Миф, с точки зрения культурологической теории, можно рассматривать в нескольких аспектах:
1. как исторический тип мышления, присущий архаической культуре, сравнимый с детским дологическим типом сознания, где доминирует бессознательное, в этом смысле, мифы - это собрание архетипов, то есть символов коллективного бессознательного;
2. как универсальную модель мировосприятия, обобщающую и систематизирующую в символических формах знания о мире и собственном Я; в этом смысле миф присущ человеческому мышлению во все времена, только он претерпевает эволюцию - от древних форм до современной научной картины мира;
3. в узком смысле как конкретное предание, принадлежащее культуре определенного этноса, имеющее помимо универсальных архетипических образов специфические черты, характерные для истории данного народа, климата, менталитета, социального устройства и т.д.
Мотив пожирания: символизм или каннибализм? Мотивы пожирания и расчленения относятся к архетипически универсальным символам, свидетельствующим об общности процессов работы психики у всех древних людей. Этот сюжет буквально соответствует прохождению через чрево бога либо чудовища и встречается в контексте представлений о пересечении границы мира живых и мертвых. Например, у египтян богиня смерти Аменти (Аментет) правила в царстве мертвых, на вратах которого находился чудовищный страж, пожиравший души умерших. У греков он превратился в Цербера, вход в скандинавский подземный мир Хельхейм тоже охранялся чудовищной собакой. Логика древнего символизма вполне понятна: поскольку человек рождается, проходя через чрево, соответственно по аналогии уходить или перерождаться в мире мертвых он тоже должен, пройдя через утробу.
В славянской традиции аналогом чрева является печка. В русских народных сказках Баба-Яга воплощает архетип Великой Матери, объединяющий множество функций, в том числе и роль проводника в мир мертвых. В этой роли она и стремится посадить детей или царевичей в печку, что связано с символикой перехода в мир иной через чрево. Печка естественным образом стала ассоциироваться с утробой, поскольку она в буквальном смысле обеспечивала жизнь, начиная от приготовления пищи до отопления дома: на ней и спали, в ней и мылись, а если нужно было, прятались, а в сказках еще и передвигались, как на транспортном средстве. Емеля не может встать с печки, потому что символически не может отделиться от матери и повзрослеть.
Другой случай у Гомера, когда мы встречаем архаические следы реального каннибализма и человеческих жертвоприношений, но в поэзии они обретают облик чудовищ, например, Циклопов и Лестригонов или Сциллы и Харибды. Циклоп Полифем, в пещеру которого попадает Одиссей со своими товарищами, собирается приготовить их на обед, при этом предстоящая трапеза готовится по всем кулинарным правилам. Не секрет, что в период архаики человеческие жертвоприношения существовали, но уже в более поздние времена стали осуждаться, поэтому в мифах случаи людоедства обретают культурно приемлемые формы и не остаются без наказания.
В христианской традиции раннее представление об аде также было связано с пожиранием грешников дьяволом, которого изображали в виде чудовища, что наиболее впечатляюще было проиллюстрировано на фреске Джованни да Модены в итальянской церкви в Болонье.
У Босха в триптихе "Сады земных наслаждений" на правой створке показан ад, где в центре находится существо, похожее на египетского бога Гора с головой сокола, пожирающего грешников. Босх придумывал множество авторских аллегорий, поэтому там же в аду он изобразил самого себя, полое яйцо и засохшее дерево, уши с кинжалом и прочее. Все это вместе передает эклектику образов, связанных как с древними представлениями о смерти, так и его личное отношение к аду.
С этим более-менее понятно, но совсем другое дело - пожирание собственных детей. Всем известный миф о Кроносе, поглотившем свое потомство, поражает мрачной кровожадностью. Зевс тоже, кстати, съел свою беременную жену Метиду, отчего впоследствии из его головы родилась Афина. Однако если рассматривать мотивацию этих действий, то оказывается, что причиной такого странного поведения является предсказание об угрозе смерти от руки сына. В мифе об Эдипе его отец таким же образом пытался избавиться от нежелательного пророчества, приказав отнести младенца в горы на погибель, что не был исполнено, поэтому и произошли все последующие трагические события. Тема этих мифов - попытка преодолеть судьбу и изменить ход истории, поэтому мифологическое сознание изобретает такой не самый удачный способ повернуть время вспять. Пожирание - это возвращение в чрево, а поскольку боги часто были гермафродитами, что объясняется ранним дологическим мышлением, то отцы вполне могли таким способом вернуть своих детей обратно в утробу. И как следует из мифа, дети после пожирания там пребывали в относительной целостности, их можно было обратно извлечь живыми и здоровыми. Тело бога и все операции, связанные с ним, - всегда есть что-то не человеческое, а сверхъестественное, легко трансформируемое во что угодно.
Символика расчленения или разделения на части. В поэме «Энума Элиш» (ок. XII в. до. н. э.) описывается, как Мардук убивает свою мать Тиамат и разрубает её тело на части. Из одной половины её тела он создаёт небо, из другой – землю. Голова Тиамат стала великой горой, глаза – реками, грудь – холмами, хвост – барьером, защищающим землю от затопления водной бездной. Человек также появился в результате расчленения демона Кингу и смешения его крови с глиной. В скандинавской космогонии Один, Вили и Ве разрубают тело снежного гиганта Имира - своего праотца, чтобы сотворить из него мир: его мясо становится сушей, кровь – водой, кости и зубы – горами и скалами и так далее.
В одном из мифов о происхождении Диониса рассказывается, как Гера из ревности к Зевсу посылает к младенцу титанов, которые убивают его, разрезают на части и варят. Сердце Диониса сохраняет богиня Рея, складывает вместе куски тела и оживляет мальчика, и таким образом он оказывается рождённым в третий раз и обретает божественную природу. Мирче Элиаде, как и Владимир Пропп указывают на остаточные мотивы обряда инициации (взросления): кипячение в котле и прохождение сквозь огонь – это обряды, символизирующие прохождение через временную смерть, после которой следует возрождение на качественно новом уровне. В русских сказках этот мотив присутствует в процедуре омоложения царя (Конек-горбунок), а также в сюжетах с Бабой-Ягой, где она пытается кого-нибудь сварить - это все следы обрядов инициации. В египетской мифологии бог Сет разрубил тело своего брата Осириса, разбросав куски по всему Египту, после чего Исиде пришлось собирать его и склеивать обратно воедино, но с тех пор Осирис тоже перешел на новый уровень - стал править в мире мертвых.
Мотив расчленения не является специфическим для европейской культуры, подобные сюжеты характерны и для китайской, и для индийской мифологии. Этот архетипический мотив является олицетворением отделения хаоса от космоса, нечеловеческого и человеческого бытия, потустороннего пространства от посюстороннего, в том числе мира живых от мира мертвых. А в целом свидетельствует о процессе человеческого познания мира, механизмах анализа и синтеза.
Читайте по теме на канале:
Мотив изнасилования в мифологии: культ плодородия или власть патриархата?
Асексуальный символ политики в постсоветском образе Юдифи с головой Гитлера
Современные интерпретации мифа о Минотавре: сексуальность, одиночество или опасность?
Реальное и Реальность Курочки Рябы с точки зрения психоанализа и экзистенциализма
"Медуза с головой Персея" как символ постгуманизма
Подробнее читайте в моей книге Строева О.В. "Искусство и философия. Удивительные параллели, необычные интерпретации" - скачать полностью можно здесь https://www.litres.ru/book/olesya-stroeva/iskusstvo-i-filosofiya-udivitelnye-paralleli-neobychnye-int-70515652/