Начало истории тут и тут.
В мои 7 лет собрался семейный совет на тему, в какую школу меня отправлять? Мама была против спец. школ, она считала, что я должна адаптироваться к здоровому обществу, вопреки всему. Но бабушка считала, поскольку, у меня никак не получалось держать ручку и постичь навык письма, то дорога мне в интернат, где я смогу учится в своем режиме. В общем, как и в большинстве случаев, бабушка сделала, как посчитала нужным.
Интернат располагался в Сокольническом лесопарке. Это было 4-х этажное здание из красного кирпича. С одной стороны находился дом престарелых, а с другой заброшенный детский сад. Вокруг лес, который периодически шерстила милиция, отлавливая маньяков.
В интернате было две программы обучения: коррекционная и общеобразовательная. Комиссия меня осмотрела и отправила в класс общеобразовательной программы.
Моя первая учительница была пожилая женщина, с прямой спиной и большой грудью, одетая по моде, с ярким макияжем и выбеленными, короткими, завитыми волосами. Учебный материал она объясняла хорошо. Но очень не любила повторять, одно и тоже по многу раз, поэтому двоечники могли получить указкой, куда прилетит. Всё это сопровождалось репликами:
- Баран! Дебил! Олигофрен!
В классе был мальчик, который, скажу откровенно, не тянул общеобразовательную программу, но его мама работала в интернате секретаршей, поэтому его определили в наш класс. Мне почему-то всегда было его особенно жалко, при относительно здоровых руках и ногах, он не мог говорить вообще, а когда его ругали он крутил пуговицу и растерянно улыбался. Когда пуговица отрывалась, он нащупывал другую и снова крутил. Так вот, за непонятную математику он регулярно отхватывал тумаков. Как-то раз учительницу особенно понесло и она настучала указкой по нему и по парте так, что та сломалась на три части и разлетелась в стороны. Весь класс был шокирован, а когда прозвенел звонок на перемену, все продолжали сидеть на стульях как приклеенные.
В пятницу пришли родители, забирать детей домой и дети гурьбой закричали, что учительница поломала указку об этого мальчика. А учительница кричала что она стучала о парту и сломала указку о парту. В какой-то момент наступила тишина, родители собрали детей и уехали домой. Ситуация затерлась временем сама собой. Учительница драться перестала, но обзывалки вылетали регулярно.
Иногда она приходила на работу пораньше, чтобы вывести нас на улицу, перед уроками, подышать воздухом. По её задумке мы должны были стоять прислонившись ладонями к дереву, для оздоровления. А это очень скучно - обниматься с деревом. Поэтому я пыталась встать так, чтобы она не могла видеть как я, за деревом, подбираю желуди, опавшие листья или леплю снежки. Но всё равно раздавался крик со взглядом удава:
- На место встала!
По вечерам с нами работала воспитательница, с которой мы учили стихи, читали книги, ставили сценки, вели беседы про жизнь. Если плохо отдежурить в столовой, не убрать за собой парту в классе или кровать в спальне, то она могла поговорить строгим голосом, без надрыва голосовых связок. Однажды я прониклась к ней детским доверием, прислонилась и поцеловала в щечку. Всё-таким пять дней в неделю без родни, это не просто. Она отодвинула меня и строго сказала:
- Не надо. Я не мама.
Что ж, личные границы обозначены.
Педагогика, ничего личного.
