Глава 79
Новая пациентка моего отделения, Лена, – симпатичная пухленькая девушка 20 лет. Ее привезли на "Скорой помощи". Сразу же начинает жаловаться на тошноту.
– Есть вероятность беременности? – спрашиваю больную.
– Я даже не разговариваю с парнями, – она тут же морщится и жалуется на пульсирующую боль в правой части живота.
– Температуры нет, – сообщает медсестра.
– Хорошо, – отвечаю
– Я думаю, это опухоль, – настороженно произносит девушка.
– Сомневаюсь, – отвечаю ей. – Вздохни поглубже.
Лена выполняет и охает от боли.
– В твоей семье кто-нибудь страдал желчно-каменной болезнью?
– Нет. А я от этого могу умереть? – интересуется она. «Что у неё за мысли такие, в сторону летального исхода?» – думаю и говорю:
– Нет. Мы сделаем анализ печени, ультразвук правой верхней части живота.
Говорю медсестре, что нужно сделать, сама ухожу. В кабинете мне звонят из хирургического отделения. Вежновец предлагает ассистировать при операции нашему борцу, Артёму. Парень-таки дождался своей очереди. С радостью соглашаюсь, поскольку мероприятие носит обучающий характер. Хоть какое-то разнообразие. К тому же мечта стать хирургом меня никогда не покидала. Что же касается присутствия Ивана Валерьевича, то к этому я начинаю относиться философски.
Вскоре мы уже работаем, и его ординатор, которого Вежновец назначил оперирующим хирургом, недовольно морщится:
– Ну и вонь!
– Запах от сильнейшей бактериальной инфекции, – поясняет Вежновец. – Нужно вскрывать. Если этого не сделаете вы, придётся просить новичков.
– Промывание. Здесь кровотечение.
– Где?
– В области нижней части грушевидной мышцы. Отсасываем?
– Нет, нет, нет, нет! Сосудистый зажим и шёлк три-ноль.
– Давление 110 на 70, – сообщает анестезиолог.
– Почечная лоханка? Ягодичная артерия? – поучающим голосом спрашивает Вежновец.
– Не определяется, – отвечает чуть растерянно ординатор.
– Довольно! Шейте, пока парень не умер от потери крови.
Коллега нерешительно медлит, тогда Иван Валерьевич требовательно говорит ему:
– Дайте инструмент! – он начинает работать, но заметно, что сильно нервничает. – Выключите эту штуку! – требует от медсестры, но та игнорирует приказ: главврача раздражает пищащий кардиомонитор.
Они работаю вместе, но я вижу, что у этого тандема не слишком хорошо получается.
– Нет, ещё. Назад. Стойте!
– Иван Валерьевич, разрешите мне вам помочь?
– Не надо, – бурчит Вежновец. Кажется, идея позвать меня ему уже совершенно не нравится. Что он хотел-то на самом деле? Произвести впечатление?
Заканчивается тем, что главврач бурчит:
– Эллина Родионовна, вы можете быть свободны.
Киваю и удаляюсь, но не покидаю пределов хирургического отделения, поскольку сразу же иду в соседнюю операционную. Туда недавно отвезли раненого майора. Оперирует доктор Звягинцев, и я не упущу возможности посмотреть, как он трудится в качестве хирурга. Заодно, возможно, и опыта наберусь, если получится. Моё появление Пётр Андреевич приветствует радостно:
– Доктор Печерская! Очень хорошо, что вы присоединились к нам. Скажите, как вы оцениваете обстановку? Прошу, посмотрите.
Приближаюсь к столу.
– У этого офицера пуля в бедренной артерии. Ему понадобится либо трансплантат, либо шунтирование. Работа предстоит долгая.
– В самом деле? – чуть иронично смотрит на меня Звягинцев. – Думаю, мы справимся намного быстрее, – и он мне подмигивает.
Нахожу такое поведение странным. Что за знак внимания, не имеющий отношения к работе? Что, Звягинцев тоже решил поиграть мускулами в моём присутствии, блеснуть знаниями и талантом хирурга, как его дядя несколько минут назад? Или просто выпендривается перед симпатичной молодой женщиной? Раньше он подобных фривольностей себе не позволял.
– Десятый, пожалуйста, – говорит Звягинцев. – Приготовьте катетер с баллончиком по методике Фогарти номер четыре, отсосы.
– Хотите делать эмболэктомию? – уточняю.
– Что-то вроде того.
– Противотока нет, полная закупорка.
– Да. Катетер, помогите мне.
– Что?
– Открутите.
– Так.
У Звягинцева, судя по уверенным лёгким движениям, чудесное настроение. Оказывается, вот где он чувствует себя, как рыба в воде. Скажем, в озере или широкой реке. У нас ему явно тесно и душно, как в маленьком аквариуме. Теперь же Пётр Андреевич, пока возится с катетером, даже мычит какую-то мелодию. Никогда его таким не видела.
– Снимаем зажим. Вставляем катетер. Вот так…
– Давление и пульс стабильны, – говорит анестезиолог.
– Дайте руку, – вдруг говорит Звягинцев.
– Что?
– Вашу руку.
Он вкладывает в неё инструмент.
– У него здоровые стенки артерий. Любое сопротивление, которое вы почувствуете, идёт от стенки. Чувствуете? Вот так, да? Хорошо. Запомните: чуть сильнее можете повредить стенку. Вы почувствуете. А потом вдруг шарик наполнится слишком легко. Значит, вы прорвали стенку.
– Понятно. Отлично.
– Кишечник в порядке. Ему повезло, – говорит ординатор.
– У меня в руке ничего, в рукаве ничего. И… – неожиданно из лотка раздаётся металлический звон. Я смотрю туда и вижу осколок пули. Звягинцев вытащил его катетером прямиком из артерии, при этом глядя мне в глаза. Фокусник, блин!
– Подколенный пульс хороший, – говорит ассистент.
– Нога розовеет, – замечаю вслух.
– Спасибо большое, спасибо. Я буду здесь всю неделю. И не забудьте про чаевые, – так, словно он только что выступил перед публикой, говорит Звягинцев. – Будьте любезны, доктор Печерская, закончите тут, – и он уходит с видом победителя.
Через час возвращаюсь в отделение и попадаю с корабля на бал. Мне говорят, что у парня, предположительно стрелявшего в майора, падает давление. Бегу в палату.
– Показатели? – спрашиваю, одевая одноразовый халат и перчатки.
– Отошло 950 кубиков. Где-то кровотечение. Возможно, в животе, – отвечает Данила. – Добавьте ещё две единицы крови.
Пока мы работаем, наблюдаю за дверью палаты, – медсестра выходила за гемаконами, – двух полицейских. Это Илья Рубанов и его коллега. Стоят, лица суровые. Ощущение, что если бы наш пациент сейчас не был в критическом состоянии, они бы скрутили ему руки за спиной и повезли на допрос.
– В груди ничего, – замечаю, слушая и пальпируя, – пуля опустилась в брюшную полость из межрёберного пространства.
– Давление 50, – говорит Зоя Филатова.
– Сгустки, – ворчит Данила, работая с пациентом. – Когда нет повреждений, нужно отсасывать через трубку.
– Тахикардия.
– Начинаем массаж, – решает доктор Береговой. – Заряд 200.
– По крайней мере, ещё один литр там, – замечаю.
– Руки! – Данила даёт разряд.
Смотрим на кардиомонитор. Без изменений.
– Делаем торакотомию, – решает Данила. – Смажьте грудь. Приготовьте межрёберную распорку. Приготовить дефибриллятор.
– Мы готовы, – говорю, когда обеспечен прямой доступ к сердцу. – Начинаем качать. Ему нужна кровь.
– Сколько?
– Четыре. Его сердце пусто.
Даём ещё разряд. Бесполезно.
– Увеличьте до 30, – требую. – Руки!
Снова без изменений.
– Ампулу адреналина. Снова 30. Сколько прошло времени?
Наша битва за жизнь пациента продолжается почти сорок минут. Разряды электричества прямо в сердце следуют один за другим, но ничего не происходит. В конце концов нам ничего не остаётся, как сдаться и назвать время смерти.
Выхожу, хочу отдохнуть, но звоню в хирургическое отделение узнать: как там майор Строгов? Оказывается, операция ещё продолжается. Поднимаюсь наверх, захожу в операционную, встаю в сторонке и слушаю, как Вежновец ворчит на ординатора:
– Будете двигаться ещё медленнее, коллега, он поправится раньше, чем мы его зашьём.
– Произносите одну из ваших речей? – не выдерживаю и отпускаю колкость. Давно прошли те времена, когда я испытывала страх при появлении главврача. Особенно после его неудачной и робкой попытки меня поцеловать. То есть буквально недавно ему это удалось, и он прилип губами к моей щеке. Но это другое.
– Элли, я думал, вы делаете шунтирование. Опять моя очередь. Полагаю, он умер? – ехидничает Иван Валерьевич.
– Напротив, я закончила, пациент в реанимации. А вот у вас, я слышала, есть проблемы.
– Вы неверно проинформированы.
– Очевидно. Я не знала, что вы снова оперируете.
– Всего лишь ассистирую.
– И как дела, доктор? – спрашиваю ординатора.
– Всё нормально, спасибо. Гемостаз хороший.
– Задний бедренный кожный нерв проходит рядом с артерией.
– А головная кость с чем соединяется? – продолжает язвить Вежновец, хотя сторонний человек послушает и решит: вот два медика обсуждают профессиональную тему.
– Хотите, чтобы я ассистировала? – спрашиваю с плохо скрываемой иронией.
– Нет, – почему-то серьёзно отвечает Вежновец.
– Будет обидно, если этот молодой человек пришёл сюда с абсцессом, а уйдёт с повреждением седалищного нерва, – говорю, но главврач едва даёт мне закончить фразу.
– Я понял, чем вы можете помочь мне. Уйдите.
Он разве что зубами не скрипит. Довольная тем, что мне удалось этому тощему коту наступить на пушистый хвост, удаляюсь. Напоследок бросаю на Вежновца взгляд, он смотрит на меня со злостью. Ага, проняло!
Иду в отделение, занимаюсь документами в регистратуре, как вдруг слышу приятный мужской голос:
– У вас, как всегда, много работы?
Оборачиваюсь и вижу: Леонид Максимович Черняховский собственной персоной и без охраны. Широко улыбается мне.
– Здравствуйте, – отвечаю так же приветливо. – Я должна вас поблагодарить? – вспоминаю о дополнительном финансировании, о котором говорил главврач.
– Вы оказываете людям бесценные услуги. Это меньшее, что я мог сделать, – любезничает чиновник.
– Надеюсь, мы получили дополнительное ассигнование за наши заслуги в области здравоохранения?
– Если бы меня не привезли сюда, доктор Печерская, вряд ли я стал бы добиваться для вас дополнительных субсидий. Вы отнеслись ко мне с особым вниманием, верно?
– Ну, я...
– Разумеется. И я заметил, что к каждому, кто попадает сюда, вы относитесь с особым вниманием. Подобное служение людям заслуживает награды.
– Извините, я должна идти, – придумываю предлог, поскольку дольше слушать неприкрытую лесть, которая всё больше начинает напоминать лёгкий флирт, уже не хочу. Хорошенького понемножку.
Повод же такой: мне надо проведать Лену. Захожу к ней в палату. Девушка лежит, накрывшись одеялом до подбородка и напоминает нахохлившегося воробья.
– Возможно, это лёгкий вирус, – говорю ей предварительный диагноз. – Я хочу сделать ещё несколько анализов крови, так что тебе нужно будет встретиться с участковым терапевтом.
Девушка соглашается, и я ухожу, думая о том, вот бы все обращения в наше отделение заканчивались так легко.
В регистратуре ко мне подходит Маша:
– Элли, не хочешь поужинать сегодня вместе?
– Нет, я поеду домой. Хочу принять ванну.
– Перестань, сделаешь это после ужина. Я знаю отличный восточный ресторанчик.
– Спасибо, но совсем не хочется, – отвечаю подруге.
Мне в самом деле сегодня нужен спокойный семейный вечер рядом с Олюшкой. Иду в кабинет, звоню в Псков узнать, как брат и его жена. Мне говорят, что идут на поправку. Причём Алла выпишется даже раньше Димы, что уже хорошо. По крайней мере, ребятишки снова смогут быть рядом с мамой.
Мысли о покушении на брата не дают покоя. Почему никто не может найти Майю? Ведь когда-то же она должна проявить себя. Да, но в этом случае нанесёт удар по мне или по моей семье. С братом не получилось, кто на очереди? Родители? Подумав так, звоню им. Узнаю, что всё хорошо, оба живы-здоровы. Отец, правда, простудился. Ходил на рыбалку, промочил ноги. Ну, это дело поправимое: затопит баньку, пропотеет как следует, потом три стопочки перцовки, и будет как новенький.
И всё-таки где Майя нанесёт следующий удар?
От тяжёлых мыслей отвлекает звонок. Это ординатор, который оперировал Артёма. Просит проконсультировать его. Иду в хирургическое отделение. Общаюсь с коллегой. Он вскоре уходит, я остаюсь возле пациента. Неожиданно входит Вежновец.
– Что вы делаете? – удивляется, останавливаясь у двери.
– Ваш ординатор обратился за консультацией.
– И?
– Есть потери чувствительности в области заднего кожного нерва бедра.
– Значит, ординатор задел нерв.
– Седалищный, большой берцовый, малый берцовый нерв не затронуты. Хотя некоторая нечувствительность в области бедра может остаться.
– Ему повезло, – замечает Вежновец без своей привычной иронии. Всё-таки борцу крепко досталось. В том числе из-за не слишком умелых действий будущего хирурга.
– Да, повезло, – отвечаю.
– Пойдёмте, отыщем его. Поговорим вместе, – Иван Валерьевич произносит это приказным тоном, не могу отказываться – начальство всё-таки.
Мы идём к регистратуре.
– Где ординатор? – спрашивает Вежновец администратора.
– Сказал, что пошёл на крышу, – отвечает она.
– Чтобы успокоиться?
– Чтобы спрыгнуть, – звучит в ответ.
Усмехаюсь: нравы здесь, однако. У меня никто не позволяет себе так шутить. Видимо, это богатое наследие Вежновца.
Когда выходим на крышу, видим ординатора, стоящего у парапета.
– Не делайте этого, Иванов! Там внизу моя машина. С вашим пациентом всё в порядке. Нога будет функционировать.
– Я задел нерв, – печально произносит ординатор.
– Да, но лишь чуть-чуть. В следующий раз проведёте операцию лучше.
– Вы правы. Потому что вас не будет рядом со мной, – неожиданно говорит Иванов и уходит.
Вежновец остаётся с таким видом, словно ему в душу плюнули.
Я тихонько ухожу, оставляя его в одиночестве. В самом привычном для него состоянии.