то во многих местах вспыхнул пожар; пламя быстро охватило все село и произвело страшную суматоху в отряде; артиллерия помчалась в карьер, избегая взрыва зарядных ящиков; пехота побежала за село, и весь отряд расположился на примыкающей к нему площади.
Не успели пехотинцы снять ранцев, как прапорщик нашего полка Чистяков, когда-то служивший в артиллерии, заметил на поверхности площади признаки мин, и с криком "мы стоим на минах!" побежал к отрядному начальнику.
Через 5 минут на площади не осталось никого, а посланные в пылающее село патрули нашли его пустым, но в ближайшей к площади избе застали 80-тилетняго старика и привели его к генералу.
Старик прямо сознался, что мины действительно подведены под всю площадь, на тот несомненный случай, что когда разбитые венгерцами русские будут уходить к Пресбургу и войдут в село, то жителям приказано было зажечь деревню, а если после этого русские остановятся за селом на этой, единственно свободной от посевов, площади, то рассказчик должен был поджечь проводники к минам, соединенные в его избе и взорвать русских на воздух.
Таким образом адский замысел венгерских вождей не удался лишь благодаря милости к нам Провидения, избравшего Своим орудием нашего товарища. Вместо всякого наказания, наш благородный начальник генерал Панютин (Фёдор Сергеевич) отпустил его домой; отряд же продолжал движение к Пресбургу.
Во время пути получено было известие, что в Пресбурге австрийский император (Франц-Иосиф I) желает лично поздравить нас с победой, вследствие чего, не доходя заставы, мы остановились, переоделись в полную парадную форму и вошли в город с музыкой.
Проходили мы по его широким улицам церемониальным маршем, приветствуемые жителями, изредка бросавшими на нас, из окон и с балконов, цветы. На центральной площади, близ какого-то красивого здания, кажется Ратуши, стояла группа австрийских офицеров в разноцветных мундирах, между которыми преобладали белый и зеленый цвета, а впереди их скромно одетый молоденький офицер. Это и был император.
Он всем проходившим взводам и батареям говорило: "Сляфна! Спасипа!".
Продолжая подвигаться по улицам, я напрасно вглядывался в толпы зрителей, не увижу ли своих знакомых; их нигде не было. Как вдруг, проходя мимо одного сада, услыхал я над собой произнесенную мою фамилию и, взглянув вверх, увидел в устроенной над оградой сада беседке группу дам и между ними сестер Пальсович; они бросили мне букет с криком: "Приходите к нам!".
Отряд расположился за городом, на берегу Дуная, на ночлег; но мне нескоро удалось пробраться в город: вокруг бивуака поставлена была цепь часовых Забалканского полка, в котором я не имел знакомых офицеров и потому должен был ожидать смены цепи нашим полком, и только около семи часов вечера мог выполнить свое желание.
Знакомые встретили меня как родного; старик-каноник поцеловал и перекрестил; невестки и ее тетки уже не было: они уехали домой вслед за нашим выступлением. Но зато было у них несколько дам и девушек, которые почти все знали словацкое наречие и были со мной очень любезны. Удивлению храбрости русских не было конца, и странно - они от души радовались нашей победе, хотя половину общества составляли венгерки.
Я хотел было им рассказать ход битвы.
- Нет, - сказала одна из сестер Пальсович, - прежде мы расскажем, как она происходила, и потом уже вы дополните, если что будет пропущено, а также расскажете все подробности лично о себе.
- Откуда же вам известно о нашей битве?
- В день сражения, через каждые два часа, генерал Гайнау получал с поля битвы подробные донесения, и они, в сокращенном виде, тотчас же печатались и раздавались в тысячах экземпляров ожидавшим у квартиры генерала жителям.
После этого она, с помощью своих знакомых, довольно верно нарисовала картину главных действий и движений обеих сторон; в рассказ этот входили также и некоторые выдающиеся частности. Когда дошла очередь до нашей атаки, а в ней до удивительного подвига одного офицера, с одной ротой отбившего вчетверо сильнейшего неприятеля, то я спросил, нет ли у них этих бюллетеней?
Оказалось, что есть.
- Не помещена ли в них фамилия этого офицера?
- Кажется, нет; впрочем, сейчас мы узнаем.
И через минуту моя знакомая принесла несколько печатных листов; вскоре был отыскан тот, в котором находилось требуемое донесение; в нем фамилии моей не оказалось, но было сказано, что это совершил командир 6-й роты Севскаго полка.
Когда это место перевели с немецкого, то я улыбнулся. Заметя это, бойкая рассказчица быстро спросила: - А вы какой ротой командовали?
- Шестой.
- Так это были вы?
- Да.
Произошло движение; все устремили на меня взоры, полные удивления, а я покраснел как школьник и готов был провалиться сквозь землю, но хозяйка остроумно вывела меня из неловкого положения. Схватив меня за руку, она сказала: - Ну, наш милый герой, пойдемте, я вас представлю в этом новом звании дядюшке; и увела наверх.
Старик опять расцеловал меня и хотел сойти с нами вниз к гостям и послушать, вместе с ними, подробностей моих великих подвигов, но я упросил позволить остаться с ним наверху, где и передал, как было дело, после чего племянница его сошла к гостям одна и сказала им, будто "мне сделалось дурно".
С рассветом следующего дня я уже был в своем бивуаке, а с восходом солнца мимо нас стали проходить пешие и конные австрийские полки, приветствуя нас криками "виват!"; мы же им отвечали громким "ура!". Часов в 11 и мы, вслед за ними, двинулись в поход, по направлению к первоклассной венгерской крепости Комарно.
С началом совокупного движения австрийских и русских войск, начались грабежи; жители, почти на каждом ночлеге приходили с жалобами к начальникам, а так как при расследованиях австрийцы утверждали, что грабят русские, а наши ссылались на них, то было отдано приказание, чтобы одни других ловили на месте преступления и доставляли начальству.
Мера эта хотя и не способствовала дружескому сближению обеих национальностей, но имела некоторое влияние на уменьшение грабежей; на следующих ночлегах наши солдаты налавливали по несколько десятков австрийских мародеров, тотчас же передаваемых их властям.
Какое они получали наказание - неизвестно; когда же, наконец, и им удалось поймать двух наших солдат, то Панютин приказал судить их полевым судом, который приговорил их к смертной казни через повешение.
Рано утром, перед выступлением, отряд наш выстроился в виде громадного четырёхугольника вокруг возвышения, увенчанного двумя виселицами; началось, с известными церемониями, чтение приговора, но едва оно кончилось, как прискакала гонец от императора Франца-Иосифа, с приказанием "остановить исполнение приговора до прибытия его величества".
Вскоре, по дороге от служившего ночлегом местечка, показался экипаж, сопровождаемый взводом кавалерии, и император, войдя внутрь каре, объявил преступникам полное прощение. После этого случая, во все время войны, по пути нашего отряда, грабежи прекратились.
Близ укреплённого города Рааба, австрийцы имели с неприятелем удачное кавалерийское сражение; говорили, что венгерские войска хотели в этом городе защищаться, но, узнав, что в плане движения, высланном нашим Императором (Николай Павлович), было сказано: "укрепленный город Рааб, в случае сопротивления, стереть с лица земли", жители упросили своих военачальников выйти из города и сражаться в поле, а сами после стычки отворили ворота и вынесли австрийцам ключи.
20 июня (1849) австрийцы, в боевом строю, подошли на пушечный выстрел к укреплениям, атаковали местечко, заняли его и взяли в плен около сотни гусар и несколько орудий, а затем по всей линии открыли канонаду против укреплений. Наш отряд составлял резерв.
В битве (здесь сражение при Дьёрде) участвовал и сам молодой император; с большой свитой ездил он впереди линии своих орудий, что венгерцы, вероятно, заметили и, направив выстрелы на эту группу, вырвали из ее рядов несколько жертв; тогда все генералы подъехали к монарху и упросили его удалиться с поля битвы. Отъехав около 10-ти верст назад, его величество остановился в местечке ожидать исхода сражения.
Лишь только император уехал, главнокомандующий барон Гайнау, приказал корпусу генерала Шлика атаковать правый фланг укрепления; но вместо того чтобы поддержать атаку усиленной канонадой, он распорядился по всей линии прекратить огонь и тем дал противникам возможность направить все свои орудия на атакующий отряд.
Шлик бросился на укрепления и овладел частью их; но, потеряв 3000 убитыми, должен был отступить. Гайнау между тем, еще раньше этого момента, увел остальные войска назад, оставив Шлика на жертву врагам. Венгерцы же, заметив общее отступление, вышли из укреплений в числе 40 тысяч, отрезали корпус Шлика, загнали его в болота и начали стремительно преследовать побежавших в беспорядке остальных австрийцев.
При самом начале отступления, Гайнау прислал Панютину приказ отступать, но последний не исполнил приказание; когда же мимо нас побежала вся их линия, то прискакал второй гонец с приказом "отступать как можно поспешнее". Но Панютин отвечал, что "русские не привыкли к отступлению", двинул свой отряд вперед и, поравнявшись с корпусом Шлика, остановился, выдвинул вперед все четыре батареи и открыл пальбу; остановленные этим смелым движением венгерцы охватили нас полукругом, открыли адскую канонаду и пустили в атаку всю свою кавалерию.
Загремело с обеих сторон более 200 орудий, налетели гусары; но отряд, как скала, не сдвинулся ни на шаг с позиции.
Между тем Шлик, увидев неожиданную помощь, двинул в атаку всю свою артиллерию, которая под прикрытием кавалерии, подскакав к отрезавшему его правому неприятельскому крылу на ружейный выстрел, дала залп картечью и заставила венгерцев в беспорядке отступить.
После этого, установив сообщение с нашим отрядом, Шлик прискакал к нам, обнял Панютина, назвал его "спасителем австрийской армии" и тут же написал и послал императору следующее краткое донесение: "Армия наша разбита и ушла с поля, мой корпус был отрезан и прижат к береговым болотам Тейсы и, только благодаря беспримерному наступательному движению и непоколебимой стойкости русского отряда, мне удалось опрокинуть правое неприятельское крыло и установить сообщение с отрядом Панютина. Мы держимся против превосходных сил; прошу подкрепления".
Три часа мы выдерживали напор 40 тысяч венгерцев; наконец показались остальные австрийские войска, а с их прибытием вся линия перешла в наступление и к ночи оттеснила противника за укрепления; сама же, переночевав в виду неприятеля, на другой день отошла верст за 7 и расположилась бивуаком: австрийцы в первой линии, а русские в резерве.
Рассказывали потом, что после сражения император получил от Гайнау такое донесение: "Победоносная армия вашего императорского величества, с помощью русского отряда генерала Панютина, сего числа одержала над неприятелем блистательную победу при крепости Комарно".
Прочтя донесение, император потребовал к себе Гайнау и сказал ему: - Что вы тут пишете о победоносной армии и блистательной победе, когда вот донесение Шлика, что эта армия постыдно бежала с поля, и только русский отряд спас ее от совершенного истребления?
- Точно так, ваше величество, - отвечал Гайнау; но если бы я донес всю правду, то честь и значение нашей армии в Европе были бы окончательно потеряны, а с честью армии неразрывно связаны и честь ее государя. Смею еще добавить, что так как Шлик нарушил воинскую дисциплину, делая донесение вашему величеству помимо своего начальства, то я всепокорнейше прошу удалить его из моей армии, или позволить мне оставить мой пост: вместе мы служить не можем.
На другой день Шлика услали в Вену, а корпус его принял, уже тогда считавшийся самым бестолковым из австрийских генералов Бенедек.
