Образы ветхозаветных Юдифи и Олоферна не столь популярны в массовой культуре, как другие мифологические персонажи, однако в истории живописи наряду с новозаветной Саломеей - это один из самых часто встречающихся сюжетов, особенно в искусстве Ренессанса. В русской культуре этот сюжет не был столь популяризирован, как в европейской, поскольку русские художники практически к нему не обращались. И тем более неожиданно и необычно, что наш соотечественник Александр Гидулянов создал в 2006 г. постмодернистскую версию Юдифи в соцартовской эстетике. Можно в принципе, не зная ничего о Юдифи, понять общий смысл произведения: некая до боли знакомая бодипозитивная советская женщина отсекает голову Гитлеру, аки Змею Горынычу, являющемуся воплощением вселенского зла! Но на то он и постмодернизм, чтобы была отсылочка какая-нибудь к целой цепочке символов и контекстов: для этого автор вставляет латинские буквы и цифры. Художник делает надпись рядом с героиней - Judit (Юдифь), а рядом с головой Гитлера - Holophernis (Олоферн), потому что если принять эту парочку за Саломею и Иоанна Крестителя, смысл поменяется кардинальным образом. Латинские цифры означают 2006 год. Для нашего соцарта, вышедшего из советского андеграунда, характерна атмосфера мрачного сюрреализма, вызванная протестным духом антитоталитарного настроения периода застоя. Ирония по поводу советских ценностей и культа вождей, пародия на советскую действительность все еще актуальны в искусстве современных российских художников. Но почему Гидулянов выбирает именно образ Юдифи для деконструкции разных мифологических систем, смешивая в одном символическом контексте исторические реалии и религиозные мотивы?
История Юдифи и Олоферна - одна из череды мифологических сюжетов, связанных с отсеканием голов (Персей и Медуза, Давид и Голиаф, Саломея и Иоанн). В архаических мифах мотив расчленения в целом является архетипическим, отражающим становление основных свойств аналитического мышления - разделения понятий и структуризации мира. Но если в мифе о Медузе (читайте об это подробно на канале ИФ), общий смысл предания сводится к космогонической победе над природным хаосом, то в ветхозаветной легенде мы имеем дело с эпическим контекстом. Эпос - это пласт мифологии, рассказывающий о героях и их подвигах, и главное в эпосе то, что исторические, политические и социальные элементы выходят на первый план. Поэтому история благочестивой еврейской вдовы Юдифи, соблазнившей вражеского полководца Олоферна, чтобы отрубить ему голову, является примером личного героизма и патриотизма в период ассирийских завоеваний, которые длились в Месопотамии с 12 по 7 вв. до н.э.
Ветхий Завет включает в себя всю месопотамскую культурную традицию, основанную не только на собственно иудейском эпосе, но и элементах шумеро-аккадской мифологии. Например, миф о всемирном потопе, был одним из сюжетов шумеро-аккадской мифологии, связанным с гневом бога воды и воздуха Энлиля. Сюжет об изгнании из рая Эдема также заимствован из шумерской поэмы об Энки и Нинхурсаг, где богиня земли Нинхурсаг вырастила в раю Дильмун растения, которые нельзя было есть, но этот запрет нарушил бог воды Энки, за что был изгнан из рая. Некоторые исследователи связывают также появление ребра в истории Адама и Евы с неправильным переводом имени шумерской богини Нинти, участвовавшей в исцелении Энки, который отравился теми растениями.
Сюжет Книги Иудифи возник в 3–2 вв. до н. э. и отражает фольклорное предание о победе иудеев над захватчиками-язычниками во времена завоеваний Навуходоносора (вавилонский царь, разрушивший первый Иерусалимский Храм и изгнавший евреев в Вавилонию). Ассирийские завоеватели в эпосе представлены как зловещие враги, уничтожить которых было необходимо любой ценой ради сохранения не только своей земли, но самое важное - монотеистической религии иудаизма. Навуходоносор видел вещие сны и общался с пророком Даниилом, однако из-за высокомерия он был наказан: потерял рассудок, впал в животное безумие и "ел траву, аки вол", бродя по пустыне в течение семи лет.
В ветхозаветной истории жестокость и мстительность - совершенно обычные явления, в том числе и в отношениях Бога с человеком, о чем писал Владимир Соловьев, называя иудейского Богом авторитарным. Новый Завет развивает идею милосердия, сострадания и прощения, что не характерно для иудейского эпоса, близкого вавилонской морали Хаммурапи - "око за око, зуб за зуб". Поэтому Юдифь, отсекающая голову Олоферну, - это пример гражданского долга и образец благородства, как и история с менее известной Иаэлью - милой домохозяйкой, опять же обманом заманившей ханаанского генерала Сисеру в дом, а после ужина вбившей в его висок заостренный деревянный колышек.
В европейском искусстве все эти ветхозаветные персонажи стали особенно популярны в эпоху Ренессанса, поскольку они выражали не столько религиозные ценности, а сколько дух борьбы за независимость и гражданские права, что стало актуально в период роста городов-республик в Италии 15-16 веков, полного интриг и междоусобиц. Практически все художники Возрождения обращались к истории Юдифи, изображая ее прекрасной и благородной героиней с умиротворенным и возвышенным выражением лица, держащей в руках или стоящей на голове Олоферна.
Караваджо, будучи провозвестником страстной эпохи барокко, нарушает эту традицию, изображая кровавую сцену убийства. Его ученица Артемизия Джентилески тоже постаралась продемонстрировать сам момент отрезания головы с максимальным натурализмом. Караваджо любил изображать себя в отрезанных головах, Артемизия же изобразила себя в роли самой Юдифи. Начиная с Ренессанса, художники все больше привносят в трактовки мифологических и библейских персонажей свои субъективные переживания. Артемизия отразила в этой картине личную трагедию - травму после изнасилования, несмотря на то, что она выиграла суд и виновный был наказан.
Тема феминизма в этом сюжете проступает сама собой с вопиющей очевидностью: Юдифь в лице всех оскорбленных женщин наказывает патриархальный порядок, веками угнетавший их достоинство. Однако в 17 веке еще не сложились условия для того, чтобы эта картина Артемизии стала своего рода манифестом феминизма, а она сама, кстати, добилась того, чтобы быть первой женщиной, избранной в члены Академии живописного искусства во Флоренции! Время феминистского прочтения пришло во второй половине 19 века, когда феминизм начал оформляться в социальное движение, и Юдифь вновь начала появляться на картинах модернистов. Она предстает роковой женщиной, одержимой идеей власти над мужчинами, у Густава Климта, сочетавшего реалистичность с декоративными элементами.
Открытия психоанализа повлияли на общий характер творчества модернизма и последующую эпоху постмодернизма. В ХХ веке Юдифь становится главным символом феминизма не только в искусстве, но и в философии. Симона де Бовуар в книге "Второй пол" провела всестороннее расследование истории "мужского заговора" от физиологии до мифологии и общественных отношений, она пишет: "Верховная власть отца – факт социального порядка, и Фрейд не сумел это учесть: он сам признает, что невозможно выяснить, какая высшая сила в какой-то момент истории решила, что отец главнее матери; по его мнению, это решение было шагом вперед, но причины его неведомы".
Марксизм также боролся за равноправие женщин, Энгельс говорит в "Происхождении семьи, частной собственности и государства": «Освобождение женщины станет возможным только тогда, когда она сможет в крупном, общественном масштабе участвовать в производстве, а работа по дому будет занимать ее лишь в незначительной мере. А это сделалось возможным только благодаря современной крупной промышленности, которая не только допускает женский труд в больших размерах, но и прямо требует его…». Образ «советской женщины» обогатил образ «трудящейся женщины» новыми смыслами — «матери-общественницы» или «социального материнства». Оставаясь ударницей и общественницей, она должна была соответствовать образ здоровой матери. Так появился архетип идеальной советской женщины, которая все успевает и все умеет, всего добивается сама, и при этом выглядит достаточно целомудренно, поскольку секса в Советском Союзе, как известно, не было.
Возвращаясь к Юдифи Александра Гидулянова, мы видим, что главная героиня картины комически воплощает в себе черты типичной представительницы советской действительности и быта, лишенного эстетики. Неженственное белье, обрюзгшее некрасивое тело, но идеологически правильное действо - убийство страшного врага - все вместе производит неприятное впечатление нехорошей шутки. В картине будто уравниваются тоталитарные режимы, сама Юдифь лишена сексуальности и вместе с ней героизации. От этого становится не по себе. Как бы сказал Магритт: Это не Юдифь! На мой взгляд, образ советской действительности как часть нашей культуры и истории хотелось бы сохранять ностальгически светлым и прекрасным, несмотря на все несовершенства советской системы.
А на вас какое впечатление произвела картина Александра Гидулянова?
Читайте также на канале:
Современные интерпретации мифа о Минотавре: сексуальность, одиночество или опасность?
"Медуза с головой Персея" как символ постгуманизма
Эволюция мужского и женского архетипов: от архаических гермафродитов до постгендера
«Стадия зеркала» в образе Нарцисса от античности до эпохи селфи